— Вы снова ушли от темы, Маргарет.
— Да, — она повесила голову. — Что-то я часто отвлекаюсь. — Мэгги скатала салфетку в шарик, не глядя бросила ее в корзину и достала еще три салфетки. — Я не могу поехать. Не вижу смысла. Там же будет полным-полно этих людей, и все намерены добраться до меня. Даже и подумать не могут, что я все еще пишу любовные романы. Что мне делать с этим состоянием?
— В самом деле, Маргарет, что вам делать? Не ездите туда. Спрячьтесь дома. Не встречайтесь с Каролиной.
— С Вирджинией, — всхлипнула Мэгги, вытирая нос.
— Да, конечно, с Вирджинией. Но речь не об этом. Не надо ехать. Останьтесь дома. Откажитесь от встречи со старыми друзьями, от славной компании лишь потому, что, возможно — возможно, — там будет несколько неприятных вам людей. Сколько их, Маргарет? Три, пять, десять? А сколько там всего народу?
Мэгги призадумалась.
— Не знаю. Это в Нью-Йорке, значит, конференция будет большая. Может быть, полторы тысячи. Из них человек двести ненормальных. Но с моей способностью притягивать разных придурков лучше не буду рисковать.
— Опять же, вполне логично, вы защищаетесь. Пусть они победят.
Мэгги, смотревшая на свои руки, медленно подняла глаза на доктора Боба и усмехнулась.
— О, это так… психотерапевтично с вашей стороны.
— Ну да, — улыбнулся доктор Боб. — Я учился этому на факультете психологии. Вам нравится?
— Нет, не нравится. Вы хотите, чтобы я верила в себя, выпустила себя на свободу, встретилась лицом к лицу с такими людьми, как ГиТЛЭРовцы, но я не могу этого сделать. Почему я должна добровольно ехать туда, где мне так неприятно?
— Опять верно. Вы чувствуете себя скованно рядом с людьми уверенными, шумными, властными. Вы, словно чревовещатель, прячетесь за своими остроумными и саркастичными персонажами, которые живут так, как хотелось бы жить вам. Но зачем избегать только этой конференции, только этих людей? Где-то в горах Кэтскиллс есть пещеры, там можно отлично спрятаться ото всех и каждого.
— Мне нужно закурить, — тихо произнесла Мэгги, но он услышал ее.
— Да, бросить никак не получается, а, Маргарет? Когда вы зашли, от вашей одежды пахло табаком.
— Нет, не пахло. Я завязала две недели назад. Просто нашла новые духи, которые пахнут табаком. Я так людям мозги пудрю.
Доктор Боб похлопал в ладоши.
— Так вот оно что! Блестяще, Маргарет! Видите? Когда вас что-то цепляет — хотя ваше пристрастие к никотину меня озадачивает, — вы способны поднять голову и выразить свое мнение. Почти рассвирепеть. Возможно — возможно, — участники ГиТЛЭР устрашают вас лишь потому, что не настолько вас цепляют, чтобы вам захотелось высунуться из раковины и помериться с ними силами. Когда вам не все равно, моя дорогая, вы такая же грозная, как ваше творение Сен-Жюст. Иногда вам стоит лишь применить то, что вы с таким мастерством излагаете на бумаге, и сказать те слова, которые у вас на уме. Нельзя же бесконечно жить через своего заместителя, Сен-Жюста.
— Вы хотите, чтобы я поехала?
— Я никогда не стану принуждать вас к чему бы то ни было, Маргарет.
— Да, правда, — Мэгги ссутулилась. — Кажется, мне надо сходить в магазин.
— Хотите купить новые наряды, Маргарет? Прекрасно.
— Хочу купить сигареты, доктор, — сказала Мэгги и улыбнулась.
Такие рестораны вроде как стояли, так и стоят, но при этом совершенно преображаются. Еще недавно стены этого ресторана были темно-бордовыми с нарисованными сценами охоты. Сегодня он выглядел как сад. Пластиковые плющи взбираются по белым деревянным решеткам кабинок, персонал ходит в зеленых широких штанах, белых майках и с розовыми гвоздичками. Нью-Йорк умеет поднять рухлядь на новый уровень — после чего поднять на нее цены.
Мэгги проследовала за официантом через лабиринт к столу, за которым ждала Табита Лейтон.
— Привет, Табби, я не опоздала? — спросила Мэгги и, не дожидаясь помощи официанта, уселась в белое кресло.
— В общем, нет. У тебя взволнованный вид. Что-то случилось? Надеюсь, это не имеет отношения к новой книге?
Здесь требуется сказать несколько слов о Табите Лейтон. Блондинка, из тех женщин, которые, кажется, никогда не сидят на месте, даже если сидят; которые носят шарфы и умеют их повязывать. Собственно говоря, Табита — литературный агент Мэгги.
Табби (в очередной раз) разошлась с мужем, бродвейским продюсером, пьяницей и бабником. Она предпочитает называть это кризисом среднего возраста (который длится у него уже пятнадцать лет). Табби вышвырнула его, прочитав рукопись одной из своих новых авторес. Книга называлась «Очнитесь, леди! Вы окажетесь подстилкой, если ляжете». Не исключено, что на следующей неделе, прочитав рукопись со счастливым концом, она позовет Дэвида обратно, свято веря, что за это время он изменился.
Если бы Мэгги описывала свою подругу и агента, она, прежде всего, представила бы себе помесь Мартины Стюарт, и Джорджа Стейнбреннера[6], и чуть-чуть Солнышка Мэри[7], поскольку Табби достаточно умна, чтобы не показывать Стейнбреннера.
— Книжка тут ни при чем, Табби, — Мэгги встряхнула льняную салфетку, которой впору было бы прикрыть небольшое кресло, и кинула себе на колени. — Мы сегодня вообще не будем о ней говорить. Глава десятая. Намек ясен?
— «Деталь А в отверстие Б», по твоему гадостному выражению? Намек ясен, можешь не продолжать. Ну а как с доктором Бобом?
— Все как обычно. Я пришла, поплакала, пожаловалась, а ушла с мыслью, какого черта приходила, — Мэгги взяла огромное меню у другого официанта, который появился позади столика, предупредительный, словно налоговое извещение в январе или же охотился за большими чаевыми. И то и другое выманивало деньги. — Спасибо. Вы будете нас обслуживать?
— Нет, мисс. Вас обслуживает Джаред. Я Колин, помощник.
— И чем же вы помогаете? Приносите напитки?
— Нет, мисс. Я рассказываю о персонале. Мэри поможет вам определиться с вином, а Дункан кратко опишет специальные предложения.
— Ладно, понятно, — сказала Мэгги и скорчила рожу Табби, когда Колин удалился. — Что-то вроде теста, да? Он вернется через десять минут и проверит, как мы запомнили имена. Кто больше всех запомнил, тот бесплатно получит французский луковый суп. У тебя есть время, Табби? Я обещала Стиву, что встречусь с ним в восемь, когда у него перерыв.
— Ах, любезный лев-тенант Венделл, как его зовет Алекс. Вы все еще встречаетесь?
— Если это можно так назвать. У детективов по убийствам еще более адский труд, чем у писателей. Он кого-то выслеживает уже примерно месяц. И каждый раз, как мы встречаемся, у него на одежде сахар от пончиков.
— Да, но он тебе нравится.
— Он мне нравится, — произнесла Мэгги с улыбкой. — Но между нами ничего нет. Я пишу любовные сцены по памяти, Табби. И вообще, у нас бывает примерно час времени, если только я не опаздываю на встречу. А где Берни?
— Она как раз звонила несколько минут назад. Говорила что-то про Венеру Бут Симмонс и критический обзор от Леди Шпильки, который пришел по электронной почте, когда она уже уходила из офиса.
— Да ты что… — Мэгги подалась вперед, тут же забыв о своих проблемах. — Ах, Леди Шпилька. Всеобщий нелюбимый интернетный критик. И как тебе показалось, Берни была довольна или раздрызгана? Хотя бы намекни.
Табби заложила за ухо светлый локон и склонила голову, вспоминая тот телефонный разговор.
— Я бы сказала — раздрызгана. Хотя нет, я бы так не сказала. Это ты так сказала бы. Она была взбудоражена. Вот.
— Отлично! — воскликнула Мэгги, ударяя кулаком в воздух. — Венера получила разнос. Давай поскорее закажем и поедим, и я пойду домой просмотреть этот обзор в Интернете. Бог мой, она отделала Венеру Сисястую. А я-то уж было подумала, что день прожит зря.
— А еще есть история ее продаж. Ей гарантировано как минимум шесть недель в первой десятке «Нью-Йорк Тайме», что бы там ни говорили критики, — заметила Табби, пробежав пальцем по списку салатов. — А если ты думаешь, что критика имеет значение, то «Все о романе знает Роза» в своем обзоре поставила этой книге пять поцелуев и Большое Сердце. Только подумать, что вы с Венерой были друзьями.
