Мы с трудом пробираемся сквозь густую толпу покупателей и торговцев, обходим корзины с неотразимо-золотистыми апельсинами, пирамиды из ананасов, изумрудно-зеленые плоды манго, янтарные гроздья одуряюще пахнущих бананов, проскальзываем среди торговок, преграждающих нам путь и пытающихся навязать метровые гирлянды потрясающе белых цветов. Если бы нам удалось довезти такую красоту на родину и повесить на шею первой же девушке, которая встретит нас приветственным взмахом за пограничным шлагбаумом, — это одно дело. Но подвергнуть их смерти на груде чемоданов в раскаленной солнцем «татре», которую спустя некоторое время мы погоним навстречу новой стране? «Что вы, сеньора, не сердитесь на нас, но мы не купим…»

Оркестр, усевшийся в дальнем углу квадратного рынка под открытым небом, среди мясных лавок, видимо, привлек и тех, кто пришел вовсе не за мясом: здесь яблоку негде упасть, люди толкаются, встают на носки, рвутся вперед. Двое здоровенных детин, мясники в белых фартуках, прокладывают себе путь четвертинами говяжьей туши с торчащими мослами конечностей, которые, словно палицы, раскачиваются из стороны в сторону за их затылками. По проходу, образующемуся за ними, мы движемся к цели и вскоре оказываемся перед горсткой людей, надувающих красные щеки и торжественно взирающих на ноты. Ага, вот в чем дело: среди мясных туш, свиных голов и груд вымытой требухи, обвешанный гирляндами сарделек и утопающий в громе труб и флейт, в нише стоит алтарь со статуэткой какого-то святого, опутанного разноцветными лентами и усыпанного свежими цветами.

— Это святой Хуан-креститель, наш хранитель, — многозначительно шепчет одна из торговок, заметившая нашу неиспанскую речь и удивленные взгляды. — Мы играем для него целую неделю, чтобы он не забывал нас. Это наш добрый Хуансито…

Отзвучал похоронный марш, торговка мясом перекрестилась, захватила горсть из груды требухи и бросила ее на весы. «Папаши» отложили инструменты и принялись с аппетитом уплетать жирное угощение, которым их завалили набожные мясники.

Цветы и полиция?

— Ну, с упаковкой и погрузкой на этот раз мы управимся быстро.

— Если бы повсюду гостиницы были устроены так, как здесь, в Сальвадоре, то за три года мы наверняка смогли бы сберечь немало дней.

— И мускулы тоже!

И в самом деле такое встречается редко. Идея построить гостиницу таким образом могла возникнуть от страха перед частыми землетрясениями и от необходимости в любое время быстро выбраться на открытое место. А также ради собственного покоя владельца гостиницы, которому надоело вечно открывать главный вход загулявшимся до ночи постояльцам. Поэтому у каждой комнаты был свой собственный выход не только в общий внутренний коридор, а из него на просторный патио, но и на улицу. Сколько комнат, столь-хо выходов на улицу. Чтобы не обидеть никого из клиентов, владелец отказался от второго этажа и удовлетворился одноэтажной постройкой, преспокойно растянувшейся на углу одной из самых оживленных улиц Сан-Сальвадора.

Обмениваемся последними рукопожатиями с группой новых друзей, пришедших пожелать нам счастливого пути. Черноволосый Хосе Элисео Колорадо, который недавно сопровождал нас к бальзамовым акробатам в Сонсонате, вдруг резко вырвал из крепкого рукопожатия руку, вскочил в свой «шевроле» и крикнул из окошка:

— Я поеду вперед, хоть немножко попутешествую вместе с вами вокруг света…

Сальвадорская природа, как бы желая присоединиться к дружеской атмосфере прощания, за каждым поворотом подсовывает нам все новые и новые цветные открытки с видами живописной природы. Тропический лес играет палитрой всех оттенков зелени, дышит смесью одуряющих ароматов и сырой прохладой тенистых зарослей, почти несовместимой с нашим представлением о тропиках с их палящим солнцем. Ведь асфальтированное шоссе вынесло нас на высоту тысячи метров над уровнем моря, оно то вздымается, то опускается, то на минуту вырывается из тесных объятий леса и ныряет в банановую рощу. Из глубокого ущелья за краем шоссе послышался отчетливый шум падающей воды, и вслед за тем нам открылся вид на ущелье, словно бы созданное специально для производства романтически-живописного снимка самого волшебного тропического леса. Сигналим Хосе, чтобы он хотя бы на минуту остановился и не проносился мимо уголков, которые не могли даже присниться на высушенных и выжженных пустынях соседних Гондураса и Никарагуа. Тянет хоть немножко подышать свежим воздухом, полюбоваться капризной красотой буйного леса, насытиться ароматом гирлянд белых цветов, которые издали так напоминают нашу акацию.

— Не советую вам увлекаться их ароматом, — смеется Хосе, — а то может случиться, что уснете за рулем. Это флорифундия…[6]

— Флорифундия? Но…

— Какое уж тут «но»! О ней у нас мало кто знает. Разве что еще полиция.

— Цветы и полиция?

— Скорее флорифундия и воры. Высмотрят место, ночью подсунут через окно букет к постели, подождут минут десять, а потом уже действуют наверняка. Как правило, таксе наслаждение ароматом обходится дорого!

Исалько — тихоокеанский маяк

Как будто Хосе знал поговорку «хорошего понемножку». Он развернул свою машину среди этого райского лесного блаженства, вторично и в последний раз подал нам руку на про-шанье и бросил в тронувшуюся с места «татру» маленький сверток, сказав:

— Un pequeno recuerdo de mis chicos. Маленький подарок на память от моих детей…

Мы развязали сверток только вечером. В нем оказались две пары чудесных кукол в сальвадорских костюмах. Индеец с ношей на плечах, с малюсеньким сверкающим мачете за поясом и индианка в ярко расшитом платье с корзиной кукурузных початков на голове и с маленьким карапузом за спиной. Un pequeno recuerdo salvadoreno…

И снова ветерок разбрасывает вдоль шоссе открытку за открыткой. На каждую можно прилепить марку, а на обороте написать: «Привет из Центральной Америки». А для автомобилистов сделать приписку: «…с самыми великолепными дорогами».

Сальвадор, по сути дела, единственная из латиноамериканских стран, которая закончила строительство своего участка Панамериканы от одной границы к другой и которая не забыла залить его асфальтом.

Вероятно, превосходных степеней и приветливых улыбок сальвадорской природы было уже чересчур много, и поэтому на полпути к гватемальской границе слева на горизонте появился правильной формы конус горы. А для того чтобы не было ни малейшего сомнения в подобии, над вершиной вдруг поднялась зловещая завеса желто-коричневого дыма, прорезанного пурпурными вспышками пламени. Из них вырвались белые клубы пара, и спустя несколько секунд к нам донесся прерывистый рокот вулкана. «Volcan Jzaico», — сообщала карта. А жители ближайшей деревни, Коатепеке, добавили без большого энтузиазма, словно говоря о покойнике в доме:

— Моряки называют Исалько «Faro del Pacifico», тихоокеанский маяк. В безоблачные ночи он освещает путь кораблям, хотя до побережья от него по прямой более тридцати километров. По нему можете проверять часы. Посмотрите, что он выделывает каждые восемь минут.

И в ответ на эти слова, будто дошедшие по телеграфу, все повторилось снова: вулкан беззвучно пыхнул, красный клин пламени врезался в бледно-голубую лазурь неба, и вслед за тем появился белый как вата султан — последний элемент трехцветного флага, который каждые восемь минут взвивается над Исалько, сегодня и ежедневно с незапамятных времен.

— Дай бог, чтобы вулкан вел себя так каждый день, — вздохнула пожилая женщина. — Плохо, когда Исалько замолкает. Это он набирает силу, а потом обрушивает ее на нас, мерзавец. Видите, повсюду вокруг трещины на домах?

«Бррум, бррум, бррум», — загремел в ответ на эти слова Исалько и затем спокойно выпустил желтый дым, который постепенно растаял на востоке.

«Я совсем не то имел в виду»

В банановых республиках между Карибским морем и Тихим океаном мы расстались с масштабами африканских и южноамериканских стран, где путешественник от границы к границе добирается целыми неделями и месяцами. В Сальвадоре разница между этими странами проявляется сильнее всего. Спустя часа два с момента, когда вы нажмете на акселератор в столице, вас встретят таможенники в Канделярии.

вернуться

6

Древовидный дурман Datura arborea (Brugmansia Candida) из семейства лилейных.