— Да, это жемчужина. У меня порвались бусы. Это было позавчера или вчера. Кажется, что с тех пор прошла вечность!

— Это что, настоящий жемчуг?

— О, нет, — улыбнулась Хилари.

— Прошу вас!

Хилари взяла предложенную Питерсом сигарету.

— Какой странный у вас портсигар. И какой тяжелый!

— Это сувенир военного времени. Сделан из осколка снаряда, которому не удалось убить меня.

— Выходит, вы участвовали в войне?

— Да, я из тех парней, что работали в секретных отделах, что всегда следили из-за кулис, чтобы представление не сорвалось. Но не будем говорить о войне.

— Куда же мы все-таки направляемся? — вернулась к прежней теме Хилари. — Мне никто ничего не говорит. Должны ли мы…

Питерс прервал ее:

— Вольнодумство здесь не поощряется. Вы поедете туда, куда вам будет сказано, и будете делать то, что вам прикажут.

— Вам нравится ходить по чужой указке, слушаться приказов, не имея права сказать то, что думаете! — возмутилась Хилари.

— Я готов подчиняться, если в этом есть необходимость. В данном случае дело обстоит именно так. Мы должны добиться Всеобщего Мира, Всемирной Дисциплины и Всемирного Порядка.

— А это возможно? Этого можно добиться?

— Все что угодно — лучше, чем тот Беспорядок, в котором мы жили. Разве вы не согласны?

На одну только минуту, поддавшись чувству усталости, одиночества и странной красоте здешнего раннего утра, Хилари захотелось громко закричать: «Нет!» Она хотела сказать: «Почему вы так осуждаете тот мир, в котором мы жили? Там есть хорошие люди. Я бы предпочла мир добрых человеческих существ, имеющих какие-то недостатки, миру суперменов-роботов, не знающих, что такое жалость, взаимопонимание и сочувствие».

Но Хилари вовремя сдержалась.

— О, конечно, вы правы! Я просто устала, — проговорила она. — Нам действительно следует подчиняться и идти вперед.

— Вот так-то лучше, — усмехнулся Эндрю Питерс.

Путешествие во сне. Да, таким оно представлялось Хилари, и с каждым днем явь все больше и больше напоминала сон. Ей казалось, что всю свою жизнь она едет с этими так странно подобранными попутчиками, которые сошли с привычного жизненного пути, чтобы кануть в Неизвестность.

«Но этих людей трудно назвать беглецами, — размышляла Хилари. — Все поступили как будто свободно и по доброй воле». Насколько ей было известно, никто из них не совершал никаких преступлений, никого не преследовали полицейские власти. И все же почему-то прилагались огромные усилия, чтобы уничтожить все их следы. Хилари терзалась над этой загадкой. Все происходило таким образом, будто они постоянно превращались в каких-то других людей. С ней самой обстояло именно так. Из Англии она уехала как Хилари Крейвен, затем стала Оливией Беттертон, и, может быть, именно поэтому ее ежеминутно преследовало ощущение какой-то нереальности. Однако с каждым днем Хилари спокойнее реагировала на бойкие политические лозунги своих попутчиков. Она чувствовала, что становится серьезнее и выдержаннее, находит в себе силы противостоять их влиянию.

Хотя именно теперь Хилари совершенно точно осознала, что она боится их. Никогда раньше ей не приходилось встречаться с высокоодаренными людьми. Здесь же она вступила в непосредственное соприкосновение с самой гениальностью. Гениальностью, которая уже граничила с отклонением от нормы и доминировала над обычным человеческим разумом и чувствами.

Все эти пятеро во многом отличались друг от друга. Для доктора Баррона все заключалось в страстном желании возобновить лабораторные исследования и работать, не испытывая никаких ограничений ни в финансах, ни в материале для опытов. А для чего все эти его труды? Хилари сомневалась, чтобы бактериолог задавал себе этот вопрос. Как-то он заговорил с ней о силе, которую мог бы обрушить на огромный континент. Он сказал, что вся эта громадная страшная сила умещается в одной маленькой ампуле.

— И вы могли бы сделать это?! Вы действительно могли бы развязать эту силу?! — изумилась Хилари.

И доктор Баррон, взглянув на нее с легким удивлением, ответил утвердительно.

— Да, — сказал он, — конечно, да, если возникнет необходимость.

Эти слова он произнес несколько небрежным тоном. И продолжал развивать свою мысль.

— Вы знаете, было бы так захватывающе интересно увидеть все это в действии. — И затем добавил с глубоким вздохом. — Понимаете, еще так много нужно сделать открытий, так много нужно узнать.

И тогда Хилари поняла. Она поняла, чего хочет этот человек, одержимый одной-единственной, пожирающей все его существо идеей. Его цель — научные открытия, а то, что они принесут смерть миллионам человеческих существ, не имеет никакого значения. Это была его точка зрения, и доктор Баррон не видел в ней ничего плохого.

К фрейлин Нидхейм Хилари чувствовала еще большую неприязнь. Высокомерие, проявлявшееся в ее обращении с окружающими, возмущало Хилари.

К Питерсу Хилари относилась с симпатией, правда, временами ее настораживал и пугал фанатический блеск, неожиданно появлявшийся в его глазах.

Как-то Хилари сказала Питерсу:

— Мне кажется, вы вовсе не стремитесь к созданию какого-то нового мира. Вас может радовать только уничтожение старого.

— Вы ошибаетесь, Оливия. Что такое вы говорите!

— Нет, я не ошибаюсь. В вас живет ненависть. Я чувствую ее. Ненависть. Стремление к разрушению.

Эрикссон тоже был для нее совершенно непонятной фигурой. Хилари считала его мечтателем. Ей казалось, что он еще более далек от действительности, чем француз, но менее обуреваем страстью к разрушению, чем Питерс. Видимо, это был какой-то странный фанатичный идеалист.

— Мы должны овладеть всем миром, — говорил он. — И тогда мы будем господствовать.

— Кто это — мы? — спросила Хилари.

Он склонил голову, в глазах была холодная решимость.

— Мы — прекрасное меньшинство, мозговой трест. В этом вся суть.

«Куда мы идем, — думала Хилари, — к чему это все может привести? Эти люди безумны, но каждый из них безумен по-своему. У каждого своя цель, свои видения. Да, да, именно видения». Мысли Хилари вновь обратились к миссис Бейкер. В той не было ни фанатизма, ни ненависти, ни определенной цели, ни надменности, ни стремлений. «У этой женщины, — думала Хилари, — нет ни сердца, ни совести. Она просто послушное орудие в руках какой-то огромной неизвестной силы».

Третий день путешествия был на исходе. Они прибыли в крошечный городишко и остановились в местной гостинице. Здесь выяснилось, что следует вновь надеть европейское платье. Эту ночь Хилари спала в маленькой, лишенной какой бы то ни было мебели, чисто выбеленной комнатушке, которая напоминала келью. Чуть забрезжил рассвет, миссис Бейкер разбудила Хилари:

— Мы отправляемся прямо сейчас. Самолет ждет.

— Самолет?

— Конечно, дорогая. Мы, слава господу, возвращаемся к цивилизованным средствам передвижения.

Через час езды на автомобиле путешественники подъехали к небольшой взлетной площадке, где стоял самолет. Видимо, это был один из заброшенных военных аэродромов. Пилот сказал по-французски, что лететь они будут над горами.

Около полудня самолет сел на оборудованной в горах посадочной площадке. Неподалеку высилось белое здание.

Миссис Бейкер неторопливо направилась к нему. Около здания стояли две автомашины. Это был какой-то частный аэродром особого назначения, поскольку не было видно никакого обслуживающего персонала.

— Ну что ж, — бодро возвестила миссис Бейкер, — наше путешествие закончено. Теперь мы все пойдем умоемся и почистимся с дороги. Затем эти машины отвезут вас куда следует.

— Путешествие закончено, вы говорите? — удивилась Хилари. — Но… но ведь мы не пересекли ни одного моря?

— А вы этого ожидали? — Замечание Хилари, видимо, развеселило миссис Бейкер. Хилари смутилась.

— Вообще-то, да. Я, действительно, думала… — Она замолчала.

Миссис Бейкер покачала головой.