– С глубоким прискорбием узнали Мы об ужасном несчастии, произошедшем со свитой принцессы Мекленбургской! – не терпящим возражений тоном заявила Катарина Шведская гонцам. – Поскольку виновные в этом злодеянии еще не найдены, Мы берем означенную принцессу Клару Марию под свою защиту и покровительство. Мы сами позаботимся о вступлении её в права владения пожалованными ей Нашим благородным супругом землями и городом Ивенаком.

Гонец и не подумал ей возражать, да и кто бы его стал слушать в такой ситуации. Удостоверившись в том, что любимая внучка госпожи жива и здорова, он получил запечатанные письма, после чего откланялся. Бывшая камеристка захотела кое-что передать ему для Брауншвейгской герцогини и вышла вслед за ним. Мачеха завела разговор с маркграфиней Анной, курфюрст тоже куда-то удалился, и Шурка оказалась предоставленной сама себе.

Стоять разряженной как кукла посреди зала было не слишком удобно, и она сочла за благо незаметно выскользнуть и отправиться к себе, в надежде, что найдет кого-нибудь из служанок, и те помогут ей переодеться. Вообще, с прислугой частенько случались проблемы. Они прекрасно понимали двойственность положения незаконнорожденной принцессы и всячески старались её избегать. Причем, касалось это как служащих Бранденбургских курфюрстов, так и людей из свиты герцогини Катарины. Разумеется, прямой приказ выполнили бы и те, и другие, но вид у них при этом был такой, будто они дают милостыню безродной побирушке. Всё это было так унизительно, что Марта с дочерью старались обходиться своими силами и не обращаться лишний раз за помощью.

Идти нужно было по довольно длинной галерее и девочка, подобрав подол, решительно двинулась вперед. Обычно в это время здесь никого не было, и Шурка шла быстрым шагом, можно даже сказать – бежала, не слишком оглядываясь по сторонам. Возможно, поэтому она не сразу заметила идущую ей навстречу женщину и едва не налетела на неё.

– Что это значит?! – немного визгливо воскликнула та, но потом, увидев, с кем столкнулась, сбавила тон. – Ах, это вы… Принцесса… Не ожидала застать вас в таком месте.

– Госпожа Анна София? – узнала её девочка. – Простите мне мою неловкость, я тоже не думала, что здесь кто-то есть.

– Но что вы вообще здесь делаете?

– Прием окончился, и я иду к себе.

– Одна?

– Моя матушка занята, а остальным не до меня.

– Знакомое чувство, – горько усмехнулась дочь курфюрста, но потом, будто спохватившись, что проявила недостойные аристократки чувства, вздернула нос, и хотела было идти дальше, но принцесса остановила её неожиданным вопросом:

– Вы плакали?

– Что?!

– У вас глаза красные и следы слез на щеках.

– Ах, вот вы про что. Нет, это просто… какое вам дело?

– Никакого, – пожала плечами девочка. – Но мне показалось, что вам плохо и одиноко, раз уж вы плачете. Я могу вам помочь?

– Да, – неожиданно для самой себя призналась Анна София, – мне плохо и одиноко, но вряд ли мне может помочь такая, как вы…

– Приблудная?

– Я так не говорила!

– Но подумали. Бросьте, я прекрасно знаю, что люди говорят за моей спиной, тем более, что они частенько делают это в лицо.

– Я вовсе не хотела вас обидеть.

– А я и не обижаюсь. Так кто тот негодяй, что довел Вашу Светлость до слез?

– Но почему вы решили, что в этом виноват мужчина?

– Ну, было бы довольно глупо плакать вам из-за женщины!

– А вы и впрямь – забавная!

– Обхохочешься! Так кто?

– Зачем вам это знать? – вопросом на вопрос ответила Анна София.

– Для опыта. Просто я еще в детстве решила, что ни один самодовольный индюк в штанах никогда не доведет меня до слез!

– В детстве? Занятно!

– Хорошо, я вам сама расскажу, а если я в чем-то ошиблась, то вы меня поправите. Итак, вам хуже горькой редьки надоел отчий дом, и вы были бы очень рады его покинуть. К сожалению, единственный способ для этого – выйти замуж, а с этим вам хронически не везет. Жених, с которым вы были обручены в детстве, погиб, королевич Владислав очень не нравится вашей благородной матушке, а мой венценосный дядя выбрал вашу сестру. Так?

– Что-то вы подозрительно хорошо осведомлены!

– Что поделаешь, издержки происхождения. Для ваших служанок я – пустое место, но при этом они ужасно болтливы.

– Вы всего пару дней при нашем дворе… что, неужели эти мерзавки так бесстыдно всё это обсуждают?!

– Ещё и не так. Но это не важно. Лучше скажите, вам правда нравится кузен моей мачехи?

– Ну, я его очень давно не видела, – смутилась дочка курфюрста. – Можно сказать, с детства. Но нам присылали его портрет и на нем он такой…

– Красавчик? – уточнила Шурка. – Смело делите увиденное на три! Наверняка художник безбожно польстил ему.

– Вы думаете?

– Уверена! Но в любом случае, он сын короля и, с большой вероятностью, сам – будущий король. Я слышала, в Польше любят красивую жизнь, балы и всё такое прочее. Так что там всяко будет веселее, чем в Берлине.

– Моя матушка и слышать не хочет о его кандидатуре.

– Но ведь его отец – сюзерен Пруссии, не так ли?

– Да, но он…

– Не проявляет настойчивости?

Ответом был лишь тяжелый вздох и красноречивое молчание. Принцесса некоторое время смотрела на Анну Софию с сомнением, а потом решилась:

– А вы напишите ему!

– Как?!

– Пером, Ваша Светлость. Ему сейчас, наверняка, грустно. Войну он проиграл…

– Вашему отцу!

– Угу, у моего батюшки просто дар – делать других несчастными. Но о поражении вам писать как раз не надо. Лучше напишите, что восхищаетесь его благородством, храбростью… Что он – цвет рыцарства, наконец!

– Вы тоже так думаете? – оживилась девушка.

– Нет, конечно, но ему-то об этом – зачем знать?

– Невероятно!

– Да все нормально! Как бы вы не похвалили мужчину, он с готовностью примет это на свой счет, так уж они устроены.

– Но что мне это даст?

– Ну, если он и впрямь полагает себя рыцарем, то ему страсть как хочется победить дракона и освободить прекрасную даму. С драконом у него, правда, промашка вышла, но станьте дамой его сердца, и он горы свернет по пути к вам!

Анна София, раскрыв рот, слушала откровения мекленбургской принцессы, на какое-то время забыв о её возрасте. Какие-то суждения показались ей не лишенными смысла, другие просто были повторениями ей тайных чаяний, третьи настолько поразили её своей оригинальностью, что она поневоле к ним прислушалась.

Старшая дочь курфюрста была натурой страстной и увлекающейся. Её душа и сердце требовали действия, а положение диктовало необходимость покорности и смирения. Совмещать это было трудно, и она тщательно скрывала от других свои мысли. И вдруг – маленькая девочка так спокойно и здраво рассуждает о том, о чем она и думать боялась, не то, что говорить. Тут было о чем задуматься. В смятении она дослушала Клару Марию и отправилась к себе. Слезы её высохли, а в глазах зажегся огонь.

Шурка проводила Анну Софию скептическим взглядом и продолжила свой путь. Оказалось, что пока она беседовала с девушкой, Марта успела вернуться и ждала дочку в комнате.

– Где ты была? – встретила она её вопросом.

– Этот дворец такой большой, – пожала плечами принцесса. – Я просто немного заплутала. А что ты сказала гонцу?

– Что с нами всё в порядке и передала письмо для твоей бабушки. А теперь давай переодеваться, пока ты не измяла свой наряд. Он тебе еще пригодится.

Девочка покорно стояла перед матерью, давая ей возможность расстегнуть крючки, а кое-где и распороть нитки, а затем выскользнула из платья и, оставшись в одной сорочке, пошлепала к обычной одежде. «Что-то меня опять потянуло устраивать чужую личную жизнь» – запоздало подумала она. – «Может, мне брачное агентство открыть?»

Маркграфиня не забыла о своей идее заказать портрет принцессы Клары Марии и немедленно занялась поисками достойного живописца. Увы, художников в Берлине было не так много, а хороших и того меньше. Заезжих мастеров из Голландии в это время тоже не случилось, но тут на помощь пришел случай. В столице Бранденбурга проездом оказался Генрих Болланд, возвращавшийся из Кенигсберга, где только что закончил работу над портретом герцога Альберта Фредерика, к себе в Байрейт.