— Вопрос следует уточнить, — отвечаешь сам себе. — Существует Мексика и три Мехико.

Гром бидонов сменился тарахтеньем мотора, но и оно постепенно растаяло среди стен домов в тишине улицы. Весь дом еще спит, зачем же тебе вставать, когда за окном только начинает светать, когда еще спит весь город.

— Ну, так как все же обстоят дела с Мексикой и Мехико? — нетерпеливо понукает тем временем любопытствующий внутри тебя, загибая при этом пальцы. — Во-первых, во-вторых, в-третьих…

Итак, во-первых.

«Территория Мексики, или, вернее, Соединенных провинций Мексиканских, по приблизительным подсчетам равна 38 тысячам квадратных миль, или 1 972 575 квадратных километров. По форме напоминая рог изобилия, в сторону севера направленный, Мексика непрестанно суживается от северо-запада к юго-востоку. Состоит она на сей день из 27 штатов, одной земли, одного федерального округа, живет в ней более 9 миллионов человек, каковые сведения основаны более на догадках, чем на подлинном подсчете, которого никогда произведено не было…»

Так описывал Мексику в восьмидесятые годы прошлого века Хиллвелд в «Иллюстрированной географической, исторической и этнографической книге, переведенной и переработанной Юстином В. Прашеком и Як. Малым». К этому вполне уместно добавить, что вместо Соединенных провинций Мексиканских ныне стали Мексиканские Соединенные Штаты, Estados Unidos Mexicanos, что в 1900 году они насчитывали тринадцать миллионов жителей, к началу второй мировой войны девятнадцать, а сейчас насчитывают почти тридцать один миллион. К двадцати семи штатам прибавился еще один, вместо одной земли стало две, и называются они территориями, федеральный округ остался.

А теперь мы подошли вплотную к Мехико. Мехико один из двадцати восьми федеральных штатов, он находится в Мексике, насчитывает около одного миллиона двухсот тысяч жителей, и столицей его служит Толука. Она соседствует с другим Мехико, которое называется Mexico D. F., или Distrito Federal, территория федерального округа. Но в центре его лежит третье Мехико — столица Мексики, насчитывающая два с четвертью миллиона жителей.

На карте все это напоминает сказку: под крышкой таинственного ларца лежит ларец поменьше, в нем скрыт совсем маленький ларчик, а там спрятан драгоценный камень.

И все три, что лежат внутри большого, называются одинаково: Мехико.

Первоначально Мехико было всего лишь предместьем столицы Теночтитлан, основанной ацтеками в 1325 году в тех местах, где они впервые увидели легендарного орла, снимающего с кактуса змею. Некоторые историки считают, что название Мехико происходит от обилия родников и источников, вытекавших из скал на месте более позднего Теночтитлана, иные, однако, предполагают, что основателями города были мехикас, перенявшие это название от имени бога воины Мехитль или Мекситли, который известен так же, как Виткилопутли или Уитсилопочтли.

Современные мексиканцы, по крайней мере простой народ, очень гордятся своим происхождением. Они устанавливают статуи последнего из ацтекских императоров Куауте-мока, организуют пышные торжества у его памятника на Пасэо де ла Реформа, главной авениде Мехико, в печати ведется страстная полемика по поводу обнаружения костей в небольшом селении Искатеопан, неподалеку от 'Гаско. Левая печать утверждает, что кости являются подлинными останками Куаутемока, которого казнил Кортес, правые же, в большинстве своем представляющие олигархию космополитствующих переселенцев, эту точку зрения упорно отрицают. Не могут же они допустить, чтобы во главе патриотического движения оказался человек из предместья, простой индеец.

В том, что эти опасения не лишены оснований, мы убедились в расположенном неподалеку от столицы селении Тескоко спустя несколько дней по приезде в Мехико. На площади индианка продавала тексты народных песен и тут же вместе со своим мужем напевала их покупателям. Аккомпанировал на гитаре их сынишка, паренек лет пятнадцати, рослый, с блестящими иссиня-черными, как вороново крыло, волосами. Вокруг них теснились мужчины в сомбреро и женщины с шалями ребосо, красиво наброшенными на плечи. Чуть поодаль стояла кучка американских туристов: мужчины в крикливо размалеванных рубахах, две-три женщины в брюках чуть ниже колен, в коротких, едва прикрывающих грудь и оставляющих голым живот, блузках.

— Puede sacar fotos de los arboles! — крикнул вдруг один из индейцев американцу в цветастой рубахе. — Si viene un mexicano de pura sangre azteca, si, me puede retralar a mi! — Снимайте лучше вон те деревья. А если придет мексиканец с настоящей ацтекской кровью, тогда, ладно, пусть снимает меня!

Остальные повернулись к американцам спиной и продолжали петь. Цветастые туристы закрыли свои аппараты и быстро исчезли в толпе.

На плане столицы она напоминает удава, проглотившего семь крупных кроликов. Из лабиринта квадратиков, прямоугольничков и треугольничков, из густой сети улиц отчетливо вырисовывается Пасэо де ла Реформа, авенида с семью круглыми площадями, обжора, которая спокойно переваривает семь своих жертв. Это представление пропадает, едва увидишь Реформу вблизи.

Это настоящий сумасшедший дом, трек для гонок тысяч автомобилей. Но за рулем машин сидят люди не в гоночных шлемах, а гонщики, бешено мчащиеся в конторы и магазины, в министерства и на любовные свидания, к бюро посреднических контор и на петушиные бои. Урвать каждую секунду, прежде чем эта река металла не сгустится еще больше где-то впереди на авениде Хуарес и дальше, на Мадеро! Таков лозунг дня. Человеку, который очертя голову бросится в эту суматоху, у которого до сих пор перед глазами стоят гватемальские первобытные леса и костариканские джунгли, немедленно захочется прибегнуть к сравнению. Для этого к его услугам на выбор иоганнесбургская Комиссионер-стрит, как говорят, самая оживленная транспортная артерия южного полушария; вслед за нею в памяти мелькает бетонированная Нуэве де Хулио в Буэнос-Айресе. А чем хуже других авенида Варгас в Рио, пожалуй самая широкая улица в мире, скорее даже не улица, окруженная жилищами двух с половиной миллионов людей, а взлетная дорожка для самых больших воздушных кораблей.

Но у Пасэо де ла Реформа нет ничего общего ни с Южно Африканским Союзом, ни с Аргентиной, ни с Бразилией. Кое-где вдоль нее расположились небольшие виллы, построенные в испанском колониальном стиле. В конце проспект вливается в обширный парк Чапультепек, куда еще полвека назад выезжали отдыхать на весь день, словно в мексиканскую деревню. Вдоль домов и садов тянутся широкие тенистые тротуары. С обеих сторон проезжей части отведена полоса для медленно движущегося или часто останавливающегося транспорта. Следующая полоса улицы представляет собой травянистый газон с цветами и аллею деревьев. Но прежде чем приблизиться к очередной полосе, надвиньте поглубже шляпу на голову или лучше возьмите ее в руки. По проезжей части четырьмя-пятью рядами мчится транспорт, управляемый людьми, которые словно очутились в какой-то моторизованной резервации. На них не распространяются никакие законы и правила, им разрешается обгонять друг друга справа и слева, между двумя площадями они могут проверить, за сколько секунд после поворота можно довести скорость до ста километров, как здорово свистят у них шины, как здесь звучат клаксоны. Ведь посигналить на Реформе — это признак хорошего тона. У кого сигнал громче! Пешеход стоит на берегу этой взбесившейся реки с перепуганным видом и ждет, когда ее на минуту остановит красный свет на ближайшем перекрестке. Взвизгнут шины, гонщики получают возможность заглянуть в лицо своим соперникам, пешеходу представляется удобный случай впопыхах попасть на противоположную сторону. На середине реки он еще успеет рассмотреть остроумную меру, с помощью которой удается без полицейских свистков держать пешеходов накоротке и заставлять их переходить только в обозначенных местах. Дело в том, что осевая линия гоночного трека представляет собою метровый газон густо усаженный кактусами. Кругленькими, вечнозеленым;: и низко прижавшимися к земле. Дециметровые иглы их направлены прямо на вас; попробуй, дружище, перейди в неположенном месте…