— Ну, давай, давай! — хлещут ее с трибун громкие выкрики подростков. — Раз не можешь одолеть его тряпкой возьми маузер, красотка!
С десятого ряда было видно, как она с трудом глотнула воздуху. Словно затравленный зверек, осмотрелась вокруг и побежала навстречу быку, держа бандерильи над головой. Бежит, бежит, все мельче и мельче ее шаги — и вот бандерильи падают на песок, а Беатрис стремглав несется к барьеру. Она влетела в проход за секунду до того, как доски ограды затрещали под ударами бычьего лба. Фанфара, преждевременный конец боя, свист, издевательские смешки и ругань. Антракт.
Да, антракт, хотя и начинается следующее, еще более удивительное представление.
Девушки в национальных костюмах, Сузана Рохас и ее помощницы, медленно проходят вдоль трибун с желто-белым папским флагом, растянув его за уголки, как простыню. А впереди идет мальчик с большим штандартом: «Recoleta a beneficio de la lglesia de la Santfssima Trinidad en Barrio Mexico» — «Сбор в пользу церкви Наисвятейшей Троицы в районе Мехико».
На папский флаг падают монеты, Сузана Рохас поднимает с песка упавший рядом колон. А оркестр в проходе оглушительно играет польку «Жаль любви».
Журналисты, читатели, слушатели и друзья из пятидесяти стран в разговорах о нашем путешествии всегда сходятся на одном вопросе: «Какая из всех этих стран была самой лучшей?»
В числе первых наверняка была бы Коста-Рика, если бы…
Это роковое «если бы» известно каждому, кто прожил в Коста-Рике хотя бы совсем незначительное время. Сколько уж раз в Южной и Центральной Америке мы натыкались на ужасное слово «terremoto». В Коста-Рике оно неизменно как бы висит в воздухе. Здесь люди хорошо знают, что это такое, когда земля колеблется, дает трещины, разрывается и выворачивается наизнанку, когда за несколько секунд она отнимает у людей все, чем они ее украсили, — от мостков через ручьи до президентских дворцов.
Землетрясение, страшное, уничтожающее и убивающее все, ежедневно, ежеминутно угрожает самой населенной части Коста-Рики. Испокон веков здесь находится один из главных в Латинской Америке очагов вулканической деятельности. Но опасность непрестанно грозит также и всей стране. По ее территории от панамской границы на северо-запад, уходя далеко в Никарагуа, тянется горный хребет вулканического происхождения. От него к берегам Тихого океана расходятся десятки сопок. На карте Коста-Рики язвы вулканов обнаруживаются даже в области Атлантического побережья.
Километрах в тридцати по прямой от Сан-Хосе вздымается к небу вулкан Ирасу, а рядом с ним второй — Турриальба. Им обоим еще очень далеко до того непробудного сна, в который погружены потухшие вулканические нарывы на побережье. И это вам не какие-нибудь горки. Оба они чуть-чуть не достигают высоты в три с половиной тысячи метров. По другую сторону от Сан-Хосе раскаленная лава выжгла еще один большой участок местности, где господствует вулкан Поас. Во всей стране нет такого человека, который видел бы этих трех великанов спокойными. из одного все время валит дым и серные газы, у другого в недрах раздается гул и гром, под склонами третьего из земли бьют огромные гейзеры, а из кратера иногда поднимается на восемьсот метров мощный столб перегретых паров, серных вод и шлака.
Это созвездие вулканической красоты, зла и постоянной угрозы так близко от Сан-Хосе, что его можно наблюдать прямо с площади. Но не хватит и целых часов, чтобы перечислить особенности остальных костариканских вулканов.
Деятельность некоторых продолжается непрерывно, другие пробуждаются ото сна в такие минуты, когда люди в окрестностях меньше всего ждут этого. Они не говорят о дамокловом мече вулканов, не вспоминают о них больше, чем требуется. Но когда в разговоре речь заходит о вулканах, слова начинают звучать, как удары молота.
— Послушайте, — заключил беседу один из наших костариканских друзей. — Разве известно мне, найду ли я вечером свой дом таким же нетронутым, каким я оставил его днем? Крыша у меня над головой для того, чтобы защищать меня.
Но кто вечером поручится, что утром эта самая крыша не погребет меня?
По отличному асфальтовому шоссе поднимаемся на зеленые склоны над Сан-Хосе. Пока город у нас за спиной, глазам открываются широкие долины. Но через несколько километров дорога еще круче уходит вверх, кружит серпантинами, как бы отыскивая проходы из ущелья в ущелье, и несет нас все выше и выше.
Там, на другой стороне, перед Сан-Хосе, мы проезжали селение за селением. Здесь их можно было бы сосчитать на пальцах одной руки. Вместо них в этом романтическом краю друг за другом следуют лишь одинокие асьенды. И с шоссе у них больше общего, чем могло бы показаться на первый взгляд.
Еще недавно сюда вела временная дорога, проезжая только в сухое время года. Но и тогда повозка была тут редкостью — если, конечно, в краю царило спокойствие, как сегодня. А не раз случалось, что ее заполняли сотни обезумевших от страха животных и толпы люден, которые в панике бежали вниз, к городу, преследуемые призраком падающих домов, лавы, дыма и разверзающейся земли.
Однако старая дорога отжила свое, и правительство встало перед трудным выбором: либо перестроить жизненно важную артерию, соединяющую столицу с портом Пунтаренае, либо угодить нескольким богатым владельцам асьенд, старому и новейшему дворянству, бывшим, настоящим и будущим членам парламента и правительства. На прежней дороге деревянные кареты провинциалов чувствовали себя как дома, а современные американские лимузины капитулировали. Кому дать новое шоссе? Порту Пунтаренасу или асьендам? Дно государственной казны пустовало, кредита хватало только на одно капиталовложение.
В результате парламент принял соломоново решение: построить шоссе для туристов, которые приезжают осматривать вулкан Ирасу. Если туда не провести хорошего шоссе, они станут возить свои доллары к соседям. Выгадает и Картаго, старейший город Коста-Рики, — новое шоссе пройдет через него и закончится почти на вершине вулкана на высоте более трех тысяч метров над уровнем моря. О том же, что прямо на трассе находятся асьенды тех, кто должен был одобрить закон, предложение тактично умалчивало. Зато оно оговаривало, что со всех иностранцев за пользование этими тридцатью километрами шоссе будут взиматься высокие сборы.
Предложение сделалось законом, но едва успели рабочие залить асфальтом последний километр, как президент перестал быть президентом. Шоссе, а в придачу к нему и долларовый долг Соединенным Штатам за материалы и дорожные механизмы остались. Сборы не взимаются, так как многого никто не заплатит, а малого не хватило бы даже на административные расходы. До Пунтаренаса, важнейшего порта страны, продолжают ездить по разбитой дороге, которая тщетно взывает хотя бы к ремонту.
Новая дорога открывает гораздо больше, чем сенсационный финиш на вулкане. Тридцать километров от Сан-Хосе до конуса Ирасу — это сплошная цепь приятных неожиданностей. Уже сам край — один из красивейших в Центральной Америке. Сразу за городом он как бы расчесан гребнем эвкалиптов, которые из аллеи вдоль шоссе переходят в душистый полумрак глубоких рощ. Их темная зелень серебрится на солнце среди кофейных плантаций. И снова дорогу обдают зноем пастбища, чередующиеся с последними остатками субтропического леса. Прозрачный горный воздух, мягкое солнце и пухлые купы облаков создают в этом краю одну волшебную картин) — за другой. Две трети пути, Картаго. Престольный город губернаторов времен колониализма.
Это особенный городок. Весь он — от домиков на окраине до обширного, грузного кафедрального собора — выстроен из дерева. Конечно, здесь близко вулканы, землю часто выбивает из седла. Дерево защищает жизнь, а кирпич и камень сокрушают ее. Почти за четыре столетия Картаго не раз залечивал раны, катастрофические землетрясения дважды ровняли его с землей, не оставляя камня на камне. Но город вновь поднимался из мертвых. Люди, которые родились здесь, приросли к этим местам всем сердцем. Они никогда и не надеялись строить на века. Годы труда и секунды, уничтожающие этот труд, стали в их жизни такими же непременными, как день и ночь, и люди считаются с этим. Боятся же они только камня.
