— Слушай меня. Слушай, — шептала, задыхаясь.

И не смотрела почти перед собой, обратившись внутрь источника своей волховьей силы. Перевертень скакнул навстречу — но качнуло его в бок, как вновь Медведь обрушился на него заснеженным валуном. Сцепились, закувыркались в снегу. И в голове что-то будто вспыхнуло огнём, как услышала Ведана даже через нарастающий вой ветра и громкое дыхание мужей — хруст костей. Она закричала, кажется. Продралась через сугробы и навалилась всем весом на выгнутую спину Ждана. Вцепилась пальцами в жёсткий мех.

— Слушай меня!

Открыла глаза, щурясь от ледяной рези в них. И увидела налитое яростью лицо Медведя, прижатого громадными лапищами к земле. Удар топора вскользь пришёлся по плечу полузверя. Тот рыкнул, дёрнулся вверх, пытаясь сбросить с себя надоедливую ношу, но Ведана держалась крепко. Никогда прежде она ни за что так не цеплялась. Медведь выдохнул резко, со стоном, как перевертень надавил на него сильнее. И смог только одну руку поднять — с оружием. Но и та вмиг оказалась прижата к земле.

Ведана продралась сквозь бурую шерсть, ломая ногти — едва коснулась горячей кожи Ждана.

— Пусти, — и протолкнула дальше, сквозь границу тела.

Новый рывок — влажный хруст костей. Стон Медведя, и затихающая схватка. Ведана зарычала, расплескивая силу свою по мышцам и костям, огромным, крепким, что гранит. Нащупала засевший у сердца чёрный, яростно дрожащий комок. И обхватила его пальцами.

— Оно не может тобой управлять, Ждан. Слушай свою кровь. Отпусти. Дай отпустить.

И рванулась всем весом своим назад, удерживая сгусток мрака в кулаке. Упала в снег, чувствуя, как жжёт ладонь. Как рассыпается по ней горячий пепел умирающей частички Забвения. Холодная пыль сыпала в лицо с белёсого неба. Ослепительного и мутного одновременно. Ведана лишь едва дала себе отдышаться, не понимая ещё, сколько уже лежит так. Поднялась еле-еле. Огляделась, пытаясь нащупать на плечах совсем уж свалившийся с головы платок. Парни сгрудились вокруг чего-то. Она перевалилась на колени и так, почти не выпрямляясь — сил не было — добралась до остальных. Растолкала в стороны, моргнула неверяще, чувствуя, как смерзаются окроплённые слезами ресницы.

Медведь лежал неподвижно. Брызги крови усеивали снег вокруг него. Ледяная пыль в его волосах, царапины на лице, и весь он будто ветка изломанная. Ведана вскрикнула глухо, подползая ближе.

— Он дышит? — чей-то озадаченный вопрос вцепился в виски, заколотился в голове острой болью.

Дышит? Он должен дышать...

Ведана приникла к его груди щекой — огромное сердце Медведя билось: слышно даже через толстый кожух. Отлегло от души хоть малость, да всё равно выглядел он скверно: а значит, радоваться ещё рано.

— Скорее, надо его в Беглицу нести! — она оглянулась на остальных.

И тогда-то только увидела сквозь пелену снежной пыли, что ещё кружила в воздухе, что неподалёку лежит ещё и Ждан. Ладейка склонилась над ним, что-то тихо приговаривая, а он шевелился еле-еле, уже закутанный в кожух одного из парней.

— Жив, — ответил Вараня на безмолвный вопрос Веданы. — И жить будет ещё долго. Оцарапало его только слегка.

И, казалось бы, не виноват в том Ждан, что с ним случилось — а всё равно заметно злились на него те, кто пришёл с Медведем на его поиски. Как будто из-за того, что он-то, наделав столько дел, помяв каждого, кто был сейчас здесь, сам почти не пострадал. А парни держались за бока и то и дело касались кончиками пальцев ссадин на лицах.

— Я с Жданом и Ладейкой останусь. Помогу им дойти. Он-то и сам, верно, ноги дотащит. Очухается только чуть, — сказал один из молодых весечан. Ведана не помнила имени. Сейчас она вообще мало о чём думала, кроме того, что Медведя скорее нужно к лекарю донести.

— А мы Медведя потащим обратно, — согласился Вараня. — Только вот надо волокуши. А то мало ли. Сильно его потрепало.

Парни подобрались и рысцой через сугробы побежали в сторону недалёкого молодого сосняка, где можно было нарубить хороших веток на волокуши. А Ведана снова обратила взгляд на старосту. Сейчас одно пока успокаивало немного: что он дышал всё же, а кровь, окрасившая снег вокруг него, была больше перевертеня, которому крепко досталось топором. Но сейчас, когда он принял прежний облик, рана не казалась столь страшной. Ладейка прикладывала к плечу медленно садящегося Ждана ледяной комок, останавливая кровь.

— Замёрзнешь ведь, — почти хныкала. — Пока дойдём.

Да он и не слышал как будто, диковато зыркая по сторонам и плохо, видно, понимая, что здесь делает.

— Не замёрзнет, — отозвалась Ведана, вновь отворачиваясь. — Внутренний жар его ещё долго будет греть. Успеете до дома добраться.

Она и хотела бы как-то Медведю помочь, но не была целительницей. Она видела токи его силы, ещё могучие переливы древней крови — и не могла ничего поделать — только ждать, как принесут парни веток. И монотонное причитание Ладейки отвлекало, раздражало невольной злостью, что поднималась в груди. Да не только на Ждана, а больше — на себя саму.

Скоро притащили волокуши; весечане осторожно подняли всё ещё бесчувственного Медведя и уложили на них. Схватились, дёрнули — и потащили в сторону Беглицы, оставив позади едва плетущегося Ждана под присмотром жены и товарища. Никто ни о чём не говорил до самой веси. А Ведана шла по сугробам рядом с волокушами и почти не спускала взгляда с лица Медведя. Всё боялась,ч то он вдруг — перестанет дышать.

— К Горшеку его надо, — напомнил Вараня. Будто кто-то забыл.

Да путь через всю Беглицу — на другой её конец — оказался самым тяжёлым. От взглядов, что сыпались со всех сторон, от шепотков и испуганных выкриков.

— Живой? Живой хоть?

— Живой будет! — уверенно отвечал сын кузнеца и, видно, самый близкий из всех друг Медведя. — Не верещите.2f83e3

— А Ждан где?

— Что случилось-то?

Ведана пригибала голову под каждым вопросом, который был словно укор ей. И зябли руки: рукавицы она обронила где-то в пылу схватки с переветенем, а после даже искать не стала. Ветер лизал колючим холодом кожу и морозил влагу на ресницах. У избы старейшины Видослава пришлось чуть приостановиться, потому что вылетела со двора в распахнутом кожухе Крижана, а вослед ей грянул оклик отца. Девица едва с ног Ведану не сшибла. Схватила её за ворот и дёрнула с силой.

— Довела его всё ж до беды! У, ведьма! — заверещала, словно сорока: пронзительно, звонко. — Довела-а.

И завыла вдруг, вытирая рукавом слёзы с щёк. Ведана высвободилась, ничего не собираясь ей объяснять. Если и оправдываться приниматься, то только не перед дочерью старейшины. Но та потащилась следом, не отставая, но и не подходя совсем близко, будто опасалась чего-то.

Показалась наконец впереди приземистая изба лекаря здешнего и знахаря Горшека. Был он уже едва не дряхлый дед, да всё ж что-то ещё смыслил. Он и встретил нерадостных гостей на пороге небольших сеней, опустил бледные то ли зелёные, то ли голубые глаза на неподвижного Медведя и только головой внутрь избы качнул: проходите.

Медведя на лавку у печи уложили. Парни принялись было стаскивать с него кожух, да лекарь остановил:

— Не трожьте: резать будем. Рука у него сломана. И спина, может. Идите уже. От вас только шум будет.

Те потоптались ещё немного, не решаясь всё же покинуть старосту, да от строгого взгляда Грошека всё ж сбежали. Только девицы остались: их-то ещё никто не гнал. Лекарь окинул взглядом Ведану и зажавшуюся почти в угол Крижану, словно решал, кому из них остаться стоит. Да тут ввалился в избу сам Видослав.

— Пусть идёт тоже! — шаг сделал к Ведане. — Нечего ей тут делать. Дело сделала доброе, да бед всё больше.

— Никуда не пойду! — огрызнулась та и посмотрела на лекаря, ожидая поддержки. Да тот размеренно резал острым ножом толстый кожух на Медведе и пока молчал. — Я травы ведаю, отвары. Уж больше в лекарском деле смыслю, чем она. А то и обе помочь можем.

— Иди, — вдруг сказал Горшек и покосился на старейшину. — И ты, Видослав, тоже.