И перечить бы дальше, отстаивать право своё рядом с Медведем остаться — да отчего-то руки вдруг опустились. Оборвалось что-то в груди будто бы — и Ведана просто повернулась и пошла прочь. Не обернулась ни разу ни на Видослава, ни на избу лекарскую. Опостылела вмиг Беглица да и всё вокруг. Будто бы в полной тишине Ведана добралась до избы, ощущая взгляды весечан, только гулом неразборчивым слыша их голоса. И укрылась внутри. На лавку легла — да так и пробыла до самого вечера, почти не шевелясь.

Только, как стемнело крепко, она вновь собралась до Горшека, лишь выпив воды на дорогу. Опрометью кинулась, обретя силы вновь, пробежала через весь, словно пролетела — и натолкнулась у сеней на неожиданную стражу.

— Прости, но тебя пускать сюда не велено, — остановил её один. — Видослав сказал.

— Что он ещё вам сказал? — Ведана оглядела только смутно знакомые лица мужей.

— Ещё сказал, что от Медведя тебе надо подальше держаться, — раздался голос из глубины сеней, когда дверь чуть приоткрылась.

Навстречу вышел Видослав. В несколько уверенных шагов оттеснил Ведану дальше.

— По праву какому?

— По совести, — старейшина поправил на плечах накинутый на них кожух. — Легла ты с Медведем, голову ему вскружила, а до беды довела. По недомыслию своему. По невнимательности. И дело доброе сделала, а получилось скверно всё равно. У Медведя рука сломана, рёбра помяты и спина — ладно, не совсем худо. Да двигаться он вряд ли скоро хорошо сможет. Горшек справится. Без тебя теперь уж как-то. Крижана позаботится. А в тебе нынче уж надобности нет.

Ведана так и сделала пару шагов назад, словно в грудь её толкнули. Зажгло злостью и непониманием в горле, в глазах аж пятна заплясали. Обрушилась вся темнота ночи на плечи неподъёмной тяжестью. Да и ветер стал как будто вдвое студёнее, пробирась под ворот, скользя пальцами ледяными даже по спине.

— Я не могу оставить его.

— Можешь, — покачал головой Видослав. — Пойми, так лучше будет. Спокойнее ему. И он скорее поправится. А как забудет тебя — и того пуще. Знаю я таких женщин. Которые жизни ломают.

— Никому я ещё жизни не поломала, — Ведана усмехнулась. — Да только вы всё пытаетесь мне навязать вину. Всё, что я делаю, поворачиваете так и эдак, чтобы зачернить. Не рады мне. И благодарности в вас и на горсть не наберётся. А забыть уж давно пора, что было. И кем я была — потому что сама не рада.

— Уезжай, — спокойно продолжил старейшина. — С утра уезжай. До Кирията тебя отвезём, а там сама, как знаешь. Забудь Медведя.

Видослав повернулся уж и уходить, скользнуло серебро ясно горящей на звёздном небоскате луны по его торчащим из-под шапки светлым волосам. И Ведана хотела спорить. Готова была даже у порога сесть и никуда не двигаться, пока Медведя не увидит — а поняла вдруг так ясно и холодно, как свет ночного Ока, что бесполезно это. Может, и впрямь, сейчас надо оставить, не тревожить? Так будет Медведю лучше?

Тяжко пришлось на пути этом. Но есть и то, что можно долго вспоминать — и тем жить дальше.

— Я уеду, — бросила Ведана Видославу в спину. — Только Медведю передайте, чтобы к миртам наведался, как оправится совсем. Иначе то, что со Жданом было, и с Руславом случится.

Старейшина обернулся коротко, но, ничего больше не сказав, скрылся в сенях.

— Ну, что ж, Медведь, — князь веско хлопнул его по плечу. — Жду тебя в скорости назад. Неверное то было решение оставить тебя старостой в Беглице. Теперь понимаю это. Так теперь исправить надо.

Медведь кивнул, улыбаясь. И на месте не стоялось спокойно, как хотелось ему уже отправиться в Верхнюю Мелинку к миртам. Узнать наконец все глубины своей крови, всю силу её, чтобы после отданного в отроки князю Руслава всему обучить.

Не хотел он такого, чтобы случилось с ним то же, что и со Жданом. Тот долго ещё в себя приходил, молчал едва не совсем целую луну. Ладейка боялась, что так и не станет прежним. Да вот помалу вернулось всё на свои места, будто ожил он снова. И приезжал недавно в Кирият — проведать.

А больше всего хотелось Медведю увидеть Ведану. Разлука с ней, в которой виноваты были те, кого он родичами своими считал, почти на части его разрывала. Не поверил он, конечно, словам Видослава, когда тот сказал, что сама она его бросила. Да и княжеский лекарь Лерх, который спешно прибыл в Беглицу двумя днями позже, только подтвердил всё. Не просто так Ведана умчалась к миртам, как прогнали её. Она к князю пошла и попросила его лучшего лекаря взяться за лечение Медведя. А Кирилл, конечно, не смог ей отказать. Да и, мало того, как сумел Медведь хотя бы в телегу сесть, его отвезли в Кирият. Хотел князь вернуть своего дружинника туда, где ему самое место — и понадобился для того, чтобы понять это, почти целый год.

— Здесь твой дом, — сказал князь при встрече. — Здесь и семья твоя. А коли захочешь её больше сделать, — рассмеялся, — я только рад буду.

И Медведь хотел. Потому что как будто не целым был без Веданы. На дочку Видослава и глядеть не хотел, сразу её от себя прогнал и слова не выслушав, чем старейшину рузозлил немало. Да что уже тот поделать мог…

Медведь погрузился на коня — самого крепкого, какой нашёлся в княжеских стойлах — и скоро выехал за ворота детинца, надеясь вернуться сюда уже не один. Никогда он не бывал у миртов — загадочных и мудрых, как говорили — и, признаться, побаивался. Что скажут ему? Может, Ведана не права оказалась, и не смогут они ему помочь? Да что гадать. Самому узнавать надо.

На дорогах начиналась самая распутица. Не дожидаясь Комоедиц, зима решила отступить, открывая дорогу сырой и ветреной весне. Однако снег таял от каждой вспышки Дажьбожьего ока на укрытом кучерявыми синеватыми тучами небе. То и дело принимался идти сонный дождик, который как будто помалу силы пробовал, решив, что рановато ещё поливать не совсем открывшуюся из-под сугробов землю.

В лесах же, между деревьями и в низинах, снег сходить не торопился. Лежал оплывшими кучами, усыпанными мелкой трухой и иголками. Пахло кругом прелой прошлогодней травой, влажной корой, под которой ещё не открылись древесные соки. Но повсюду чувствовалось это зыбкое предвкушение. Ещё денёк-другой — и совсем разгуляется весна.

Ветер носился вдоль дороги, трепал верхушки деревьев, гнал по небоскату тяжёлые облака — и они где-то на севере ещё сыпали, верно, мелким снегом. Медведь знал, куда ехать, но не знал, что ждёт его там. Может, Ведана и вовсе оставила всё, что было с ними, за спиной и решила забыть? Тогда ему не останется ничего другого, кроме как заставить её снова всё вспомнить и почувствовать. Через завесу чужой лжи, что привела к их расставанию, через людскую неблагодарность и страх перед тем, что они понять не в силах.

Дни за днями шли, открывая перед Медведем веси, в которых он ни разу не бывал и места, которых ни разу не видел. Надо же, всю жизнь в княжестве прожил, много куда бросался вместе с дружиной, а в эту сторону — никогда. А именно в этой стороне оказалось сейчас всё самое важное.

Минуло почти две пятерицы пути — и стало заметно теплее. Медведь сменил плотный кожух на суконную свиту — и как будто сошёл ещё один слой тяжёлых дум и тревог с него. Сменили могучие сосновые леса и ельники высокие, светлые липовые рощи и дубравы. Стояли кряжистые стражи, ещё безлистные целыми полчищами, раскинув узловатые ветви с блестящими камешками не опавших желудей, следили будто за каждым путником, что решил наведаться в эти заповедные земли, куда, как говорили, не каждый попасть может. Иные так и не находили верной дороги и возвращались домой ни с чем.

И представлялось отчего-то, как ехала этим путём Ведана ещё зимой, когда едва миновали Турицы. Как принимали её эти дубовые рощи? Смотрели ли на неё так же строго? Верно, нет. Она здесь стала почти родной.

Как показалась вдалеке на пологом холме Верхняя Мелинка — Медведь сразу узнал её. Защемило где-то в сердце, и он подогнал коня, чтобы скорее добраться туда. Проехал по широкому крепкому мосту через реку, ещё покрытую позеленевшим, пропитанным водой льдом. Но повсюду уже виднелись тёмные полыньи — вдоль берега — и казалось, что с каждым мигом под ярым Оком они становились больше.