— В том, что я не смог обеспечить завершение ваших приключений желаемым концом?

— Каким концом? — Хилари непонимающе взглянула на Джессепа.

— Не обеспечил, как обещал вам, наиболее интересный вид самоубийства.

— Ах, вы об этом! — Хилари покачала головой. — Это сейчас кажется таким же нереальным, как и все остальное. Я так долго была Оливией Беттертон, что мне даже как-то странно снова становиться Хилари Крейвен.

— А вот и наш друг Лебланк, — оживился Джессеп. — Простите, я должен поговорить с ним. — Он встал и пошел навстречу Лебланку.

— Послушайте, Оливия! — взволнованно сказал вдруг Томас. — Могли бы вы сделать еще кое-что для меня? Я по-прежнему зову вас Оливией. Привык…

— Конечно. А что я должна сделать?

— Пройдитесь со мной по веранде, а затем вернитесь назад и скажите, что я поднялся в свою комнату немного отдохнуть.

Хилари посмотрела не него вопросительно.

— Зачем? Вы собираетесь…

— Я хочу бежать, дорогая, если только мне это удастся.

— Бежать? Куда?

— Куда глаза глядят…

— Но почему?

— Сами подумайте, дорогая моя девочка! Я не знаю, какое здесь законодательство. Танжер довольно странный город, он не подходит под юрисдикцию ни одной страны. Я совершенно точно знаю, что меня ждет, если я вместе со всеми поеду на Гибралтар. Первое, что со мной сделают, как только я переплыву пролив, это арестуют.

Хилари с участием смотрела на Беттертона. За всеми треволнениями она совсем забыла о личных неприятностях Беттертона.

— Вы имеете в виду, что вам придется отвечать за разглашение секретных сведений или как там это называется? И вы надеетесь, что вам удастся скрыться? Куда же вы можете уехать?

— Я уже сказал вам. Куда-нибудь.

— Но разве это реально в наше время? Ведь нужны деньги, потом всякие формальности…

— С деньгами все в порядке. Они отложены там, где я смогу их получить.

— Так вы все-таки взяли деньги?

— Конечно. Я взял деньги.

— Но ведь вас выследят.

— Это будет трудновато. Неужели вы не понимаете? У меня новое лицо. — Хилари посмотрела на него с сомнением.

— Но вы не правы, — горячо сказала она. — Я уверена, что вы не правы. Разве не лучше вернуться на родину и понести наказание? В конце концов ведь сейчас не военное время. Я думаю, вам присудят небольшой срок. Ведь это ужасно — всю жизнь нести бремя!

— Вы не знаете всего, Оливия. И поэтому вам трудно меня понять. А теперь пошли. Нельзя терять времени.

— А как вы собираетесь выбраться из Танжера?

— Как-нибудь устроюсь. Не беспокойтесь обо мне.

Хилари была погружена в свои мысли и как-то не очень ясно воспринимала окружающее. Обязательства по отношению к Джессепу и умершей Оливии Беттертон она выполнила. С Томасом провела бок о бок несколько недель, тем не менее они так и остались чужими. Между ними не возникли ни интимные, ни просто товарищеские отношения.

Томас и Хилари дошли до конца веранды. Маленькая боковая дверь в стене выводила на узкую тропинку, которая спускалась вниз к порту.

— Попробую проскользнуть тут, — сказал Беттертон. — Пока!..

— Желаю вам успеха…

Томас поспешно открыл дверь, но тотчас отпрянул назад: перед ним стояли трое мужчин. Двое вошли на веранду, третий остался снаружи. Это был Питерс.

— Томас Беттертон! — сказал один из вошедших. — У нас ордер на ваш арест. Вы будете содержаться здесь в заключении, пока не произведут все формальности по выдаче вас как преступника вашему правительству.

Беттертон рванулся, но второй стал рядом с ним с другой стороны. Тогда Томас нервно рассмеялся.

— Возможно, так и следует поступить, — сказал он, — но я вовсе не Томас Беттертон.

— О, нет, — голос Питерса был суровым. — Именно вы и есть Томас Беттертон.

— Последний месяц вы жили там, где жил я, и слышали, как меня называли Томасом Беттертоном. Но все дело в том, что я не Беттертон. Я встретил Беттертона в Париже, и получилось так, что я занял его место. Спросите эту даму, если не верите мне, — сказал Томас, указывая на Хилари. — Она приехала в Организацию, выдавая себя за мою жену. И я принял ее за свою жену. Так ведь?

Хилари кивнула.

— Это, — продолжал Беттертон, — произошло потому, что, не будучи Томасом Беттертоном, я естественно не мог знать Оливии. Я думал, что Хилари настоящая жена Томаса. Потом мне пришлось выдумывать всякие небылицы, которыми я пытался объяснить ей все это. Я говорю вам правду.

— Так вот почему вы притворились, что узнали меня, — вскричала Хилари. — Но вы шепнули, чтоб я продолжала игру!

Беттертон не переставал улыбаться.

— Нет, нет. Я не Беттертон. — Голос его звучал доверительно. — Взгляните на любое фото Беттертона, и вы увидите, что я говорю правду.

— Я видел фотографии Беттертона, — сказал Питерс. Это был не тот голос Эндрю Питерса, к которому Хилари привыкла и который так хорошо знала. Он звучал жестко и непримиримо. — И я согласен, что вы не похожи на изображенного там человека. Но вы все равно Томас Беттертон, и я докажу это.

Он вдруг схватил Беттертона железной хваткой и сорвал с него пиджак.

— У Томаса Беттертона на правой руке есть шрам в виде буквы Z. — Говоря это, он закатал рукав рубашки Беттертона. — Вот, — проговорил он торжествующе. — Два лаборанта в США засвидетельствовали, что видели шрам у Томаса Беттертона. На суде они выступят свидетелями. А я знаю об этом от Эльзы. Она написала мне, когда с вами случилось несчастье, и вы поранили руку.

— Эльза? — Беттертон с изумлением смотрел на Питерса. Его била нервная дрожь. — Эльза? Что вы сказали об Эльзе?

— А вы спросили, в чем вас обвиняют?

Полицейский офицер выступил вперед:

— Томас Беттертон обвиняется в убийстве. Вы обвиняетесь в убийстве вашей жены Эльзы Беттертон.

— Мне очень жаль, Оливия. Поверьте, мне очень жаль вас. Конечно, только ради вас я готов был дать ему возможность спастись. Я предупреждал, что там, в Организации, он будет в большей безопасности. И это несмотря на то, что в поисках Беттертона я объездил полмира.

— Я не понимаю. Я ничего не понимаю. Вы кто?

— А я думал, что вы знаете. Я Борис Глидер, брат Эльзы. Меня послали из Польши учиться в США. Когда в Европе начались фашистские перевороты, мой дядюшка решил, что лучше будет, если я приму американское гражданство. Так я стал Эндрю Питерсом. Потом, с началом войны, я вернулся в Европу. Был в Сопротивлении. Мне удалось перевезти дядюшку и Эльзу в Штаты. Эльза… Я уже рассказывал вам о ней. Она была одним из известнейших ученых современности. Это она открыла ZE-расщепление.

И вот как-то у Маннхейма появился новый помощник — канадец Беттертон. Он должен был помогать дяде в его научной работе. Свое дело он знал, но не больше. Беттертон, преследуя корыстные цели, стал ухаживать за Эльзой. В конце концов он женился на ней, чтобы быть в курсе ее научных работ. Когда опыты были близки к завершению и он понял, какие грандиозные возможности несет открытие, он отравил ее.

— О, нет! Не может быть!

— Да. Так оно и было. В то время ни у кого не возникло никаких подозрений. Беттертон делал вид, что он страшно потрясен утратой. И якобы находит забвение в работе, в атмосфере своей лаборатории. А затем он объявил о ZE-расщеплении. Открытие он приписал только себе. И это принесло ему все, чего он хотел, — славу, деньги. Но он счел благоразумным уехать. Так он попал в Харвелл, где работал несколько лет. А меня после окончания войны еще некоторое время держали в Европе, учитывая мое знание немецкого, русского и польского языков. Большие подозрения вызвало у меня письмо, которое Эльза прислала незадолго до своей смерти. Болезнь, которая мучила ее и в конце концов явилась причиной смерти, казалась мне странной и необычной. Когда мне удалось наконец возвратиться в Штаты, я попытался на свой страх и риск провести расследование. Не буду вам рассказывать все подробности, но мои предположения подтвердились. И мне удалось получить разрешение на эксгумацию тела. В то время окружным прокурором сидел большой приятель Беттертона. Он собирался в туристскую поездку по Европе, и я думаю, что он, встретившись с Беттертоном, как бы между прочим сболтнул об эксгумации. И Беттертон сразу понял, чем это ему грозит. Мне думается, что тогда на него уже набрели агенты нашего общего знакомого Аристидиса. Как бы то ни было, у него оставался единственный выход, чтобы избежать ареста и суда за убийство. И он принял предложение, поставив им условием полное изменение своей внешности.