— В Никарагуа.
— Стало быть, до Пунтаренаса, а после пароходом, да?
— Нет, сеньор, по земле… то есть хотим попытаться.
Полицейские с недоверием посмотрели на нас.
— Послушайте, месяц назад, еще в су. уое время, сюда притащили вездеход — он застрял где-то там, в реке. В прошлую неделю оттуда приехал один, в грязи по уши. А у него был «джип» с лотками на все колеса. Мостов там нет!
— Мы знаем об этом.
— Bueno, bueno. В таком случае — счастливого пути!
Руки взлетают к козырькам фуражек. И «татра» с полным баком и полными канистрами выезжает навстречу ненадежным километрам.
Развилка с дорогой к порту Пунтаренае давно осталась позади нас. Цветущие кофейные плантации, леса и банановые рощи исчезли, как фата-моргана; вместо них дорогу со всех сторон обступил край, изможденный солнцем и засухой. Песок и высохшая глина, кое-где щетинка выжженной травы и заросли колючек, совершенно такие же, как в Чако на границе Аргентины и Парагвая. С той лишь разницей, что пейзаж здесь исковеркан безотрадным лабиринтом низких крутых холмов.
Широкая трасса недостроенного шоссе просто издевается над путевыми планами. В скором времени она переходит в узкую, извилистую дорогу. Двадцать, тридцать километров ползет «татра» с бугра на бугор; нигде ни живом души, не говоря уже о человеческом жилье или даже деревне.
Только через сорок километров из-за вершины холма показалась кучка деревянных построек. Около них валяются остовы автомобилей, бочки из-под бензина, ржавые механизмы и труды стертых шин. Старый лагерь тех времен, когда здесь готовились строить шоссе, проезжее круглый год.
А теперь даже готовиться перестали.
На холме возле лагеря растерянно суетится вокруг небольшого автобуса горстка людей. Шофер ругается с механиком, который лежит под другой машиной, ковыряясь в неисправном сцеплении.
— Те digo, по pasaras! — кричит он из-под машины. — Говорю тебе, не проедешь! Два дня дождя не было, но ты погляди на небо!
Механик высунул голову и показал гаечным ключом на тучи, прямо перед нами плывшие низко над землей и как бы привязанные к ней двумя косыми полосами ливня.
— А если завязнешь?
— Не бойся! — криком изливает свою злость шофер. — Не тебе же оплачивать бензин за всю дорогу из Сан-Хосе и обратно, если я вернусь!
— А кто тебе возместит убытки, если все переломаешь или утопишь в грязи, а? Ведь даже младенцев везешь. Ты, что ли, станешь их кормить, пока дорога не подсохнет?
Несколько пассажиров очень кстати вмешались в спор: они заодно с шофером, согласны рискнуть. Этот старый автобус для них — почти последняя, хотя и не совсем надежная возможность добраться до дому в Багасес, в Лас-Каньяс, в деревни, затерянные на северо-западных равнинах в шестидесяти километрах отсюда. Сейчас как раз начинается, а может быть, уже начался период изоляции, продолжающийся несколько месяцев. Из Сан-Хосе до их домов не доехать даже на велосипеде. А попробуй-ка в такую даль шлепать по вязкой жиже пешком!
Более осторожная часть пассажиров подчинилась, механик пожал плечами и вдруг подбежал к окошку уже тронувшегося автобуса.
— Поспеши, брат, ветер в нашу сторону!
В следующие секунды мы поняли, почему работы на строительстве нового шоссе бесславно кончились именно на этом холме. Прямо за его вершиной открывается стометровая впадина. Дорога круто спускается в нес, без поворотов, напрямик. Перегруженная «татра» опасно разгоняется, хотя мы удерживаем ее первой скоростью, а от тормозов идет дым. На сыпучем грунте колеса то и дело теряют опору. А на дне — первый брод с неприятными, обрывистыми берегами. Но в нем было немногим больше четверти метра воды — только еще предвестник наступающей борьбы. Дорожная карта показывала, что до Лас-Каньяса будет шестнадцать рек и речушек. Разумеется, без мостов. Дальше за Лас-Каньясом, к границам Никарагуа, вообще кончалось независимо от погоды нерегулярное транспортное сообщение. Вполне достаточной для него преградой было состояние дороги даже в самое сухое лето.
Некоторое время перед нами маячит кузов автобуса. Шофер гонит его по плохой дороге с бешеной скоростью. Высокая, набитая людьми машина на поворотах опасно наклоняется. Для такого автомобиля да еще на такой дороге вполне достаточной была бы скорость сорок километров, и то потребовались бы крепкие нервы. А эта колымага перед нами скрипит, дребезжит и стонет, делая семьдесят километров в час. Шофер на самом деле отчаянно дерется за каждую минуту, зная, зачем это нужно. Мы прибавляем газу, и вскоре автобус скрывается в туче пыли за нами.
Что-то стукнуло по ветровому стеклу. Потом еще раз. Первые капли дождя. А через несколько секунд они слились на стекле в сплошные потоки. Плотная пелена дождя сократила видимость до пятидесяти шагов. Вот уже «татра» принялась выделывать пируэты. С огромным трудом она удерживается между канавами по крайней мере до той минуты, пока не удается затормозить ее мотором. Третья скорость, вторая, первая… и уже только ливень хлещет тишину выключенного двигателя плетьми воды, которые, подобно фонтану, разбиваются и разбрызгиваются по капоту и ветровому стеклу.
Вдалеке, позади нас, в ливень въезжает и автобус. Шофер продолжает рисковать даже на мокрой глине, но не проходит и десяти секунд, как его автобус оказывается поперек дороги, задними колесами в кустах. Теперь мы в двойном плену. Все помыслы о бегстве из окружения можно спокойно отложить в долгий ящик.
В голове мелькает воспоминание о топкой грязи на сомалийско-кенийской границе в канун сочельника. Здесь мы хоть не будем задыхаться в пятидесяти девяти градусах оранжерейной жары. Дуновение прохладного ветерка сквозь сантиметровые щелки окна освежает потное тело, помогает привести мысли в порядок. Спокойствие! И терпение!.
Уходя, ливень напоследок словно взъярился, стегнул там и сям по лесу водяными бичами и унесся с ветром полудня. Покров туч заметно полегчал, но не пропустил солнце на мокрую землю.
Сосед позади нас все еще торчит задними колесами в кустарнике. Шофер гонит пассажиров в грязь, в который уж раз требуя освободить машину. Тщетные усилия. Ни благими желаниями, ни злостью дороги не осушить. Никто теперь не знает, сколько времени придется тут вместе ждать. Может быть, выехать удастся ночью, а может, и через неделю. Пессимисты заявляют, что остается лишь возвращаться пешком, так как автобус застрял здесь до самого конца дождей. «Мы же вам говорили это у дорожного лагеря! Мы хотели вернуться!»
Поистине надежное предисловие ко всеобщей перепалке. Приятная перспектива!
В сгущающихся сумерках где-то впереди загудел мотор грузовика. За поворотом дороги меньше чем в километре от нас он завыл на высоких оборотах, замолк и, как бы взяв второе дыхание, снова взревел. В последний раз. А потом в глухой тишине леса слышалось только, как падают с листа на лист капли воды.
Идем на разведку, следом за нами бредет шофер. Его перессорившийся балаган на колесах утихомирится и без него. В размокшей глине ноги разъезжаются как на льду. После каждых пяти шагов нам приходится счищать с подошв килограммы налипшей глины. Наслаждение не из великих, но именно эти нашлепки на подошвах придают нам максимум надежды на избавление, если ночью нас не постигнет новое водяное бедствие. Большая часть воды растеклась по глинистой поверхности дороги, размочив лишь тонкий верхний слой, который и прилепляется к обуви на каждом шагу. В следах же остается сухая пыль. За ночь, возможно, она впитает с поверхности избыток воды, а утром…
Через полчаса мы были у товарищей по несчастью. Грузовик с пятью тоннами леса и с цепями на колесах, накренившись, засел, как в гнезде, в придорожных кустах. Люди сплошь в грязи, извилистый след на дороге говорит обо всем. И он сух, как трут! Вся мокрая глина накрутилась на шины.
Но как они добрались до этого места?
— Чего спрашивать? — отрубил помощник водителя. — Вы только посмотрите туда, всюду песок — одна радость. В Лас-Каньясе даже не капало. Этой проклятой глины тут всего несколько километров. Несколько жалких километров! Сперва мы чуть было не вывалили все, а теперь вот работаем как ишаки. Прокля… — он оборвал себя на полуслове и прислушался. Да, вдали раздавался шум мотора.