Не слишком-то поверил Медведь в слова Веданы о том, что она точно сумеет разуметь, что и почему творится в Беглице. Может, в силы её не верил — кто знает. Ведь на волхву могучую,способную с тварями Забвения справиться, она вовсе не походила. Взглядом он шарил по её узким плечам, по тонкой шее, с одного бока обвитой солидной косой. По стану её стройному, схваченному пояском понёвы — схуднула она, что ли за это время, что не виделись? Или тогда, под слоями толстой одёжи, никак нельзя было толком её рассмотреть? Да и хотелось ли? Ведана была лишь тенью сестры — в глазах Медведя. Непонятной, далёкой. А теперь вот волей-неволей придётся с ней лучше познакомиться, иначе толку не будет.

— И с чего же ты начать хочешь? — всё же заговорил он вновь, когда Ведана уже обратилась к печи, на которой что-то густо булькало в старом, но тщательно вымытом горшке.

— Дом твой посмотреть хочу, — она обернулась через плечо и отчего-то лёгкая улыбка скользнула по её губам. — Оттуда всё началось. Рогл так сказал. Что лежал в избе твоего отца без памяти несколько дней, а там вдруг очнулся. И первыми погибли Ратибор с Переславой.

Волхва говорила твёрдо, жестоко, не сбиваясь, хоть и видела, верно, как менялось лицо Медведя с каждым её словом. И вспыхивали перед взором внутренним те страшные виды, которых он не застал, которые нашёл в осквернённом кровью доме Ждан — и с тех пор ещё сильнее обозлился на всех вельдов. А особенно на Рогла.

Но кто такой будет Медведь, староста Беглицы, если станет показывать слабость свою перед всеми? Хоть от воспоминаний об отце, с которым он так и не успел прийти к согласию перед его смертью, всё внутри словно ржавчиной шершавой покрывалось. А Ведана смотрела на него, будто проверяла. И казалось, видит что-то на его лице, а там и домысливает своё. Наконец она смолкла и отвернулась. Подхватила с печи горшок, обмотав руки краями длинной ширинки, да зашипела, резко опустив его обратно.

Медведь с места подскочил, будто опасность какая на неё навалилась: на месте усидеть не смог. Подошёл в два шага и легонько плечом её оттеснил, забирая полотенце.

— Опалишься, так тебя ещё лечить придётся, — проворчал.

Хоть она, кажется, лекарка сама. А у миртов ещё многому научиться успела: а потому ожоги вряд ли её пугали. Враз справиться можно. Медведь легко поднял горшок, чувствуя нарастающий на ладонях жар — да что ему сделается, рукам его в твёрдых мозолях, которые никогда теперь уж, верно не сойдут. А вот мягкие — наверняка, мягкие — ладошки Веданы было отчего-то жаль. Она быстро подставила обструганную досочку под дно посудины и взглянула с благодарностью. На миг её грудь прижалась к спине Медведя, как наклонилась она к столу — а он резко в сторону шагнул, отчего-то избегая этого тесного соприкосновения. Взмахнул рукой, сбрасывая с неё ширинку — да горшок треклятый едва не опрокинул.

— Что с тобой, Медведь? — озадаченно нахмурилась волхва.

А он и сам не знал.

— Обжёгся слегка, — солгал, зная, как неуклюже это звучит.

— Дай посмотрю? — Ведана снова к нему шагнула.

Руку протянула ладонью вверх — и правда ведь мягкая, в тонких бороздках линий, с округлыми подушечками в основании длинных пальцев.

— Нет!

Девушка замерла, опустив кисть на Божью ладонь. И снова этот взгляд её вцепился будто в саму кожу: пытливый и — странное дело — заинтересованный. Как будто не виделись они никогда до этого дня, а вот теперь диву давались, как так случилось, что ни разу их взгляды ещё не пересеклись раньше.

— Прежде чем ты в гости меня позовёшь, — решила оставить она неловкость, — Проводи меня в святилище Велеса. Ведь есть такое у вас наверняка?

не глядя она сложила одной рукой брошенную на стол ширинку ровно, разгладила бережно, словно обласкала.

— Есть, думается, — чуть грубовато ответил Медведь. А уж после понял, что о том, от кого свой род племя Рысей ведёт, она могла и не знать. — И жрецам скажу, чтобы требы подготовили. Они и проведут.

— Требы я возьму от Велесовых жрецов. Но поведёшь меня туда ты, — настояла Ведана. И так яростно глаза её зелёные сверкнули, будто она уж целый вечер его уговаривает, а он всё упрямится. — В тебе сильная кровь. Связь с ним сильнее других. Я нынче ваших старейшин уж повидала — и ни в ком такой не увидела.

И это льстило, признаться. Никогда особо Медведь о силе своей крови не думал, с юности ещё решив собственную судьбу. Пойдёт в дружину служить — и всё! Воля отца и рода ничего не изменит. Сколько бы ему ни втолковывали, что он от отца судьбу перенять должен, жизнь свою другому делу посвятить. Да он чурался всего того, что ему навязывали. Давило на него, что он отцом прижит нечестно, втайне от Переславы, которая, даже узнав о неверности мужа, при нужде отпрыска его гнать не стала. Но всё равно казалось ему каждый день, что во взгляде её тепла и на лучину не наберётся.

А вот в деле ратном то, откуда ты и кто твои пращуры, большого значения не имеет. И вот сейчас только, как начало твориться неведомое бесчинство в Беглице, как взялись за него старейшины, пытаясь женить — всё это вдруг обрело немалый вес. От него зависело многое, оказывается. Вон, даже Ведана заметила, указала. И как ни хотелось бы Медведю держаться от неё подальше: уж слишком яро отзывается облик её в почти отболевшем нутре — а от обязательств всё равно не уйдёшь.

— Снега навалило много, сейчас до святилища Велеса так просто не дойдёшь, — рассудил Медведь, чуть помолчав.

Ведана за это время уже и успела положить ему в миску ячменной каши с кусочками кабанятины: никак сам старейшина Видослав для гостьи расщедрился. Не оставил без припасов, раз уж она приехала сюда помогать. В кружку волхва подлила ему взвара и поставила на стол лепёшки, ещё чуть горячие. Да как-то неловко было объедать её: ведь на гостей она, верно не рассчитывала, для себя старалась.

Но он столько пробыл в дороге, а после так и не успел подкрепиться — и теперь всё нутро аж заходилось от голода при виде любовно приготовленной снеди. Когда хозяйка частичку души в дело вкладывает: будь то каша или тканьё — это всегда видно.

— Ешь-ешь, — как будто разгадала его мысли волхва. — Я тебя ждала. Знала, что ты придёшь.

Ждала. Ну, надо же. Словно не волхва, а и впрямь ведунья какая. Помнил ещё Медведь Ведану разъяренной встрёпанной ведьмой, обиженной на сестру и весь мир. А тут пожила половину кологода у миртов — и словно всё в её душе по местам улеглось. И от того, как она смотрелась посреди тепло натопленной избы, окутанная светом лучин и тянущимся к ней жаром печи, у любого, верно, тоже что-то в сердце вздрогнуло бы сладко.

— Не стесню? — всё же спросил Медведь, уже беря ложку.

Она махнула рукой и присела напротив.

— Хочешь-не хочешь, а идти в святилище нам придётся, — помешала горячую кашу у себя в миске. — Не ждать же теперь до весны, как тропинки протают. Лес тебя любит, ты хозяин в здешних окрестностях. Требы лешему принесём — авось путь будет легче.

Медведь поднял на неё удивлённый взгляд, даже забыв донести ложку до рта. Все слова её были такими уверенными и твёрдыми, будто и сомневаться в них не надо. Она говорила размеренно, обдуманно и с совершенно невозмутимым выражением лица — а всё равно ввела в лёгкую растерянность.

— С чего ты решила, что я здесь хозяин? — Медведь попробовал кашу и потянул ртом воздух, остужая. Горячая, как огонь! Только ведь с печи.

Волхва подняла на него взор. Её красивого, почти кошачьего разреза глаза слегка сощурились, будто она шутку какую задумала.

— Ты же Медведь? Или не так?

Улыбнулась одним уголком рта и снова взгляд в миску опустила, не торопясь начинать есть. Наверное, так и правильно: дождаться, пока остынет. Но мочи уже никакой не было. Голод обуял страшный, а каша была такая наваристая и вкусная, что Медведь хватал её, обжигаясь, но уже не в силах остановиться.

— Когда-то мои пращуры, говорят, и правда могли обращаться медведями, — решил рассказать он, чтобы Ведана не придумала себе ничего лишнего. — Но то было очень давно. Много поколений назад. После кровь ослабела, или благословения Велеса как-то померкло. А теперь мне от того только имя осталось.