Граф и его товарищи, как мы уже говорили, приготовились к нападению индейцев. Оно оказалось ужасным.

С минуту происходила страшная схватка врукопашную, потом индейцы отступили, чтобы перевести дух и начать снова.

Десять трупов лежало у ног трех храбрецов, продолжавших стоять неподвижно и твердо, как гранитная глыба.

— Клянусь Богом! — вскричал граф, тыльной стороной правой руки отирая со лба крупные капли пота, смешанного с кровью. — Клянусь Богом, это славный бой!

— Да, славный, — беспечно отозвался Меткая Пуля, — однако бой на смерть!

— Не беда, когда смерть хорошая.

— Гм! Я не разделяю вашего мнения; пока остается возможность спастись, надо ею воспользоваться.

— Но возможности-то нет.

— Как знать! Предоставьте это мне.

— Очень охотно, но, признаюсь, я нахожу этот бой восхитительным.

— Действительно, он очень приятен, но будет еще приятнее, если впоследствии мы сможем рассказывать о нем.

— Вы правы, черт побери! Об этом я как-то не подумал.

— Зато я подумал.

Канадец наклонился к Ивону и шепнул ему пару слов на ухо.

— Хорошо, — ответил бретонец, — только бы мне не струсить.

— С Богом! — сказал охотник, улыбаясь. — Вы сделаете, что можете, не так ли?

— Так.

— Держите ухо востро, друзья мои! — вскричал граф. — Неприятель!

Действительно, индейцы опять готовились к нападению.

Серый Медведь и Белый Бизон хотели во что бы то ни стало овладеть графом — не только живым, но и без единой царапины; они запретили своим воинам прибегать к огнестрельному оружию и велели им только отражать удары.

Во время минутной передышки, которую нападающие дали белым, подбежали остальные индейцы, чтобы принять участие в бою. Охотников окружили по крайней мере человек сорок.

Только отчаянный смельчак или безумец мог противиться такой массе неприятеля. Однако трое белых, по-видимому, не думали просить пощады.

В то мгновение, когда Серый Медведь был готов дать сигнал ко вторичному нападению, Белый Бизон, до тех пор остававшийся в стороне, погруженный в мрачную задумчивость, вдруг остановил его.

— Подожди минуту, — сказал он.

— Для чего? — спросил вождь.

— Дай мне попытаться еще раз; быть может, они поймут, что сопротивление бессмысленно, и согласятся на наши условия.

— Сомневаюсь, — пробормотал Серый Медведь, качая головой, — они, кажется, твердо решили бороться до конца.

— Все лучше, если я испробую последнее средство, ведь ты знаешь, как важно для успеха наших планов овладеть этим человеком.

— К несчастью, он легко может дать себя убить.

— Этого-то я и хочу избежать.

— Поступайте как знаете, но я уверен, что все напрасно.

— Стоит попытаться.

Белый Бизон сделал несколько шагов вперед и таким образом очутился в пяти-шести метрах от графа. Тут он остановился.

— Что вам надо? — спросил молодой человек. — Если бы я случайно не вспомнил, что вы француз, я уже всадил бы вам пулю в грудь.

— Так стреляйте! Что вас удерживает? — грустно возразил изгнанник. — Не думаете ли вы, что я боюсь смерти?

— Довольно речей, отойдите — или я выстрелю в вас. Граф прицелился.

— Я хочу сказать вам одно слово.

— Говорите скорее и уходите.

— Если вы сдадитесь, то вам и вашим товарищам будет дарована жизнь.

Граф захохотал.

— Полноте! — воскликнул он, пожимая плечами. — За дураков вы нас держите, что ли? Мы были в гостях у ваших товарищей, они бесстыдно нарушили закон гостеприимства по отношению к нам.

— Это ваше последнее слово?

— Последнее, черт побери! Неужели вы так долго жили среди индейцев, что забыли французов? Мы скорее умрем, чем сделаем подлость!

— Пусть ваша кровь падет на вашу голову.

— Пусть будет так, гнусный перебежчик, сражающийся с дикарями против братьев по крови!

Это жестокая обида поразила старика прямо в сердце. Он бросил на молодого человека страшный взгляд, побледнел как смерть и отошел, шатаясь, точно пьяный, бормоча вполголоса:

— О! Эти дворяне! Ехиднино отродье!

— Ну что? — спросил его Серый Медведь.

— Отказался наотрез, — ответил старик коротко.

— Я был в этом уверен… Теперь наша очередь.

Приложив к губам длинный свисток из человеческой голени, он извлек из него резкий и продолжительный звук, на который индейцы ответили страшным воем, ринувшись, как легион демонов, на трех человек, которые встретили их, не отступив ни на шаг.

Бой завязался ужаснее, отчаяннее прежнего. Белые схватили свои винтовки за дуло и оборонялись ими, как дубинами.

Ивон совершал чудеса храбрости, поднимая и опуская приклад своей винтовки с равномерностью маятника; при каждом его ударе валился человек, и он бормотал про себя:

— Уф! Еще один! Святая Дева! Боюсь, сейчас на меня нападет трусость!

Между тем цепь вокруг них все суживалась, упавшие индейцы сменялись другими, которых в свою очередь толкали вперед вновь прибывающие.

Охотники устали, их руки уже не опускались с такой же силой, удары не имели прежней меткости, кровь ударяла им в голову, глаза налились кровью, в ушах шумело.

— Мы погибли!.. — прошептал граф.

— Не унывайте! — рявкнул Меткая Пуля, размозжив голову очередному индейцу.

— Мне изменяет не бодрость духа, нет, но силы, — ответил молодой человек задыхающимся голосом.

— Вперед! Вперед! — все повторял Серый Медведь, как демон носясь вокруг трех осажденных.

— Пора, Ивон! — крикнул Меткая Пуля.

— Прощайте! — вскричал бретонец и, размахивая над своей головой грозной палицей, ринулся в самую толпу индейцев.

— Идите за мной, граф, — продолжал Меткая Пуля.

— С Богом! Идемте! — ответил тот.

Они исполнили вдвоем маневр, на который отважился бретонец с противоположной стороны.

Трус Ивон в эту минуту, по-видимому, совсем забыл, что струсит, как он выражался; у него словно выросло сто рук, чтобы валить бесчисленных противников, то и дело возникавших на его пути, и прокладывать себе между ними широкий проход. На счастье бретонца большая часть воинов ударилась в погоню за более важной дичью, то есть за графом и канадцем, которые в свою очередь удваивали усилия, и так уже исполинские.