Длинная тёмно-русая коса бегущей впереди девицы, украшенная расшитым накосником, только и мелькнула из-под белого, взметнувшегося на ветру платка. Быстрый взгляд зелёных, словно весенняя проталина, глаз обжёг поверх плеча. И почудилась короткая улыбка на чуть бледных от мороза губах. Таких знакомых губах — такая незнакомая улыбка, которую хотелось разгадать. Вкус которой хотелось ощутить немедленно.

Медведь распахнул тяжёлый кожух: жар разгорячённого тела грозил сжечь его в плотной одёже. Рубаха взмокла по вороту. Ветер лизнул влажную шею, когда кожух сполз с плеч. Ведана укрылась в сенях. Медведь ввалился следом — и только по быстрому, громкому дыханию отыскал её в темноте прохладной клетушки. Поймал, схватив неведомо за что. Мягкая, горячая сквозь две рубахи, она дёрнулась прочь, но замерла, как его пальцы вонзились крепче ей под рёбра. Тонкие, словно птичьи. Кажется, кожа одна только укрывает их.

— Не беги, — выдохнул он. — Не беги, загнала уж.

— Молодой такой, а загнала, — с укором, сбивчиво проговорила она в ответ.

Он ткнулся ртом в её пахнущую морозным ветром шею — на ощупь. Содрал с плеч кожух — и тот с громким шорохом сполз по стене, куда успела прибиться волхва, и осел на земляном мёрзлом полу неподвижной шкурой. Медведь стряхнул и свою одёжу с рук — и тут же вновь сомкнул их на талии добычи, слепо шаря губами по её скуле, подбородку. Пока не наткнулся наконец на жаркое дыхание.

— Постой… — прошептала она почти ему в горло, всё же ловя его губы своими, позволяя толкаться языком в манящую влагу её рта. — Постой. Постой…

Неведомо, зачем она пыталась его остановить. Знала ведь наверняка, что не сумеет. Да и не хотела тоже. Её тонкие ладошки то обхватывали его лицо, то ложились на плечи, поглаживая, сминая, ноготки вдирались даже сквозь ткань в кожу, доставая, кажется, до самых мышц, прогоняя дрожь нетерпения по телу.

— Ведана, — протяжно простонал Медведь, с неимоверным пылом прижимая её к себе, чувствуя, как ноет в паху.

Проклятье, что ж это такое творится? Неужто память о Младе всё ж ещё говорит в теле? Обман, наваждение, о котором после пожалеешь? Но ведь сейчас в руках Медведя была не она. Он ощущал это так остро: не её тело, налитое крепостью мышц. Не её запах: стали и кожи. Под ладонями гибкий стан, узкая спина и чуть угловатые плечи. Медведь скользнул с них вниз, чуть надавливая, ещё не сминая в полную силу, пусть и хотелось до зуда. Легонько сжал пальцами сквозь ткань затвердевшие вершинки груди, потянул осторожно. Ведана вздрогнула слегка, выдохнула рвано — и полустон её сладким всплеском отозвался внутри, метнулся по телу горячей золой.

Медведь объял ладонями её талию и вскинул над полом, вдавливая спиной в стену избы. Стройные лодыжки тут же сомкнулись на его бёдрах. Задрался подол, оголяя колени, и Медведь, зацепив пальцами, дёрнул вниз плотный вязаный иглой чулок, неимоверно сильно желая немедленно коснуться обнажённой кожи. Обвёл ягодицы, гладкие, как ариванский шёлк и такие же прохладные. Толкнулся вперёд, вжимая между её ног напряжённую, скрытую только портами плоть.

— Не здесь, — ещё оставаясь на грани разума, чуть охладила его Ведана.

Он отшагнул от стены, удерживая её в руках, и, едва сумев зацепить дверь, чтобы открыть, протиснулся в избу.

Пока Медведь нёс Ведану внутрь, она, пытаясь объять руками его необъятные плечи, скользила губами по могучей шее: за всю ночь не зацелуешь. А так хотелось, так страшно хотелось всего его. Крепкие пальцы почти до боли стискивали бёдра, Ведана чувствовала себя летящим по ветру листком — до того легко было, словно и правда ничего она не весила. Тихо шумел воздух в огромной груди старосты, теснящей её собственную грудь, жаркое дыхание проносилось по виску вместе с шёпотом:

— Сейчас… Сейчас.

Медведь сел на лавку и опустил Ведану на себя верхом. Она прижалась до боли к его паху, наслаждаясь налитой твёрдостью его желания. Он желал её, именно её — теперь она в том и не сомневалась. Медведь поймал губами губы Веданы, заполнил, кажется, всю до горла языком. Она оттолкнула его руки, что бестолково, слишком торопливо возились с застёжкой ворота верхней рубахи. Справилась сама, и быстро избавилась от шерстяной верхницы, бросив её незнамо куда. И тут же большие, словно две чары, ладони накрыли ноющую, тяжёлую грудь.

— Какая ты красивая, — шепнул Медведь, то мягко вбирая в рот и прикусывая нижнюю губу Веданы, то отпуская. — Тонкая. Сломать боюсь.

— Не бойся, — она улыбнулась, шаря пальцами по его поясу, злясь тихонько, что он будто бы на слишком хитрый узел завязан. — Меня многое поломать не сумело. А уж ты и подавно не сможешь.

Он проурчал что-то неразборчиво. Ведана ахнула, как смял ягодицы её через ткань, загрёб горстями почти всю целиком — почудилось. Тонкая полоска пояса отлетела вслед за верхницей, а там и рубахи обе. И всё это время они с Медведем только ненадолго разрывали поцелуй. И в голове вначале плыло пьяно, хоть ни капли медовухи или пива Ведана и не выпила сегодня. А теперь вот колотилось что-то в висках, словно молоточки горячие. Раскаляли её, точно на наковальне, заставляя ёрзать по налитому силой естеству Медведя. И хохотать хотелось от какого-то безумного восхищения и предвкушения, что переполняло её, словно реку в паводок.

Она никогда не думала, что мужчина может быть таким, словно выбитым из валуна, а после обкатанным ярыми божественными потоками до гладкости и округлости каждой мышцы. Грудь, покрытая завитками тёмных волосков, плечи словно опора теремного свода — до того надёжные, срубленные на века, живот твёрдый, чуть дрогнувший под пальцами, которыми Ведана ощупывала всего его, впитывая каждое горячее прикосновение.

— Балуешься, — улыбнулся Медведь ей в губы. — Щекотно.

Вот уж, верно, ему щекотно, словно букашка какая по его могучему телу ползает. Ведана рассмеялась тихо, откидывая голову. Медведь тут же прижался рагорячённым ртом к её шее, слегка вбирая кожу. Задрал исподку и одним рывком сдёрнул прочь. Огладил спину чуть шершавыми ладонями.

— Моя очередь, — и накрыл губами остро торчащую, требующую его ласк грудь.

Наверное, стон Веданы был слишком громким в тишине уединённой избы. В ушах зашумело, погасли ещё доносящиеся с улицы звуки бушующих повсюду Колядных гуляний. Она упёрлась ладонями в колени старосты, позволяя делать с ней всё, что пожелается. И он скользил языком по твёрдым вершинкам, вбирая их в рот, перекатывая, осторожно сминал ладонью то одну округлость, то другую. И между ног пекло уж, мелко билось вожделение, не давая забыться.

Тихо стукнул о пол накосник, когда Медведь удивительно ловко распустил косу Веданы, растрепал волосы её по плечам, жадно зарываясь в них пальцами. Поднялся тягучими поцелуями по шее и вернулся к груди, словно никак насытиться не мог неспешным изучением её тела.

— Не могу больше, — честно призналась Ведана, ловя в ладони его лицо, перебирая короткую бороду на щеках. Заглянула в глаза — почти чёрные, заполненные бездной раскалённого желания. Медведь улыбнулся шало и, чуть приподнявшись вместе с ней, сдёрнул порты. Провёл пальцами между её напряжённых бёдер, словно сомневался ещё, что она готова. Смешной.

— Я осторожно, — почти прохрипел, медленно направляя себя вовнутрь.

Ведана выдохнула с громким стоном. Перед глазами словно вспыхнуло что-то и закружилось, качая над полом, как в колыбели, когда она почувствовала, как Медведь заполняет её. Неспешно, тесно. Он и вправду везде большой — даже больно слегка — но только на миг, пока не соединились их тела полностью, став так необратимо, так правильно, единым целым. Ведана только дух перевела — пару вдохов и выдохов — и начала двигаться сама, лишь позволяя чуть направлять себя, поддерживать под спину.

Они свыкались с друг другом — всё больше с каждым скользящим толчком. Медведь выдыхал отрывисто сквозь зубы и глушил каждый невольный рык, вжимаясь губами в шею Веданы. Становилось всё легче и легче, становилось жадно — вобрать его ещё полнее! И ещё — да, так…