— О Господи, — вздохнул Биссонетт. — По-моему, достаточно.

Дарджин пронзил его взглядом. Пятна румянца на щеках заметно увеличились, губы чуть разошлись, обнажая маленькие, но, похоже, острые зубки.

— О чем вы? — рявкнул он, словно Биссонетт случайно заглянул в конференц-зал, чтобы рассказать о Пути мормонов или, возможно, об обществе розенкрейцеров.

— Я хочу, чтобы вы прекратили направлять этого человека в нужном вам направлении. И я хочу, чтобы весь этот монолог о цветочках вычеркнули из протокола.

— Почему? — пожелал знать Дарджин.

— Потому что вы пытаетесь внести в протокол сведения, не упомянутые свидетелем. Если хотите, давайте сделаем перерыв, чтобы мы смогли связаться с судьей Рэнкортом, узнать его мнение…

— Я снимаю вопрос, — прервал его Дарджин. Мне показалось, что его распирает от бессильной ярости. — Мистер Нунэн, вы хотите помочь мне выполнить возложенное на меня поручение?

— Я хочу помочь Кире Дивоур, если представится такая возможность.

— Очень хорошо. — Он кивнул, словно речь шла об одном и том же. — Тогда, пожалуйста, скажите мне, о чем вы говорили с Максуэллом Дивоуром.

— Не могу вспомнить, — я поймал его взгляд. — Может, вы сможете освежить мою память?

В конференц-зале повисла мертвая тишина, какая бывает за покерным столом, где играют по-крупному, аккурат перед тем, как игроки вскрывают карты. Даже пилот-истребитель затих, поверх маски глядя на Дарджина. А тот отодвинул от себя кассетный магнитофон и продолжил задавать вопросы об утренних событиях четвертого июля. О моем обеде с Мэтти и Кирой он даже не вспомнил и более не упоминал о телефонном разговоре с Максом Дивоуром, том самом, в ходе которого я сказал многое из того, чего говорить не следовало.

На вопросы я отвечал до половины двенадцатого, но, по существу, допрос закончился в тот самый момент, когда Дарджин отодвинул от себя магнитофон. И мы оба это знали.

— Майк! Майк! Сюда!

Мэтти махала мне рукой. Она сидела за одним из столиков в зоне для пикников позади эстрады. Как мне показалось, веселая и счастливая. Я вскинул руку, показывая, что сигнал принят, и направился к ней, лавируя между детскими игрушками, огибая молоденькую парочку, целующуюся, и не только, прямо на траве, у всех на глазах, пригибаясь, чтобы разминуться с фрисби[89], которую тут же, подпрыгнув, поймала пастью немецкая овчарка.

Рядом с ней сидел худощавый, рыжеволосый мужчина, но его я удостоил разве что мимолетного взгляда. А Мэтти бросилась мне навстречу, обняла за шею и поцеловала прямо в губы, с такой силой, что чуть ли не размазала их по моим же зубам. Когда она подалась назад, и наши губы с громким чмоканием разделились, ее глаза сияли от радости.

— Это ваш лучший поцелуй, не так ли?

— За последние четыре года — безусловно, лучший, — ответил я. — Согласны?

И если б она не отступила на шаг, то ощутила бы наглядное доказательство того, что поцелуй мне понравился.

— Придется соглашаться. — Она повернулась к рыжему и как-то разом сникла. — Правильно я поступила?

— Скорее всего нет, но по крайней мере стариков из автомастерской здесь нет. Майк, я — Джон Сторроу. Очень приятно познакомиться.

Мне он понравился сразу. Возможно, потому, что в момент нашей встречи он, одетый в костюм-тройку, расставлял бумажные тарелки на пластмассовом столике для пикника. Рыжие вьющиеся волосы, белоснежная, в веснушках, кожа, которая никогда не коричневеет, только обгорает и слезает клочьями. Крепкая, но больно уж костлявая рука. В свои тридцать с небольшим выглядел он не старше Мэтти, а пятью годами раньше, чтобы получить порцию виски, ему наверняка приходилось показывать бармену водительское удостоверение.

— Присядьте, — он указал на свободный стул. — Ленч у нас из пяти блюд, спасибо «Касл-рокским деликатесам»: «сандвичи героя»[90], почему-то названные «итальянскими»… сырные палочки… картофель, жаренный с чесноком… «Туинкиз»[91].

— Я насчитал только четыре.

— Забыл про прохладительные напитки, — ответил Джон и достал из бумажного пакета три высокие бутылки с безалкогольным пивом. — Давайте поедим. По пятницам и субботам Мэтти с двух до восьми работает в библиотеке, и сейчас ей никак нельзя опаздывать на работу.

— Как прошло вчерашнее заседание литературного кружка? — спросил я. — Судя по всему, Линди Бриггс не съела вас живьем.

Мэтти рассмеялась, захлопала в ладоши:

— Я произвела фурор! Потрясла всех! Правда, не решилась сказать им, что лучшие идеи почерпнула от вас…

— Возблагодарим Господа за дарованные им маленькие радости. — Сторроу уже разворачивал свой сандвич, очень осторожно, кончиками пальцев.

— …поэтому сослалась на пару книг, в которых, мол, и нашла подтверждение некоторым моим мыслям.

— Хорошо.

— А где же Биссонетт? — спросил Сторроу. — Никогда не встречал человека по имени Ромео.

— Он сказал, что должен возвращаться в Льюистон. Попросил передать его извинения.

— Может и хорошо, что вначале мы не собираемся толпой. — Он откусил кусочек сандвича и в удивлении посмотрел на меня:

— Вкусно, однако. Расскажите нам, как прошел допрос.

Я рассказывал, а они ели. Закончив свой рассказ, я тоже взялся за сандвич. Действительно вкусно, пусть и не слишком полезно для здоровья.

— Очень интересно, — покивал Джон. — Действительно, очень интересно. — Он достал из пакета сырную палочку, разломил и в притворном ужасе уставился на белую сердцевину. — Здесь люди это едят?

— В Нью-Йорке люди едят рыбьи воздушные пузыри, — ответил я. — Сырыми.

— Есть и такое. — Он макнул сырную палочку в пластиковую баночку с соусом для спагетти, и съел.

— Ну что?

— Неплохо. Лучше бы, конечно, их разогреть.

Да, тут я не мог с ним не согласиться. Горячая сырная палочка куда как вкуснее холодной.

— Если у Дарджина была магнитофонная запись, почему он не дал ее прослушать? — спросила Мэтти. — Я не понимаю.

Джон вытянул руки, сцепил их, похрустел пальцами, отечески посмотрел на Мэтти:

— Точного ответа мы никогда не узнаем. Сторроу полагал, что Дивоур откажется от иска. — Убежденность в этом читалась в каждом его движении, во всех интонациях. Такой настрой внушал определенные надежды, но мне не хотелось бы, чтобы его эйфория захватила и Мэтти. Пусть Сторроу выглядит моложе своих лет и, возможно, лишь играет роль простака (на что я очень надеялся), но все-таки он еще слишком молод. Опять же, ни он, ни Мэтти не знали истории о снегокате Скутера Ларриби. И оба они не видели лица Билла Дина, когда тот эту историю рассказывал. — Хотите услышать мои предположения?

— Безусловно.

Джон положил сандвич на бумажную тарелку, вытер пальцы и тут же начал их загибать.

— Во-первых, звонил он. А записанные на магнитофонную ленту разговоры в такой ситуации имеют весьма сомнительную ценность. Во-вторых, этот разговор выставляет его далеко не в лучшем свете, так?

— Так.

— И в-третьих, ваша ложь бросает тень исключительно на вас, Майк, но отнюдь не на Мэтти. Между прочим, мне очень понравился этот эпизод с пеной, которую Мэтти гнала Кире в лицо. Если это все, что есть у них за душой, они могут прямо сейчас выбрасывать белый флаг. И последнее — я, кстати, думаю, что именно здесь зарыта собака, — Дивоур скорее всего страдает болезнью Никсона.

— Болезнью Никсона? — переспросила Мэтти.

— Пленка, оказавшаяся у Дарджина, далеко не единственная. И ваш свекор боится, что мы можем затребовать все имеющиеся пленки, записанные специальной аппаратурой в «Уэррингтоне», если он воспользуется хотя бы одной из них. А я их затребую, можете не сомневаться.

На лице Мэтти отразилось недоумение.

— А что на них может быть? И потом, если эти пленки можно использовать против него, почему он их не уничтожит?