В конце концов Кэтрин пришлось накачать успокоительным, чтобы перевезти в город, но, как уже говорилось ранее, она так и не оправилась от потрясения и вскоре совсем обезумела – бродила вокруг дома по саду, вела бесконечные разговоры с Дарси, повсюду разыскивала свою мать, Маргариту, и то и дело выворачивала содержимое всех комодов в доме в поисках вещей, которые она якобы потеряла.
Мэри-Бет терпела ее, тем не менее однажды все-таки повергла лечащего врача в ужас, высказавшись, что она рада сделать для матери все, что угодно, но не находит старуху с ее болячками «особо занятной», и хорошо бы дать матери какое-нибудь лекарство, чтобы та вела себя потише.
Джулиен присутствовал при этом и, естественно, счел происходящее очень забавным и разразился приступом смеха, от которого всем стало неловко. Однако он отнесся с пониманием к потрясенному доктору и объяснил тому, что самая большая добродетель Мэри-Бет – всегда говорить правду, каковы бы ни были последствия.
Если Кэтрин и дали «какое-то лекарство», нам ничего об этом не известно. Примерно с 1898 года она начала выходить на улицу, тогда была нанята молодая мулатка, просто чтобы ходить за ней следом. Кэтрин умерла в постели, в задней спальне особняка на Первой улице, в 1905 году, в ночь на 2 января, если быть точным, и, насколько нам известно, ее смерть не была отмечена какой-либо бурей или еще каким-нибудь необычным явлением. Она пролежала в коме несколько дней, как рассказывали слуги, а когда умерла, возле нее были Мэри-Бет и Джулиен.
15 января 1899 года в церкви Святого Альфонса прошла роскошная свадьба: Мэри-Бет вышла замуж за Дэниела Макинтайра. Интересно отметить, что до этого времени семья молилась в церкви Нотр-Дам (одной из трех французских церквей прихода), но для свадьбы была выбрана ирландская церковь, и впоследствии Мэйфейры посещали все службы в церкви Святого Альфонса.
Дэниел, видимо, был в дружеских отношениях с ирландско-американскими священниками прихода и не скупился на пожертвования. Кроме того, одна из его родственниц примкнула к сестрам милосердия, преподававшим в местной школе.
Поэтому можно предположить с большой долей вероятности, что идея перехода к ирландской церкви принадлежала Дэниелу. Также мы можем быть почти уверены, что Мэри-Бет была безразлична к подобным вещам, хотя и посещала церковь со своими детьми, внучатыми племянниками и племянницами; впрочем, верила она или нет, неизвестно. Джулиен никогда не посещал церкви, за исключением свадебных церемоний, похорон и крестин. Он, по-видимому, тоже предпочитал церковь Святого Альфонса более скромной французской Нотр-Дам.
Свадьба Дэниела и Мэри-Бет была организована, как уже говорилось, на широкую ногу. В особняке на Первой улице устроили грандиозный прием, на который съехались родственники даже из Нью-Йорка. Тут же присутствовали и малочисленные родственники Дэниела. Молодые, как свидетельствует архив, были очень влюблены и очень счастливы, и веселье продолжалось глубоко за полночь.
В свадебное путешествие пара отправилась в Нью-Йорк, а оттуда в Европу, где молодожены прожили четыре месяца, прервав свою поездку в мае, так как Мэри-Бет уже ждала ребенка.
И действительно, 1 сентября 1899 года родилась Карлотта Мэйфейр, спустя семь с половиной месяцев после свадьбы родителей.
2 ноября следующего года, 1900-го, Мэри-Бет родила Лайонела, своего единственного сына. И наконец, 10 октября 1901 года она родила своего последнего ребенка – Стеллу.
Все эти дети были, разумеется, законными отпрысками Дэниела Макинтайра, но в целях выяснения истины возникает один вопрос: а кто был их настоящим отцом?
Неоспоримые доказательства, в виде медицинских записей и фотографий, указывают, что отцом Карлотты Мэйфейр был Дэниел Макинтайр. Карлотта не только унаследовала зеленые глаза Дэниела, но и его красивые вьющиеся светлые волосы.
Что касается Лайонела, у него тот же тип крови, что у Дэниела Макинтайра, и также имелось сходство с отцом, хотя больше он походил на мать, унаследовав ее темные глаза и «выражение лица», что стало заметнее с возрастом.
А вот Стелла, судя по ее группе крови, зарегистрированной в медицинском заключении 1929 года, когда был произведен поверхностный осмотр трупа, никак не могла быть дочерью Дэниела Макинтайра. Мы знаем, что эта информация стала известна ее сестре Карлотте. Фактически разговоры о том, что Карлотта попросила экспертов сделать анализ крови, и привлекли внимание Таламаски.
Излишне, наверное, добавлять, что у Стеллы не было никакого сходства с Дэниелом. Наоборот, она походила на Джулиена и своей хрупкостью, и черными вьющимися волосами, и блестящими, если не сказать сияющими, темными глазами.
Так как в нашем распоряжении нет группы крови Джулиена, как нет сведений, что таковая когда-либо определялась, мы не можем добавить к делу эту важную улику.
Стелла могла родиться от любого из материнских любовников, хотя нам не известно, был ли у Мэри-Бет любовник за год до рождения второй дочери. Все сплетни о любовниках Мэри-Бет появились, по сути, в более поздние годы, но это может означать только то, что со временем Мэри-Бет начала менее тщательно скрывать свои связи.
Одним из возможных кандидатов на отцовство был Кортланд Мэйфейр, второй сын Джулиена, юноша исключительной привлекательности, которому в год рождения Стеллы исполнилось двадцать два. (Его группу крови мы в конце концов узнали в 1959 году, и она вполне подходит.) Он часто наезжал в особняк на Первой улице, так как учился на юриста в Гарварде вплоть до 1903 года. То, что он глубоко симпатизировал Мэри-Бет, знали все, как знали и то, что он неизменно проявлял интерес к наследницам легата.
К несчастью для Таламаски, Кортланд в течение всей своей жизни был очень скрытным и осторожным человеком. Даже собственные братья и дети считали его затворником, не терпящим любых пересудов вне семьи. Он любил читать и слыл гением по инвестициям. Насколько нам известно, он никому не доверял. Даже самые близкие ему люди дают противоречивые версии того, чем Кортланд занимался, когда и почему.
И только одну черту Кортланда все оценивали одинаково: он был предан своему делу, постоянно заботился о легате, зарабатывая деньги для себя, своих братьев, их детей и Мэри-Бет. Их потомки и сегодня остаются самыми богатыми представителями клана Мэйфейров.
Когда Мэри-Бет умерла, именно Кортланд не позволил Карлотте Мэйфейр разрушить в прямом смысле этого слова финансовую империю, созданную ее матерью. Он принял на себя все руководство от имени Стеллы, которая и была фактической наследницей, но ничуть не беспокоилась о том, что происходит с капиталом, лишь бы жить в свое удовольствие.
Стелле, по ее собственному признанию, «было наплевать на деньги». И вопреки желаниям Карлотты она перепоручила все свои финансовые дела Кортланду. Кортланд вместе с сыном Шеффилдом продолжал управлять большей частью состояния и после смерти Стеллы, действуя от имени Анты.
Здесь следует подчеркнуть, однако, что после смерти Мэри-Бет ее империя начала разваливаться. Ни один человек не мог занять ее место. И хотя Кортланд проделал огромную работу по консолидации, сохранению и инвестициям капитала, головокружительному расширению империи под началом Мэри-Бет теперь пришел конец.
Но вернемся к нашему основному предмету внимания: существуют и другие доказательства того, что Кортланд был отцом Стеллы. Жена Кортланда, Аманда Грейди Мэйфейр, испытывала глубокое отвращение к Мэри-Бет и всему семейству Мэйфейров, она никогда не сопровождала Кортланда в особняк на Первой улице. Это не мешало Кортланду часто туда приходить, при этом он брал с собой всех своих пятерых детей, так что они выросли в тесном контакте со всем семейством.
Аманда в конце концов ушла от Кортланда, когда их младший сын, Пирс Мэйфейр, закончил Гарвард в 1935 году, и навсегда покинула Новый Орлеан, переехав жить к своей младшей сестре, Мэри-Маргарет Грейди Харрис, в Нью-Йорк.
В 1936-м Аманда рассказала одному из наших исследователей во время коктейля (их случайное знакомство было заранее подготовлено), что семья мужа ужасна, что, если бы она рассказала правду, люди сочли бы ее за сумасшедшую, и она никогда не поедет на юг, чтобы не оказаться вновь среди тех людей, несмотря на все уговоры сыновей вернуться домой. Тем же вечером, чуть позже, когда Аманда как следует выпила, она спросила нашего человека, чьего имени не знала, верит он или нет, что люди способны продать свои души дьяволу. Она заявила, что ее муж так и поступил и стал «богаче Рокфеллера», впрочем, как и она и ее сыновья. «Гореть им в огне, – сказала она. – В этом можете не сомневаться».
