– Да я понимаю, – признал очевидное Арамис. – За Дозор обидно. Сияние же некому передать. Эту, как вы говорите, «корону». А без нее кто поведет?

– Ну, – осторожно, точно боясь прикоснуться к загнивающей ране, начал ветеринар, – ваша семерка ведь не единственная на свете.

– Здесь – единственная. – Арамис вздохнул, удивляясь человеческой тупости. Все-таки коллеги – всего лишь люди… – Для меня мир – в этом городе. А за его пределами тоже есть мир, но меня в нем нет. Что будет с моим Дозором, человек?

Павел Дмитриевич надолго задумался. Было слышно, как тикают стрелки в настенных кварцевых часах и как потно дышит за дверью хозяин.

– Значит, говоришь, только коту? Ни обезьяне, значит, ни попугаю… Впрочем, с попугаем было бы еще сложнее. Что ж, король, попробуем… Ох, не люблю я этих штук…

Он подошел к двери, запер ее на защелку и… начал раздеваться. Аккуратно снял халат, рубашку, брюки… и спустя пару минут на нем ничего не было. Кроме не первой свежести человеческой кожи.

– Ну, сам посуди, – усмехнулся он, – кот в сапогах еще возможен… на уровне сказок. Но кот в ботинках и трусах… это как-то слишком.

Потом Павел Дмитриевич опустился на четвереньки, выгнул спину, зашипел. И начал странно оплывать, будто внесенный в теплую квартиру снежный ком. В кабинете заметно похолодало, и непонятно откуда взявшийся ветер смахнул со стола несколько рецептурных бланков. А после что-то хлопнуло в воздухе – и вот уже нет на полу никакого ветеринара Павла Дмитриевича. Есть огромный зверь, черно-серый, пятнистый, с тугими мышцами под бархатистой шкурой, широко расставленными ушами, узкими зелеными глазами. И пастью с белыми клыками…

– Тут ведь масса должна сохраняться, – объяснил зверь правильной речью. – Но кто сказал, что черная пантера – это не кот? Самый кот и есть. Просто крупнее.

Раньше, наверное, Арамис сильно бы удивился. Но сегодня был такой день, что оставалось лишь молча принимать очередные выверты жизни.

– В общем, делаем так, – продолжал леопард. – Я принимаю у тебя на хранение «корону» и тут же начинаю поиски подходящей кандидатуры. Как найду – сразу передаю. И будет у вашего Дозора новый вождь. Новый король… А ты… – Он печально посмотрел на Арамиса. – Тебе все равно уходить во Тьму, и я не знаю, что ждет тебя за гранью. Но я сделаю все, чтобы ты ушел без боли и тоски. Каждый из нас рано или поздно уходит, но Дозоры остаются. – Зверь зевнул, высунув темно-розовый язык. – Ну что, начнем?

Арамис вздрогнул. На миг он провалился в свое раннее детство, когда был еще несмышленым комочком жизни, – и, как тогда, обдало его волной острого, едкого страха. Но воля в нем еще оставалась, и потому он не стал тратить времени на ответ. Просто потянулся к черному леопарду всею своей сутью, зажег в себе тот самый огонь, которым неведомо когда неизвестно кто наделил кошачье племя. И засиял вокруг его головы бледно-голубой огонь – хотя ни одно зеркало в мире не отразило бы его.

– Плыви! – разрешил он, и сияние потянулось к другому коту, чьи глаза с каждой секундой становились все больше и больше. Вот уже сверкающее кольцо опустилось на остроухую голову, вспыхнуло ярко-ярко, точно перегоревшая лампочка, и быстро втянулось под кожу.

И сейчас же стало радостно и легко. Наплывала, наплывала на него теплыми волнами Тьма, и не было ничего лучше этих невидимых, но ласковых ладоней. А потом все изменилось.

Павел Дмитриевич Белухин, Темный маг второго уровня, торопливо оделся. Еще немного – и очередь за дверью взбунтуется. Незачем понапрасну раздражать людей.

Операция была действительно трудной. Чего стоило только наведение вытягивающей воронки! Такие бабы, как эта Антонина Ивановна, не подарочек. Не липнут к ним пятна, хоть ты тресни. Чудом удалось, чудом! Но куда сложнее было потом. Легко разве имитировать ауру Светлого? Одно счастье, что дозорные коты не умеют смотреть сквозь Сумрак.

Но все позади, «корона» получена, и пускай уж начальство думает, как ею лучше распорядиться. На то у начальства и голова, чтобы болеть.

У него же болело все тело. Быстрая трансформация – вещь крайне противная. Надо будет парочку отгулов взять, отлежаться.

Павел Дмитриевич подошел к столу, поднял на руки остывающее уже тельце.

– Ну, извини, друг, служба такая.

Ему действительно было жаль этого кота.