Урок затянулся дольше обычного, – учитель и ученик так увлеклись процессом, что перестали следить за временем. Если бы не Федор Сергеевич, заглянувший в комнату с обеспокоенным видом, так бы и провозились до ночи.

– Сашка, ты, это самое, совесть-то имей. У Егора Аркадьевича, кроме тебя, дел навалом, – дед перевел взгляд на учителя и извиняющимся тоном добавил: – Вы уж на него не серчайте. Очень ему по сердцу эти занятия.

Егор поспешил вступиться за пацана:

– Еще неизвестно, кто тут кого удерживает. Я получаю удовольствие не меньшее. А то и большее. Очень смышленый у вас внук!

Сашка скромно потупил взор и сделал вид, что убирает на столе. Федор Сергеевич расплылся в гордой улыбке, залюбовавшись внуком, но тут же спохватился:

– Пойдемте перекусим, пока вы тут оба не уморились.

Домой Егор возвращался в умиротворении. Знакомство с этими приятными людьми было большой удачей. Егор понимал, что реагирует слишком эмоционально, с нетерпением ожидая каждый урок. Пусть так. Находясь под крышей гостеприимного дома, он впервые в жизни ощущал себя частью большой и дружной семьи. Семьи, которой никогда не имел.

Проходя мимо углового дома, в окне первого этажа Егор заметил пожилого мужчину, сосредоточенно глядевшего во двор. Парень видел его каждый раз, когда шел на урок и возвращался обратно. Егор хотел помахать мужчине, как доброму знакомому, но не посмел. Была в лице у того какая-то печальная суровость, от которой не по себе становилось. Стараясь не глядеть в сторону грустного наблюдателя, Егор ускорил шаг и свернул за угол.

С того злополучного дня, когда Лиза призналась Джеку в любви, прошел почти месяц. Солнце не погасло, океаны не замерзли, мир не рухнул в тартарары. И все-таки жизнь изменилась. Со стороны эти перемены были незаметны, тогда как сама Лиза ощущала чудовищную разницу между ее недавними и настоящими умонастроениями. И это не могло ее не радовать.

Она все еще любила Джека. Было бы глупо отрицать очевидное. Однако теперь некогда нежная любовь преобразовалась в агрессивное, мстительное, давящее чувство, так милый юноша вырастает в жестокого хладнокровного убийцу. Если бы Джек внезапно воспылал к ней искренней страстью, Лиза смогла бы его простить. И со временем острый четырехугольник, ранящий ее изнутри, размяк бы и превратился в розовое сладкое желе. Но Джек выразился предельно ясно: он никогда не полюбит ее. И Лиза сделала свой выбор.

Мысль об убийстве не вспыхнула в ее голове внезапно и ярко. Мысль втекала в ее сознание медленно и плавно, как втекает равнинная река в океанское лоно. Лиза не удивилась, не испугалась, приняла эту мысль почти равнодушно. Когда речь идет о выживании, эмоции отходят на задний план. Лиза отдавала себе отчет, что не имеет достаточно опыта, чтобы успешно бороться с любовью. Любовь – слишком сильный соперник. И коль добиться мирного соглашения не имелось возможности, а для мощной атаки не было сил, единственный выход – это нанести выверенный точечный удар в источник раздражения. Джек должен умереть. Это естественное и единственное решение.

Лиза не понимала, по какой причине к ней вернулось ее хваленое самообладание. Она словно долго тонула, захлебываясь в мутной воде, и вдруг случайно вынырнула на поверхность. Под ногами все еще нет опоры, и новая волна грозит накрыть с головой, зато удалось разглядеть берег и понять, в каком направлении плыть.

Лиза не чувствовала себя в безопасности. Она находилась на чужой территории. Именно поэтому так торопилась поскорее осуществить намеченный план. Когда не станет Джека – исчезнет и проблема. Грубовато, конечно. Зато сработает. Главное сейчас – запретить себе думать о категориях, не относящихся к делу.

Воскресное утро выдалось солнечным. Лиза проснулась рано, поцеловала спящую дочь, предупредила няню, что вернется под вечер, и вышла из дома. Села в машину, выбрала направление наугад и поехала, не имея конечной цели. Нужно было проветриться, обдумать план предстоящего убийства. Она пока не решила, как именно лишит жизни товарища. Вариантов было много, но требовался самый простой и эффективный. К сожалению, на помощь друзей рассчитывать не приходилось. Грустно, что компания развалилась. При других обстоятельствах Лиза бы непременно погрустила. Но сейчас ей было не до того.

До полудня она каталась по городу, наслаждаясь пустыми дорогами и непривычно свежим воздухом. В центре припарковалась, огляделась по сторонам и пошла пешком по залитой солнцем улице. Тонкие каблуки мерно стучали по тротуару, Лиза погрузилась в странную задумчивость. Она размышляла сразу обо всем и ни о чем конкретном, необычная усталость расползалась по телу, и такая тоска сжимала сердце – хоть вой. Лизу никогда не пугало одиночество. Ей нравилось общаться с людьми, но и наедине с собой она не скучала. Но почему-то сейчас, гуляя по красивому весеннему городу, она чувствовала, как безнадежно, отвратительно одинока. Еще недавно у нее были преданный муж и верные друзья, а теперь…

Лиза жадно глотнула воздух, почувствовав, что если срочно не сядет, то потеряет сознание. К счастью, поблизости обнаружился какой-то кафетерий. Она толкнула дверь, фактически ввалилась внутрь и рухнула за ближайший столик. Ровно в ту же минуту к остановке на другой стороне улицы подошел широкоплечий мужчина в неказистом, грязно-сером пальто и, взглянув на окна кафе напротив, застыл на месте.

Солнце слепило глаза. Тубис сложил руку козырьком и смог разглядеть вывеску, на которой крупными желтыми буквами значилось: «Динь-динь». Нелепее названия для кафе сложно придумать. Что ж, тем лучше. Где меньше пафоса, там больше искренности.

Сегодня утром Сан Саныча разбудило предчувствие. Было ли оно идущим извне посылом или же обыкновенным следствием его решимости реализовать задуманное – неважно. Он проснулся с твердой уверенностью в том, что сегодня – тот самый день. Сегодня он найдет свою невесту. Дальше откладывать встречу нельзя. Готов подвал, где он поселит возлюбленную. Готовы необходимые медикаменты, которые ему понадобятся со временем. Но главное: готов он сам.

Разлука с Царевной сильно подкосила Тубиса. Девушку пришлось убить быстро, без прелюдий, – времени на удовольствие не оставалось. Как сейчас помнит: всю ночь Анька выла как умалишенная, рвалась на цепи, будто пыталась о чем-то его предупредить. Несколько раз хозяин выходил во двор, чтобы утихомирить собаку, но завидев его, она умолкала и, жалобно поскуливая, указывала в сторону леса. Он списывал все на бабью блажь – Анька хоть и собака, а ревновала похлеще иной девицы. Тубис и двух месяцев с Царевной не прожил, а овчарка прямо извелась вся. Словом, на Анькину истерику он внимания не обратил. О чем потом не раз сожалел.

Утром, проведав Царевну и пожелав ей хорошего дня, Сан Саныч отправился в районный центр, чтобы купить продукты. Уже подъезжая к магазину, заподозрил что-то неладное. У входа стояли трое полицейских и опрашивали людей, тыча им в лицо бумажку. Что на ней изображено, Тубис не увидел. Скорее всего, фоторобот преступника. Чуть поодаль были припаркованы патрульная машина и полицейский уазик. Казалось бы, не самая редкая картина. Сан Саныч проехал подальше, остановил автомобиль у обочины и несколько минут решал, что делать.

Пришел к выводу, что его опасения беспочвенны. Не могли его разыскивать, никак не могли. Он очень аккуратен. Следов не оставляет. Работает чисто, без свидетелей. Сто раз перестрахуется, прежде чем сделает шаг. Причин для паники нет. Пискнул сигнализацией и направился к магазину. Когда до полицейских оставалось несколько метров, грудь словно прострелило. Он застыл на месте, чувствуя, как пошатнулась под ногами земля, а перед глазами задрожало прозрачное марево.

Что-то не давало ему идти дальше.

Стражи правопорядка заметили прохожего и ждали, когда тот подойдет ближе, чтобы задать ему несколько вопросов. Тубис стукнул себя по лбу, громко выругался и повернул обратно к машине, делая вид, что вспомнил о чем-то. Он знал, что за ним наблюдают, и старался идти медленно, не выдавая волнения. Сев за руль, заметил, что к нему двинулся один из ментов, выразительно жестикулируя, прося подождать. Водитель не раздумывал ни секунды. Повинуясь первобытному инстинкту самосохранения, ударил по газам и рванул с места.