Вот каково было положение вещей в тот момент, когда начинается наша история. Закончив теперь все необходимые предварительные объяснения, мы приступим к рассказу с того места, на котором прервали его.

Джон Брайт со своими домочадцами, притаившись за укреплением стана, смотрели с радостью, к которой примешивалось беспокойство, на приближение толпы всадников, мчавшихся как вихрь, поднимая за собой столбы пыли.

— Держать ухо востро, ребята! — сказал американец сыну и слугам. — Не снимать пальца с курка! Вы знаете дьявольскую хитрость этих обезьян здешних прерий, так не дадим же захватить себя врасплох еще раз. При малейшем подозрительном движении — немедленно пулю в лоб! Таким образом мы им докажем, что находимся настороже.

Жена и дочь переселенца, не отрывая глаз от равнины, пристальным взором следили за приближением индейцев.

— Ты, кажется, ошибаешься, мой друг, — возразила мужу миссис Брайт, — эти люди, по-видимому, не имеют враждебных намерений. Индейцы редко нападают днем, а если случайно и решат напасть, то никогда не подходят так открыто.

— К тому же, — прибавила девушка, — если не ошибаюсь, во главе отряда едут европейцы.

— О! Это ни о чем не говорит, дитя, — возразил Джон Брайт. — Прерии кишмя кишат негодяями, которые объединяются с краснокожими, чтобы грабить честных путешественников. Кто знает, не белые ли стали зачинщиками ночного нападения на нас?

— О! Отец, я никогда не поверю этому! — вскричала Диана.

Диана Брайт, о которой мы едва упомянули в нескольких словах, была девушка семнадцати лет, высокая, стройная; ее большие черные глаза, окаймленные бархатистыми ресницами, густые темные волосы, миниатюрный ротик с алыми губками и жемчужными зубками — словом, все в ней пленяло бы и не в этих диких прериях, но тут она буквально приковывала всеобщие взоры.

Религиозно воспитанная матерью, доброй и набожной пресвитерианкой, Диана сочетала в себе всю невинность детства с опытностью повседневной суровой жизни в колониях, где с ранних лет вынуждена была приучаться думать и заботиться о себе самостоятельно.

Между тем всадники быстро приближались; они были уже рядом.

— Это действительно бежит наш скот, — заметил Уильям. — Я узнаю моего доброго коня Султана.

— И Чернушка там, моя бедная корова! — прибавила миссис Брайт со вздохом.

— Утешьтесь, — сказала Диана, — ручаюсь вам, что эти люди гонят их обратно.

Переселенец отрицательно покачал головой.

— Индейцы не отдают того, чем завладели однажды, — сказал он. — Но — ей-Богу! — я внесу ясность в это дело и не дам ограбить себя без сопротивления.

— Подождите еще, отец, — возразил Уильям, удерживая его, поскольку переселенец уже был готов перемахнуть через укрепление, — мы не замедлим увидеть их намерения.

— Гм! По-моему, они очень даже ясны: эти дьяволы хотят предложить нам какую-нибудь гнусную сделку.

— Но мне кажется, что вы ошибаетесь, отец! — с живостью вскричала девушка. — Вот теперь они остановились и как будто совещаются.

Действительно, на расстояние ружейного выстрела от укрепления индейцы и трое белых остановили лошадей и о чем-то говорили между собой.

— Зачем мы здесь остановились? — спрашивал в это время граф у Меткой Пули.

— Гм! Вы не знаете янки, господин Эдуард, — я уверен, что мы не проехали бы и десяти шагов, как были бы встречены градом пуль.

— Полноте! — воскликнул молодой человек, пожимая плечами. — Не сумасшедшие же эти люди, чтобы действовать таким образом.

— Однако они поступили бы именно так. Вглядитесь внимательнее и вы увидите между кольями их укрепления блестящие на солнце дула винтовок.

— И вправду! Разве они хотят, чтобы их зарезали?

— Они и были бы уже убиты, если бы мой брат не заступился за них, — вмешался в разговор Серый Медведь.

— И благодарю вас за это, вождь. Прерии бескрайни, какой вред могут нанести вам эти бедняги?

— Они — никакого, но после них придут другие и поселятся возле, а там еще и еще; глядишь, через полгода на месте, где была одна только дикая природа, такая, какой вышла из-под всемогущих рук Повелителя Жизни, вырос уже целый город.

— Это правда, — заметил Меткая Пуля, — янки ничего не уважают, страсть строить города делает их опасными сумасшедшими.

— Так зачем же мы остановились, вождь? — спросил граф, возвращаясь к своей первой мысли.

— Чтобы вступить в переговоры с бледнолицыми.

— Сделайте мне удовольствие, предоставьте это мне. Я хочу удостовериться, как эти люди понимают правила войны и каким образом они меня примут.

— Мой брат свободен.

— Хорошо. Подождите меня здесь, а главное — ни шагу в мое отсутствие!

Молодой человек снял с себя оружие и отдал его слуге.

— Вы собираетесь идти безоружным к этим еретикам, ваше сиятельство? — вскричал Ивон.

— Как же ты хочешь, чтобы я шел? Ведь парламентеру опасаться нечего.

— Возможно, — возразил бретонец, нисколько не убежденный, — но, право, ваше сиятельство, лучше бы вам оставить при себе хотя бы пистолеты. Никогда нельзя знать наперед, на каких людей нападешь. Далеко ли до беды?

— Не говори глупостей! И граф пожал плечами.

— Если вы непременно хотите идти безоружным разговаривать с этими людьми, которые не внушает мне ни малейшего доверия, я прошу позволения идти с вами, ваше сиятельство.

— Ты-то? Полно, брат! — вскричал молодой человек, смеясь. — Ведь ты страшный трус, это всем известно!

— Правда, но я готов на все, чтобы защитить своего хозяина.

— Именно потому я и не согласен. А вдруг на тебя нападет страх и ты с перепугу перебьешь их всех на месте? Нет, нет, я не хочу этого, у меня нет никакого желания ввязаться в скверную историю из-за тебя.

С этими словами он сошел с лошади и направился в сторону укреплений.

Когда граф был уже совсем близко, он вынул из кармана белый платок и помахал им в воздухе.

Не выпуская винтовки из рук, Джон Брайт внимательно следил за движениями графа; когда он увидел его миролюбивое заявление, то поднял голову и сделал ему знак подойти ближе.