Отъехав метров на сто, я остановился.

– Что будем делать, Павел Борисович? Ведь мы же так просто это не оставим? Я, к сожалению, ничего не могу применить, кроме простеньких заклятий. Шестой уровень, да. Но вы-то с вашим вторым наверняка можете…

– Дурак ты, лейтенант, хоть и старшой. Конечно, я могу иной раз такое отчебучить, что и Великим не снилось, – десять тысяч лет практики, лопай я ртом раков. Но ты хоть слышишь себя: применять магию, когда тебя простейшие существа мордой в грязь ткнули? Светлый, ты ухи объелся? Это я, Темный, должен тебе, хоть и внештатному, но дозорному, к тому же участковому уполномоченному милиции, лекцию читать о границах применения спецсредств? Запомни, сынок, никакой магии против неравных. Мы их и так уделаем, хомячь я кашу ртом.

– Как?

– Каком кверху. Кто у нас разведчик, ты? Ступай присмотрись, что там у этих прокурорских. Включи мозги, они у тебя где-то здесь должны быть. – Он больно постучал своим крепким пальцем по моему лбу. – И аккуратнее, не шуми так, как давеча, когда ты на меня выломился. Хотя они небось уже начали глаза заливать.

Они начали, но не все в равной степени. Один уже спустил на воду надувную лодку и делал очередную ходку к речке, тащил что-то в руках. Я присмотрелся – автомобильный аккумулятор. Лодка была без мотора. Все понятно – электроудочка. Ага, вот и большой подсак для сбора плавающей вверх брюхом добычи, и сеть, в которую течение будет сносить убитую током рыбу. Полное скотство, после таких электроудочников не то что рыбешки, лягушек и ужей не остается. Что делать?

Отвлечь внимание, посеять панику, в это время провести диверсию. Чему-то ведь меня учили, не только же показания с братьев Симкиных снимать. Трескай я сало… ротом!

Браконьер опять пошел к джипу, видать, еще что-то решил прихватить. Я короткими перебежками промчался от кустов к лодке. Однако как все удачно расположено: лодка на воде рядом с поваленным деревом, аккумулятор на краю невысокого глинистого бережка. Обломил с дерева притопленную ветку, на острый подводный обломок насадил борт – раз. Придавил глину, чтоб осыпалась, уронил железяку в воду – два, аж зашипело. Плавайте – рыбачьте. Если сможете.

И опять в кусты. Что бы еще этакое придумать для повышения качества отдыха этим любителям природы? Ежа им в палатку закинуть? Жалко зверька, да и пойди найди его. Пчел бы каких-нибудь? Муравьев? Осы! Я же видел неподалеку осиное гнездо на раките. Где же оно? Ага, вот. Эх, маловато в домике тигриц. Но с полтора десятка наберется.

Я снял с себя футболку и одним быстрым движением плотно в несколько слоев обмотал гнездо вместе с разъяренными насекомыми. Оторвал шар от ветки и не торопясь понес его к поляне. Чтобы подбросить его поближе к отдыхающим, пришлось слегка подождать. За это время я успел выслушать все те «добрые» слова, которые высказал наш наглый знакомец незадачливому электроудочнику. Потом я успел услышать и более энергичные восклицания остальных участников попойки. Они усилились, когда начали подлетать те осы, которые не застали свой дом на прежнем месте, но сумели его обнаружить около незваных гостей.

Когда я вернулся к машине, мой «напарник» лежал на травке вверх немалым пузом и мирно посапывал. Я-то надеялся, что он придумывает какие-то необыкновенные кары для гадов, осквернивших район его базирования, посягнувших на его рыбные запасы. Что он роется в своей необъятной многовековой практике, подбирая способы наказания. А он дрыхнет себе!

– А, вернулся. Рассказывай. – Темный раскрыл глаза и сел.

Я сухо отрапортовал о выполнении задачи. Павел Борисович внимательно посмотрел на меня.

– Спасибо, Виктор, за то, что сберег моих рыб, раков, крыс и прочих бобров. Да-да, метров в пятидесяти ниже по течению я недавно поселил бобровое семейство. Конечно, электроудочкой их не убьешь, но уйти они после такого могут. Мне не хотелось бы. Теперь гости не смогут браконьерничать. Даже если сети поставят, то в этой коряжистой реке вынуть их из воды целыми вряд ли получится. К тому же сейчас давление повышается, рыба неактивна, мало перемещается, в сети не полезет. Если что, я обрывки завтра уберу. Осы – ну, это в тебе уже злость и обида говорили. Кто эти люди, которым ты так подгадил отдых, что ты о них знаешь, чтобы так над ними… подшутить?

– Ну как же, Павел Борисович, я же должен был…

– Ага, в кустах прятаться. Заклинаниями шарахнуть хотел. Боевыми. Меня подбивал. Допустим, я бы сейчас чудовище Гримпенской трясины…

– Так это правда? Оно существует?

– …на них наслал, так потом меня если не Инквизиция, так обычные следователи до печенок бы достали. Опять менять местожительство и документы? Или топить подряд всех, пришедших по мою душу? Пойми, я тебя одного послал, чтобы до тебя предметно дошла одна простая истина – не множь действий свыше необходимого. Исключай избыточность. И да, отвечу тебе: не знаю, я его никогда не видел, а сэр Артур-Игнатий на мой подобный вопрос лишь хитро ухмыльнулся в усы.

Я подвез Павла Борисовича до Тишинги. Мы уже прощались, а я все думал: сказать или нет? Но когда старый Темный выходил из машины, он сам вдруг замешкался и спросил меня:

– Ты не обратил внимание на ауру этого прокурорского?

– Так вы все же его прощупали… Обратил. Потенциальный Иной, я только не понял, к чему он склоняется.

– Темный. Не самый слабый. Может добраться до третьего уровня. Уж поверь мне, старику.

– Это находка для Дневного Дозора.

– Хм… А если никакой Дозор о нем не узнает?

– Два «хм». НД от меня не узнает, точно. В конце концов, я внештатный, рапорт писать не обязан, да и вообще маг слабенький, мог и не разглядеть.

– Ой, темнеешь, Светлый. Смотри, докатишься до дна, – ухмыльнулся Борисыч. – А я не сотрудник ДД. Я вообще – эгоист. Темный до мозга костей, оно мне надо – плодить конкурентов? Найдет его кто из Иных – пожалуйста, не найдет – я не заплачу. А ты, Витя, будешь у нас в Тишинге, заходи. Вон он, мой домишко, второй справа на бугре. Порыбачим. Я тебе свои мемуары почитаю. Все же нас, Иных, двое с тобой верст на сто в округе. Надо общаться. Вкушать мне устами…

– Безе? – предположил я.

И мы оба засмеялись, заржали в две глотки.

Кровь везде: на коже, на платье; бурые, высохшие пятна и свежие, глянцевые. На стекле, отпечатками ладоней поверх синевы неба. Брызги на осколках – яркие гранаты вперемешку с алмазной пылью.

Ее следы тоже красные, кровавые, языки огня, лижущие снег. В бок точно нож вонзили – такой резкой была боль. Задыхаясь, не чувствуя ног от усталости, Лина опустилась на колени. Холод тут же вцепился в голые ступни и разгоряченные от долгого бега плечи, морозным ветром прошелся по коже, дернул мокрые волосы.

Царапины еще кровоточили. Морщась, она выдернула из подошвы особо крупный осколок. Тонкой струйкой полилась кровь, растапливая дорожку в снегу. Лина что есть силы дернула подол. С треском разошлась ткань, колени пощекотал ветер, но в руках появились два самодельных бинта. Она затянула края. Хотя бы остановить кровь, украсть пару минут жизни, перед тем как свалиться без сил, перед тем как сдаться.

Лина оглянулась на голый, с редкими пятнами хвои лес, на черные башни замка, из которого сбежала, на белое поле и цепочку алых следов. По ним ее найдут быстро. Повязки на ногах набрякли, пропитавшись свежей кровью.

Да какая разница? Тем, кто ищет ее, ни к чему выслеживать жертву по отпечаткам на снегу.

Но откуда снег? Лина взяла горсть, поднесла к глазам. Солнце золотом искрилось на маленьких льдинках. Она помнила, стоял июль, еще вчера, душный, пропитанный вонью бензина и асфальта июль, а теперь в кулаке тихо хрустит снег и тает под теплом кожи, смывая кровь, превращая ее в холодную розовую воду.

Лина заставила себя подняться. На четвереньки – на большее сил не хватило. Поползла. Они идут за ней, она знала. Чувствовала. Почти слышала шаги за спиной, но, когда оборачивалась, не видела ничего, кроме снега и леса.