— К тому, что внешность бывает обманчива, — милостиво напомнила Мура.

— Точно-точно, — обрадованно подхватила женщина, — да я вам сейчас и фотографию этих девчонок покажу, я ее специально сохранила на память. Иногда, знаете ли, когда начну опять сомневаться, взгляну, вспомню. Я сейчас, сейчас…

— Зачем фотография? Я и так вам верю! — воскликнула Мура, но женщина уже скрылась за дверью. Вернулась она через минуту, торжественная, со снимком в руках.

— Вот, полюбуйтесь, какие девочки-припевочки! Ну кто скажет, что это форточницы? Скажите, разве я не права?

Мура взглянула только, чтобы не показаться невежливой, и неожиданно задержала взгляд, не понимая, почему, собственно. Что ей до двух девчонок-подростков, добросовестно смотревших в камеру, аккуратно причесанных, с добродушными улыбками на по-детски пухлых личиках?

— Вот эта темненькая — Света Бельцова. — между тем разъясняла Ксения Павловна, — а рыженькая — Тамара Палий…

Мура неожиданно заволновалась:

— Вы сказали, Тамара?

— Ну да, Тамара. Она вообще была добродушнейшее существо, все время опекала одну девчушку, оставшуюся без матери и жившую с бабкой. Такая была красивая маленькая девочка, похожая на Мальвину, ее еще звали необычно… А, Анжелика ее звали.

Мура опять впилась глазами в снимок и так заскрипела зубами, словно ей отпиливали ногу без наркоза.

Шура добросовестно выкладывала то, что ей удалось разузнать об убитой в своей квартире Светлане Петровне Бельцовой.

— Тридцать лет, хотя выглядела намного старше, — это она добавила от себя, чем вызвала недовольное сопение Рогова, — родом из Озерска. Там у нее была квартира, которую она, по слухам, продала и перебралась к своей племяннице Юлии Головко. (Сама Юлия полгода назад осиротела, родители погибли в автомобильной катастрофе.) Зарабатывала тем, что торговала на Черкизовском рынке обувью. В последнее время дела у нее шли не очень хорошо. Нынче у рыночных торговцев жизнь вообще не сладкая, не то что раньше. Немудрено: те, у кого есть деньги, предпочитают отовариваться в хороших магазинах с гарантиями качества и прочим, а те, кто был бы рад и рыночному барахлу, хронически сидят без денег: то зарплату им задерживают, то еще что-нибудь…

Это опять был собственный Шурин комментарий, а потому Рогов ее безжалостно прервал:

— У нее была судимость?

— В общем-то, да, но не слишком серьезная. Провела пару лет в колонии для несовершеннолетних преступников — в подростковом возрасте попалась на квартирных кражах. Наколка на запястье, как я понимаю, тоже с тех времен… Честно говоря, я думаю…

Рогов опять не дал ей договорить. Его интересовали исключительно голые факты, а не домыслы, основанные на знаменитой женской интуиции. Шурина отсебятина ему уже порядком поднадоела.

— Что говорят соседи? Шура вздохнула:

— Соседи говорят много, но никаких ниточек…

— Что говорят соседи? — повторил Рогов голосом Зевса-громовержца.

— Бельцова не была приятной собеседницей и вообще не отличалась общительностью. Говорят, выпивала, но домой никого не водила. В последнее время, видимо, на рынок не ходила, во всяком случае, уже пару недель никто не видел ее с баулами, — отрапортовала Шура, давшая себе слово отныне отвечать только на прямо поставленные вопросы.

— Никаких подозрительных шумов, криков и потасовки они, конечно, не слышали, — продолжил за нее Рогов.

Шура только развела руками.

— А что показал обыск? Что говорят криминалисты?

— Убийцу впустила она сама. Видимо, оказывала ему сопротивление, потому что там все в крови… Потом он ушел и захлопнул дверь.

— Значит, он гонялся за ней с ножом, а соседи ничего не слышали? — усмехнулся Рогов. — Непонятно, зачем ломать «хрущевки», если в них такая замечательная звукоизоляция? — При этом он вспомнил симпатичную кулинарку из квартиры рядом, которая не производила впечатления глухой на оба уха.

— В соседней квартире никого не было, — развеяла его сомнения Шура, — они только утром приехали с дачи.

— Найдены ли во время обыска какие-нибудь ценности, например, колье?

— Колье? Какое колье? — забеспокоилась Шура, но тут же взяла себя в руки. — Насколько я знаю, ничего похожего. В квартире вообще достатком не пахнет.

— Понятно, — пробурчал Рогов и добавил:

— Это что, все'.

Шура неопределенно пожала плечами:

— Я жду конкретных вопросов. Вот нахалюга!

— Так что еще? — осведомился Рогов и подумал: «Еще немного — и я заработаю невроз с этой помощницей».

Шура загадочно улыбнулась, и только тут он заметил, что она сжимает в руке какой-то смя-ть1й клочок бумаги.

— Вот! — сказала она и сунула ему жеваную бумажку.

— Что, еще одно письмо? — испугался Рогов.

Она только покачала головой.

Рогов с некоторым опасением взглянул на поданный ему листок и несколько опешил, ибо вместо ожидаемых им букв увидел рисунок: карандашный женский профиль со странным сооружением из завитков на макушке.

— Это что еще такое? — протянул он.

— По-моему, рисунок, — осчастливила его своей догадкой Шура.

— Я еще не слепой, — огрызнулся Рогов, — вижу, что не вышивка. И откуда он взялся?

— Мальчишки подобрали, им понравился рисунок… А взялся он… В общем, за день или за два до убийства они видели какого-то человека, который сидел у подъезда на лавочке и что-то черкал в блокноте. Потом встал и уехал на темной иномарке, которую, между прочим, оставил за квартал от дома. Но мальчишки все равно углядели, как он в нее садился, только в марке издали не разобрались.

— Приметы? — взревел Рогов.

— Блондин лет сорока или около того, хорошо одет.

Рогов склонил голову и взлохматил свою и без того давно нуждавшуюся в услугах парикмахера гриву.

— Так вот кто за ней следил! — вырвалось у него. Он снова перевел взгляд на Шуру. — С этого и надо было начинать!

Шура обреченно вздохнула.

Рогов разгладил блокнотный листок на столе и принялся рассматривать рисунок, который показался ему довольно странным. Женский профиль был всего лишь легко очерчен, рука неведомого художника не удосужилась даже обозначить на нем глаза, зато не поленилась тщательно выписать многочисленные букли. Что бы это значило, черт возьми?

Шура, которая обиженно топталась рядом, тихо пробормотала:

— Если я еще что-нибудь понимаю, это эскиз…

— Какой еще эскиз?

Она повертела головой, присматриваясь к загадочному профилю:

— Я думаю, эскиз прически. Ну, есть люди, которые занимаются такими вещами, всякие стилисты и визажисты. Сейчас это модно.

— Визажисты? — переспросил Рогов.

— Ну да, — подтвердила Шура.

Рогов почувствовал себя как в детстве, когда играл в игру «холодно — горячо». То состояние, в котором он сейчас находился, его дворовые приятели охарактеризовали бы не иначе как «теплее, еще теплее…».

Рогов сидел за столом, положив перед собой две странички из двух разных блокнотов. Слева лежала мятая из блокнота незнакомца, зачем-то отиравшегося возле дома Бельцовой, справа — из его собственного. На одной — очерченный карандашом профиль женщины, на другой — три фамилии, записанные неровным, прыгающим почерком: Олейников, Шанц, Легошин. Первый из списка, если верить фотографу Шубину, запечатлевшему Лику Столетову в таинственном колье, — проходимец, безнаказанно пичкающий телезрителей идиотской рекламой, второй — проходимец, снимающий безголосых девок в исподнем в так называемых клипах, а третий — как раз визажист. Рогов плохо себе представлял, что это такое, но почему-то сразу непроизвольно вспоминал Кузовкова-Доманта в кружевных оборочках.

Значит, с визажиста и начнем, подумал Рогов. Или все-таки пройтись по всему списку, включая Шубина? На это уйдет много времени, которого у них нет. Того и гляди подполковник снова призовет его к ответу, и ему придется оправдываться, как дворовому хулигану, залепившему мячом в соседское окно. Итак, действовать, действовать и еще раз действовать! Он оторвал взгляд от стола и переключил его на Шуру Тиунову, мирно разглядывавшую пейзаж за окном, надо сказать, достаточно индустриальный, издавна наводящий на Рогова тоску.