— Томас, сюда все приезжают таким же путем, как и мы?

— Здесь не полагается говорить об этом, прости меня, дорогая…

— А прокаженные? Тут действительно лепрозорий?

— Да. У нас работает большая группа врачей. Но это просто умная маскировка.

— Понятно. — Хилари огляделась вокруг. — Это наша квартира, Томас?

— Да. Гостиная, ванная, а там спальня; Пойдем, я покажу тебе.

Хилари поднялась и пошла вслед за Беттертоном через красиво отделанную ванную комнату в просторную спальню, где стояли две кровати.

— Не представляю, что я туда повешу, — заметила она с улыбкой и показала на большой платяной шкаф. — Все, что у меня есть, — на мне.

— Здесь ты сможешь заказать себе все, что захочешь. У нас есть специальный Отдел фасонов и мод, там — все необходимое для женщин, вплоть до косметики. Все самое лучшее, разумеется, что производится на белом свете.

Хорошо оборудованная клетка… Только подумать, ради чего все эти совершенно несхожие между собой люди бросили свою страну, родных, привычный образ жизни! Доктор Баррон, Энди Питерс, Эрикссон с его сонным лицом, эта надменная Нидхейм. Знали ли они, что найдут здесь? Согласились бы они тогда? Обретут ли они то, что хотели?..

— Нам пора идти в Отдел регистрации, — неловко сказал Беттертон.

— А что это такое?

— Каждый, кто приезжает сюда, должен пройти через него. Там записывают состояние здоровья, зубов, кровяное давление, группу крови, психические реакции, вкусы, аллергены и так далее и тому подобное.

— Это что-то военное или скорее медицинское?

— И то, и другое, — ответил Беттертон. — Все вместе. Это Организация… О, она замечательная!

— Я так и думала! — Хилари постаралась вложить как можно больше энтузиазма в свои слова.

— Тебе еще предстоит во многом разобраться, — медленно проговорил Беттертон. — И лучше всего не стараться делать это тотчас же и в полном объеме.

Он опять поцеловал Хилари. Со стороны этот поцелуй показался бы нежным и страстным, хотя на самом деле был холоден.

Отдел регистрации представляла женщина, всем своим видом напоминавшая строгую бонну.

— Так! — воскликнула она, одобрительно блеснув стеклами делового пенсне, когда чета Беттертонов появилась на пороге ее кабинета. — Остались только вы, миссис Беттертон.

По-английски она говорила без ошибок, но ее речь была настолько стерильно-правильной, что Хилари не без оснований заподозрила в ней иностранку. Та действительно оказалась шведкой. Она указала Хилари на стул, открыла шкаф, который стоял около нее, и, вытащив оттуда кипу анкет, начала что-то быстро писать.

— Ну, ладно, Оливия, я пока пойду, — смущенно сказал Беттертон.

— Да, пожалуйста, доктор Беттертон. А нам лучше всего поскорее покончить со всеми этими формальностями.

Томас вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Робот, так Хилари про себя назвала эту женщину, продолжал писать.

— А теперь, — обратилась она к Хилари необычайно деловым тоном, — начнем. Прошу вас, назовите ваше полное имя, возраст, место рождения, имена родителей, какими серьезными болезнями вы болели, ваши вкусы, есть ли у вас какое-нибудь хобби, перечислите, где и кем работали, какую степень получали в университете, что предпочитаете из еды и напитков.

Казалось, перечень вопросов был неисчерпаем. Хилари отвечала легко, почти не задумываясь. Да, теперь она с благодарностью вспоминала занятия с Джессепом. Когда они покончили с последним пунктом, робот удовлетворенно произнес:

— Хорошо. У меня все. Теперь мы передадим вас доктору Шварцу, который проведет медицинское обследование.

— Вот как? — изумилась Хилари. — И все это необходимо? Ерунда какая-то!

— О, миссис Беттертон! Мы любим, чтобы все было зафиксировано у нас в анкетах. Уверяю вас, что доктор Шварц вам очень понравится. А от него вы пройдете к доктору Рабеку.

Доктором Шварцем оказалась светловолосая приятная женщина. Она осмотрела Хилари и отправила ее к доктору Рабеку.

— А кто такой этот доктор Рабек? — спросила Хилари. — Еще один терапевт?

— О нет. У него другая специальность. Он психиатр.

— Я не хочу к психиатру! — воскликнула Хилари. — Я не люблю психиатров!

— Не расстраивайтесь, миссис Беттертон. Никто не собирается подвергать вас какому бы то ни было лечению. Вам предложат тест на определение умственных способностей и только.

Доктор Рабек, высокий меланхоличный швейцарец лет сорока, вежливо поздоровался с Хилари, затем взглянул на карту, которую передала ему доктор Шварц, и одобрительно кивнул головой.

— Я рад, что со здоровьем у вас все в порядке, — проговорил он. — Вы ведь недавно пережили авиационную катастрофу? Не так ли?

— Да, — подтвердила Хилари, — в Касабланке я лежала в больнице около четырех или пяти дней.

— Четыре или пять дней — срок явно недостаточный. Вам следовало полечиться подольше.

— Но я не хотела оставаться там, мне надо было продолжать поездку.

— Да, конечно, вас можно понять. Но все же вам необходим длительный отдых. Вы можете выглядеть вполне удовлетворительно и чувствовать себя нормально, а последствия контузии, тем не менее, могут сказаться. Вот, например, нервные рефлексы у вас не совсем такие, какими должны быть. Это можно объяснить отчасти переутомлением после тяжелой дороги, а отчасти и контузией. У вас случаются головные боли?

— Да, очень сильные. Начинает кружиться голова, и у меня какие-то провалы памяти, никак не могу вспомнить, что было раньше.

Хилари понимала, что ей следует особенно подчеркивать этот момент.

— Да, да, пожалуй. Но это должно пройти.

Хилари сначала нервничала. Но оказалось, что все идет нормально. Тест был самый обычный. Доктор Рабек делал карандашом какие-то пометки в своих бумагах.

— Знаете, — заявил он наконец, — это большое удовольствие иметь дело с человеком, который не является гением ни в каком аспекте! Надеюсь, мадам правильно поймет меня и не обидится на мои слова.

Хилари рассмеялась.

— О, конечно, я не отношусь к гениям!

— Ваше счастье, — вздохнул доктор Рабек. — Уверяю вас, что ваше существование здесь будет намного спокойнее, чем других людей. — Он помолчал. — Понимаете, я имею дело с выдающимися личностями. Они обычно очень реактивны и легко выходят из равновесия, а эмоциональная нагрузка переносится ими тяжело. Человек науки, мадам, это отнюдь не спокойный, холодный индивидуум, именно о нем следует писать романы. Если говорить об эмоциональной уравновешенности, то между первоклассным теннисистом, оперной примадонной и физиком-атомщиком очень незначительное различие.

— Быть может, вы и правы, — ответила Хилари, вспомнив, что она уже несколько лет живет в тесном общении с ученым миром. — Да, ученым свойственно проявление определенного темперамента.

— Да вы не поверите, — воскликнул доктор, разведя руками, — какие страсти разгораются здесь! То ссоры, то ревность, то обиды! А мы должны принимать всяческие меры, чтобы все это улаживать. Что касается вас, мадам, — он улыбнулся, — вы окажетесь в группе, составляющей незначительное меньшинство. Счастливая группа — если можно так сказать.

— Я не совсем понимаю вас. Что это за меньшинство? — удивилась Хилари.

— Это жены, — ответил доктор Рабек. — Здесь их мало, ведь только немногим разрешили приехать. Так вот, на них почти не отражаются те вещи, которые мучат других.

— А чем занимаются здесь жены? — поинтересовалась Хилари и прибавила с извиняющейся ноткой в голосе: — Это все так ново для меня. Я, честно говоря, пока еще ничего не понимаю.

— Естественно, что не понимаете. Совершенно естественно. Это особый случай… Что же, вы выбираете себе какое-то хобби, занятие, развлечение, проходите особые образовательные курсы. Человеку предоставляется широкое поле деятельности. Я думаю, что вы сочтете здешнюю жизнь вполне приемлемой.

— А вы находите ее такой?

Это был довольно дерзкий вопрос, и Хилари уже стала сомневаться, умно ли было задавать его.