Егор поднялся со стула и, прихрамывая, вышел на кухню. Первое время после аварии он опирался на трость, потом научился обходиться без нее, едва заметно припадая на поврежденную ногу. Иногда по непонятным причинам хромота усиливалась – нога болела от любого движения. Как сегодня, например.

Хозяйка квартиры, сухонькая старушонка, у которой он снимал комнатку, уехала к дочери и внукам, чтобы встретить Новый год с семьей. Обычно бабуля коротала день за просмотром сериалов, включив телевизор на полную громкость. Сегодня постоялец мог рассчитывать на тишину. Но радости ему это не принесло, а в связи с неудачной попыткой поработать лишь добавило трагизма.

Егор включил чайник и обессиленно опустился на табуретку. Хотел заплакать горько, навзрыд, но горло сдавили невидимые пальцы, предупреждая: не смей! Парень уставился в темный угол, где за отклеенными обоями серела грязная побелка стены, и старался дышать ровно и глубоко.

Он думал, что хуже быть не может. Он думал, что смирился полностью. Он ошибался.

Слезы сгорали внутри, не находя выхода. Их ядовитый пар клубился под ребрами, отравляя легкие; забивался в вены и артерии, замедляя ток крови. Егор понял, что теряет сознание. Подскочил к умывальнику, засунул голову под холодные струи. Полегчало. Закрутил кран, вытер голову кухонным полотенцем.

Шумно булькала кипящая вода. Чайник звякнул и затих.

Егор вернулся в комнату, рухнул на кровать и заснул за час до наступления полуночи. Сон был неглубок и беспокоен. С улицы доносились взрывы петард и пьяное улюлюкание, а часам к трем ночи, когда шум стих, стало казаться, что в дверь кто-то стучит. Егор с трудом разлепил веки и прислушался. Стук продолжался.

На пороге стояла Змейка, румяная от мороза, и сердито раздувала ноздри.

– Ну ты даешь! Телефон выключил, дозвониться нереально. Я разволновалась, приперлась к нему, а он спит и в ус не дует! – Она решительно зашла в прихожую, обогнув застывшего в дверях приятеля. – И что у вас со звонком? Почему не работает?

– Он уже сто лет не работает, – пробормотал Егор, закрывая за гостьей дверь.

– Не замечала.

– Я впускал тебя раньше, чем ты успевала позвонить.

– Ишь, предупредительный какой. – Змейка критически оглядела его. – Ты почему спишь в такую ночь? – Не дождавшись ответа, она прошла на кухню. – И даже стол не накрыт! Ты решил игнорировать праздник?

– Ничего я не решил, – Егор зевнул. – Просто не было настроения («да и денег тоже», – добавил про себя).

Змейка уперла руки в бока.

– А почему?

– Потому что нет причин для радости. Поэтому и настроение плохое.

Девушка укоризненно покачала головой:

– Настроение не зависит от обстоятельств. Хорошему настроению, как и плохому, не нужны причины. Ты сам выбираешь, чего тебе сейчас хочется больше: грустить или веселиться. Мне только одно непонятно: чем тебя так привлекает уныние?

Егор устало вздохнул. Опять Змейка села на излюбленного конька. Никто не спорит: иногда послушать проповедь полезно и приятно, но для этого должно совпасть много факторов. Сейчас нырять в очередной позитивный понос у него не было душевных сил.

– Ау? – Змейка шагнула к безмолвному оппоненту, заглянула ему в глаза. – Ты чего как неживой? Просыпайся, – и она дернула его за рукав, пытаясь растормошить.

Егор поднял на нее полный отчаяния взгляд, в котором читалась если не мольба, то страстная просьба не лезть к нему с разговорами. Но то ли Змейка интерпретировала его взгляд по-своему, то ли сознательно проигнорировала.

– Скажи, мистер Печалька, чем ты недоволен?

Парень помолчал, решая, как бы поделикатнее сообщить о своем нежелании исповедоваться, но понял, что она все равно не отстанет.

– Всем. Я всем недоволен, – обреченно молвил Егор, предчувствуя поток нравоучений.

– А что ты предпринял для того, чтобы сделать свою жизнь более привлекательной? Ты сидишь сложа руки и горюешь, бедненький и несчастный. Ладно бы тебе от этого легче становилось – сложно в это поверить, но есть и такие мазохисты. Но нет же. Страдания не доставляют тебе удовольствия. Тогда почему ты не хочешь покончить с ними? Поделись своей тайной. – Змейка уселась на стул, сложив ноги крест-накрест, и вопросительно уставилась на угрюмого собеседника.

Тот оперся спиной о стену, обняв себя руками в попытке согреться. Он понимал, что Змейка из раза в раз заводит одну и ту же песню, потому что к нему неравнодушна. Она искренне верит, что Егор нуждается в наставнике, и по мере сил старается ему помочь. И надо признать, действительно помогала – своим присутствием. А вот постоянные потуги приятельницы практиковаться в промывке мозгов Егору лишь мешали.

– Ты ведь не отступишься? – почти утвердительно спросил он.

Змейка мотнула головой:

– И не мечтай.

Егор грустно улыбнулся. Настойчивость девушки одновременно и огорчала, и радовала его. Она так отчаянно добивалась откровенности, надеясь на увлекательную историю… А ничего увлекательного в его судьбе не было. Одна лишь череда неудач и тоскливых разочарований.

– Ты говоришь, что я ничего не делаю. Верно. Я и правда больше не дергаюсь. Не из-за того, что устал. А из-за того, что осознал бессмысленность попыток плыть против течения. Оно сильнее меня. Не спорь. – Он вытянул руку вперед, вынуждая открывшую было рот Змейку умолкнуть. – Я долго отказывался принять этот факт. Но тут такое дело: реальность остается неизменной, принимаешь ты ее или нет. Не пойму, почему ты решила, что я пессимист. Я никогда им не был и сейчас не являюсь. Я всегда стремился видеть наполовину полный стакан. Выделить из ситуации хорошее и сосредоточиться на этом. Иногда происходило такое, что впору было вешаться. Но мое нежелание сдаваться доходило до абсурда – я заставлял себя идти вперед во что бы то ни стало. Выискивал в проблемах хотя бы одно крохотное зерно, из которого могло вырасти благо. Находил его редко, чаще воображал, что нашел. И довольствовался этим. Я был слишком упрям, чтобы понять: выбирать имеет смысл тогда, когда твоя жизнь состоит из разных оттенков. Но если в твоем распоряжении один-единственный цвет – да к тому же черный, – сильно не разгуляешься. – Егор вытер испарину с горячего лба. «Неужели температура? Только заболеть сейчас не хватало».

– Ты нормально себя чувствуешь? – обеспокоенно спросила Змейка.

– Нормально. Продолжим в моей комнате. – Он развернулся и вышел из кухни.

Забрался с ногами на кровать, подложив под спину подушку. Подождал, когда подруга последует его примеру, и продолжил:

– Однажды я почти получил награду за свое упорство. У меня была мечта. И она осуществилась. Никогда не забуду тот день. – Парень сглотнул комок в горле и помолчал, унимая появившуюся во всем теле дрожь. – Я долго к этому стремился. Мне оставалось протянуть руку и взять желаемое. Но в последний момент все сорвалось. Знаешь, мой инстинкт самосохранения очень силен. Он включился за секунду до того, как я сошел с ума. Он заставил меня отказаться от надежды, чтобы жить дальше. Я все еще чувствовал боль, но она уже не убивала, не выворачивала меня наизнанку. В конечном итоге я научился сосуществовать с нею.

Змейка сосредоточенно слушала, кусая ноготь мизинца. Она подозревала, что случай с Егором не простой и придется попотеть, чтобы вытянуть парня из беспросветной хандры. Печальный рассказ ее не удивил: все истории разочарований похожи друг на друга. Чего скрывать: ее собственная история чертовски напоминала монолог Егора. С той лишь разницей, что Змейка пошла дальше и благополучно миновала период отчаяния. А Егор нет.

– Скажи, о какой мечте идет речь? – тихо спросила она. – И что конкретно случилось?

Егор посмотрел на девушку. Проникавший с улицы свет тускло освещал ее лицо, придавая коже непривычную бледность. В этот предрассветный час в темной комнате, где время остановилось, хрупкая Змейка выглядела ожившим персонажем из сказки. Ее широко распахнутые глаза голубели в неверном отблеске фонарей и казались еще больше, еще бездонней. На Егора накатило то же странное, сюрреалистическое ощущение, как тогда в метро, когда он впервые увидел Змейку. Парень был готов сделать что угодно, лишь бы она не исчезла. Она хочет узнать про его мечту?..