– Всемилостивейшая государыня! – трубно провозгласил он, так что все присутствующие сразу же прислушались. – Ведомо мне стало, что юноши присланные из России для учения в здешнем университете, терпят всякую нужду и оттого в учении не преуспели! Молю тебя, не откажи в милости, к верноподданным своего царственного супруга. Не дай пропасть отрокам, чающим знаний, в невежестве.

– Неужели их положение столь бедственно? – картинно удивилась Катарина, прекрасно осведомленная о характере прошения митрополита.

– Увы, Ваше Королевское Высочество, – вздохнул канцлер фон Радлов. – Деньги для содержания студентов из Москвы приходят крайне неаккуратно.

– А сколько их всего?

– Семь человек, моя герцогиня.

– Разве мы так оскудели, что не можем прокормить семерых человек?

– Но от вас не поступало никаких повелений на этот счет!

– Это потому, что вы не докладывали мне об их бедственном положении. Хороша же я буду в глазах моего царственного супруга и его подданных, когда они узнают об этом!

– Прикажите, и Ваша воля будет исполнена немедленно!

– Ну, что же, быть по сему. Повелеваю, содержание молодых людей, а также наблюдение за их нравственностью, возложить на магистратуру города Ростока. Приготовьте соответствующий указ, я подпишу.

– Осмелюсь заметить, Ваше Высочество, – вышел вперед один из членов городского совета – Иоахим Рауке. – Но вот, как раз нравственности, от русских студентов ожидать не приходится. Они весьма склонны ко всякого рода правонарушениям и злоупотреблению спиртными напитками. А перебрав пива, и вовсе становятся неуправляемыми. К примеру, третьего дня один из них – Истома Дементьев, будучи в изрядном подпитии, всяко ругался на ректора Шутце и грозил его до смерти побить. К тому же всё русские ленивы и не способны к обучению. Право же, нет никакого смысла в обучении этих дикарей. Вашему царственному супругу, коль скоро он решил заняться просвещением диких московитов, и улучшением управления своего нового царства, следовало бы завозить немецких чиновников.

Всё время пока говорил Рауке, Филарет внимательно прислушивался к его словам, стараясь уловить суть. Переводивший ему фон Гершов-старший старался, конечно, смягчить самые обидные для русского слуха обвинения, но общий смысл он уловил.

– Государыня, – снова заговорил он, когда член магистрата выговорился. – Человек твой сказывает, будто люди русские суть – звери лесные и ни к какому обучению не способны. Спорить с ним не буду, ибо и обсуждать такое – умаление чести царства нашего! Но позволь представить тебе, одного из сих отроков. Поговори с ним, да и реши сама, правду ли тебе говорят.

Повинуясь его кивку, в зал приемов ввели давешнего студента. Молодой человек очень стеснялся, однако же, старался держаться с достоинством.

– Многая лета, государыне и царевичу, – робко сказал он по-русски, сжимая в кулаке шапку.

– Вот видите, – не удержался Рауке. – Он даже не говорит по-нашему!

– Скажите, как ваше имя? – ласково спросила Катарина, проигнорировав выпад.

– Сергей Родионов я, матушка, из рязанских боярских детей!

– Что это значит?

– Он из рыцарского сословия, – пояснил фон Гершов.

– Вы явно поняли вопрос, но ответили все равно на русском. Вы плохо знаете наш язык?

– Я только здесь начал его изучать, Ваше Королевское Высочество, – перешел тот на немецкий.

– Однако говорите вполне бегло. Скажите, нравится ли вам учиться?

– Очень!

– А вашим товарищам?

– За всех не скажу.

– Но разве вас выбрали не по желанию?

– Государыня, мы от отцов и дедов служилые. Не в обычае у нас на службу напрашиваться или от неё отказываться. Где приказали – там и стоим. Однако же я очень рад, что меня учиться послали. Хоть мир поглядел.

– А почему этот, как его… Истома напал на ректора?

– Да потому что тот, лаялся всяко и слова поносные говорил, на русских и Россию. А Дементьев хоть и худо по-немецки разумеет, а все же догадался, да и попенял ему. А тот сдуру драться полез, ну Истома и дал разок в ухо.

– Он тоже рыцарь?

– Ага, из московских дворян. Кабы не учеба, уже бы в жильцах служил, а то и выше.

– Ничего не понимаю, – тихонько спросила герцогиня у Кароля. – Если этот Истома – рыцарь, то отчего не потребовал удовлетворения?

– В Москве поединки строго запрещены, – пожал плечами фон Гершов. – Причем, в отличие от Европы этот запрет отнюдь не формальность. Дворянин имеет право обнажать оружие только на службе своему государю. Все прочее может считаться разбоем и карается с крайней жестокостью.

– Прогрессивные законы! – кивнула Катарина. – Что же я поняла, вас, молодой человек. Передайте вашим друзьям, что отныне вы не будете ни в чем нуждаться, а также что нет никакой надобности драться с нашими чиновниками.

Выйдя из приемной залы Сергей остановился и с трудом перевел дух. Чудно ему былл, что царица приняла его сама, хоть и в присутствии придворных. Но тут в неметчине свои обычаи. Хотя, конечно, она еще не царица. Вот прибудет в Москву, тогда видно будет.

– Ох, прости Господи! – запнулся он и едва не выругался от боли.

– Под ноги смотреть надо! – раздался рядом звонкий смешок.

– Чего? – молодой человек с изумлением уставился на маленькую девочку в красивом платье.

– Я говорю – держись за воздух, а то упадешь! – охотно пояснила она и насмешливо улыбнулась.

– Ишь ты пигалица! – разозлился студент. – От горшка два вершка, а туда же… ты кто такова?

– Да я так, мимо проходила, а ты сам-то кто такой?

– Боярский сын Сергей Родионов, – приосанился молодой человек. – Прислан для учения в университет здешний. А сюда зван пред светлы очи государыни!

– Ишь ты! – уважительно протянула странная девочка, но тут же ехидно улыбнулась и спросила: – А отчего у тебя лапсердак такой невзрачный, видать папа-боярин поскупился?

Отрок не знал что такое «лапсердак», но общий смысл подначки уловил и оттого нахмурился. Одежда у него и впрямь не блистала, а где другую взять? Кабы было время, можно было у Истомы попросить его расшитый серебряным шнуром и галунами полукафтан, может и не отказал бы, хотя вряд ли. А в обычное время школяры носили нечто вроде подрясников, и колпаки без меховой оторочки, отчего походили на монастырских послушников.

– Погиб у меня отец, – строго заявил он своей новой знакомке. – На государевой службе!

– Прости, – смутилась Шурка, – я не знала.

– Бог простит! – сердито отвечал тот, но вид у девочки был такой умилительный, что он поневоле смягчился. – У тебя, видать, родители при государыне служат?

– Матушка.

– А кем?

– Камеристкой.

– Это кто ещё?

– Ну-у-у…, как тебе объяснить, нарядами заведует, одеваться помогает и прочее, что прикажут.

– Это ближняя боярыня, что ли? – выпучил глаза отрок.

– Ну, не совсем, боярыня…

– Девка сенная?

– Я тебе покажу, девка! – рассвирепела девочка. – Сказано тебе – камеристка!

– Ладно-ладно, не серчай, – испугался Родионов, так и не уловивший положения матери новой знакомой и, на всякий случай, решив не нарываться. – Не разумею я чинов здешних! Второй год в Ростоке жительствуем, а при дворе впервой. Немудрено прогадать!

– Клара Мария, ну где же ты была? – раздался совсем рядом голос принца Карла Густава. – Я так соскучился, и Евгения тебя не раз спрашивала!

– Да тут я, – беспечно отозвалась она и с улыбкой обернулась к брату. – А ты, верно, сбежал от юнгфрау?

– Угу, – довольно отозвался мальчик. – Петер совсем заморочил ей голову, и она не заметила, что я вышел. – А с кем это ты разговариваешь?

– Позвольте представить Вам, дорогой брат, боярского сына Сергея Родионова! – церемонно провозгласила Шурка.

– Вы русский? – вежливо поинтересовался принц, с интересом рассматривая молодого человека.

– Да, – с легким поклоном отвечал тот, гадая про себя, кого это еще принесла нелегкая.

– Ладно, нам пора, – с сожалением заметила девочка, поскольку была не прочь ещё поболтать со студентом, и дети, взявшись за руки, побежали в свои апартаменты, пока их не хватились.