— Ну, ладно. — Видно было, что Беттертон старается взять себя в руки. — Я ответил на вопросы. Теперь ваша очередь. Зачем вы появились здесь под именем Оливии?

— Оливия… — Хилари замолчала, подыскивая подходящие слова.

— Что с Оливией? С ней что-то случилось? Что вы хотели сказать?

Хилари с жалостью смотрела на его взволнованное нервное лицо.

— Я не осмеливаюсь сообщить вам это…

— С ней что-то случилось?

— Мне очень жаль, ужасно жаль, но.., ваша жена умерла. Она спешила к вам, но самолет разбился. Ее забрали в тяжелом состоянии в больницу, и через два дня она скончалась.

Томас смотрел куда-то в сторону. Лицо его ничего не выражало, оно как бы окаменело.

— Значит, Оливия умерла?

Наступило долгое молчание. Наконец Беттертон повернулся к Хилари.

— Ладно. Продолжим. Итак, вы заняли ее место и приехали сюда. Зачем?

Ответ у Хилари был заготовлен давно. Но обстоятельства несколько изменились — Беттертон считал, что ее послали «вызволить» его отсюда. Это следовало принять в расчет, однако было ясно и то, что нервы его напряжены до предела. В любую минуту он мог сорваться. Открыться ему в данных условиях было бы чистейшим безумием.

— Я находилась в больнице, когда умирала ваша жена. Она очень хотела вам кое-что передать, и я предложила, что займу ее место и постараюсь встретиться с вами.

Томас нахмурился.

— Но, конечно… — Хилари поспешно заговорила снова, пока Беттертон не разобрал, как слаба ее аргументация. — Это не так невероятно, как кажется с первого взгляда. Видите ли, я очень сочувствую всем этим идеям. Вы только что так хорошо говорили о них. Научные секреты, которые свободно передает одна страна другой, новый Всемирный Порядок. Это меня очень увлекает. А затем еще.., мои волосы. Поскольку здесь ждут женщину с такими же волосами, как у Оливии, и такого же возраста, я и решила попробовать добраться до вас. Я не представляла себе, что так влипну.

— Да, — взгляд Томаса скользнул по ее волосам, — у вас точно такие же волосы, какие были у Оливии.

— Ваша жена настоятельно просила передать вам…

— Передать? Что передать?

— Чтобы вы были осторожны, очень осторожны… Что вам грозит опасность со стороны, как его… Бориса.

— Бориса? Бориса Глидера?

— Да. Вы знаете его?

Томас покачал головой:

— Никогда не встречал. Знаю только по имени. Глидер — родственник моей первой жены. Я слышал о нем. — А чем он опасен?

— Что?

Мысли Томаса были где-то далеко. Хилари повторила свой вопрос.

— Ах, это! Право, не знаю, чем он может быть для меня опасен. Говорили, что он вообще опасный человек… Он относится к идеалистам такого типа, которые могут умертвить половину человечества, если по каким-то им одним известным причинам будут считать, что это для пользы дела.

— Я знаю, о каком типе людей вы говорите.

— А Оливия видела его? Что он ей говорил?

— Больше я ничего не знаю. Это все, что она просила передать. Да, еще она сказала: «Я не могу этому поверить».

— Поверить? Чему поверить?

— Не знаю. — Хилари поколебалась секунду и затем добавила: — Ведь она умирала…

— Понимаю, понимаю… Я привыкну к этому со временем. — Гримаса боли исказила лицо Томаса. — Никак не доходит до сознания… Но что же такое с Борисом? Какую опасность он может представлять для меня, если я здесь, а он в Лондоне? Я полагаю, он виделся с Оливией в Лондоне?

— Да.

— Черт знает, что все это значит! Живешь в этой проклятой Организации, окруженный роботами…

— Именно такими мне показались почти все люди…

— А выбраться отсюда невозможно. — Он сжал кулаки. — Невозможно!

— Нет! Можно! — воскликнула Хилари. Беттертон с изумлением взглянул на нее.

— Что вы такое говорите, черт возьми!

— Мы должны найти выход из положения, — спокойно и уверенно ответила Хилари.

— Моя милая девочка, — она услышала насмешливый смех Томаса, — вы не имеете ни малейшего представления, против какой силы собираетесь бороться.

— Во время войны людям удавалось бежать и не из таких мест, — в голосе Хилари слышалось упорство. Она не собиралась впадать в отчаяние. — Допустим, подземный ход или что-нибудь в этом роде.

— Как это вы сможете прорыть подземный ход в отвесной скале? И куда? Ведь кругом пустыня, вас в два счета поймают.

— Тогда остается «что-нибудь в этом роде».

— Вы необыкновенная девушка! И сколько у вас уверенности в своих силах!

— Выход всегда может быть найден. Правда, боюсь, что это займет много времени.

Лицо Беттертона опять омрачилось.

— Время, — произнес он с какой-то странной интонацией, — время. Это то, чего я не могу позволить себе.

— Почему же? — удивилась Хилари.

— Я даже не знаю, как вам объяснить. Я не могу работать, не могу думать. Моя работа требует необыкновенной сосредоточенности. Ведь это творческий процесс. А я как будто потерял здесь стимул. То, что я сейчас делаю, может делать любой грошовый инженеришка. Это далеко не то, чего от меня ожидают. Они хотят научных открытий, а я сейчас не способен на них. Чем больше я нервничаю, тем меньше у меня шансов быть производительным ученым. Теперь вы понимаете?

Теперь она понимала. Хилари вспомнила рассуждения доктора Рабека о примадоннах и ученых.

— Вы знаете, что будет, если я не начну работать как следует? Они просто уничтожат меня.

— Нет! Этого не может быть!

— Уничтожат. Тут не сентиментальничают. Временную отсрочку дала мне пластическая операция — нельзя ведь ожидать, что человек в этот период сможет результативно работать. Но теперь с этим уже покончено.

— Зачем вы вообще ее сделали?

— Операцию? В целях безопасности. Моей личной безопасности, я имею в виду. Делается это в том случае, если человека ищет полиция.

— Выходит, вас ищет полиция?

— А разве вы не знаете? Конечно, я полагаю, об этом не писали в газетах. Может быть, и Оливия ничего не знала. Да, меня ищут.

— А что вы натворили? Продали атомные секреты?

Беттертон старательно отводил глаза.

— Я ничего не продавал. Просто рассказал кое-что из того, что знал. Рассказал безвозмездно. Это, собственно говоря, одно из условий программы Организации — соединение воедино всех научных знаний. Скажите, вы понимаете меня?

Понять она могла. Энди Питерс говорил то же самое. Она видела Эрикссона с глазами одержимого, который с искренним энтузиазмом продавал свою собственную страну. И ей очень тяжело было видеть Беттертона, поступившего таким же образом.

Вдруг Беттертон нервно огляделся по сторонам и обратился к Хилари:

— Все ушли. Не лучше ли нам…

Хилари поднялась.

— Пойдемте. Ничего особенного в том, что мы здесь засиделись, нет. Вполне естественно при встрече. Так подумает каждый.

— Послушайте! — Томас выглядел очень смущенным. — Ведь нам надо продолжать с этим.., я имею в виду, что вы должны оставаться моей женой.

— Конечно. А как же иначе?

— Но ведь у нас одна квартира, одна спальня… Я хочу сказать, все будет в порядке, вы не должны беспокоиться. Я не…

«Как он красив, — подумала Хилари, — и как мало меня это трогает».

— Думаю, что все уладится. — Тон Хилари был бодрым. — Самое главное — выбраться отсюда живыми.

В одном из номеров отеля «Мамауниа» в Марракеше Джессеп беседовал с мисс Гезерингтон. Теперь она несколько отличалась от той мисс Гезерингтон, которая жила в Касабланке и Феце одновременно с Хилари: это была живая, умная женщина, выглядевшая гораздо моложе своих лет. Третьим собеседником был плотный черноволосый мужчина по имени Лебланк.

— …и как вы знаете, — продолжал Джессеп, — они — единственные люди, с которыми Хилари разговаривала в Феце.

— Да, — мисс Гезерингтон утвердительно кивнула. — Кэлвин Бейкер, американка, которую мы уже встречали в Касабланке. Откровенно говоря, я до сих пор не могу разобраться, что она из себя представляет. Она из кожи лезла, чтобы подружиться с «Оливией Беттертон», а заодно и со мной. Но ведь американцы вообще очень общительны и легко вступают в разговор в дороге, в гостиницах…