— А если завтра? — с надеждой спросил Митька. — У нас ведь есть еще целый завтрашний день.

— День есть. День есть у вас, — радостно сказал Карл Григорьевич. — Только завтра у вас не будет ни меня, ни моей машины. Потому что завтра в девять утра я сяду в поезд Москва — Берлин и вернусь уже через две недели. Слушайте! До сих пор это все делалось совсем не научно. А настоящая наука — мы с Романом Ефимовичем всегда об этом пишем в журнале — начинается с количественного подхода. С числа и меры. А для этого нам надо в ГАИ. Мы не будем просить, чтоб ГАИ стала искать собаку. Мы просто узнаем там для начала, каковы количественные исходные данные. Поняли? И тогда мы научным путем получим этот новый шанс — всем шансам шанс! Собирайтесь!

Карл Григорьевич встрепенулся и схватил собранные им с полу страницы. Он сложил их стопочкой и постучал ребром этой стопочки по столу, чтобы странички легли поровнее. Потом вскочил и положил эту стопочку перед Романом Ефимовичем.

— Ну, ирод! — сказал Карл Григорьевич свирепо. — Конец ты напишешь заново. Но если окажется, что ты меня не послушался, имей в виду, я больше тебе не редактор!

— Ладно, ладно, иди! — хмуро проворчал Роман Ефимович в ответ.

И после этого Карл Григорьевич с Романом Ефимовичем почему-то расцеловались, что было уже совсем неожиданно.

А проехать на Красноармейскую улицу, оказывается, можно не только по Чеховской, начинающейся у трамвайного круга. Карл Григорьевич свернул много раньше в переулок с очень красивым названием — Эльдорадовский, есть такой в нашем районе. И через три минуты белые «Жигули» последней модели резко остановились около отделения ГАИ.

Карл Григорьевич сказал, что пойдет в ГАИ один. Порылся в кармане замшевой куртки, висевшей в машине на крючке. Достал из него удостоверение сотрудника журнала и, прежде чем выйти из машины, с минуту пристально его рассматривал, словно бы видел в первый раз.

Воротился он минут через сорок, но очень мрачный. И, ничего не говоря, сразу круто развернулся и покатил назад — в тот же Эльдорадовский переулок.

Первый вопрос он задал, когда уже выехали на Нижнюю Масловку. Он спросил:

— Где ваш дом?

А второй он задал, когда «Жигули» вкатились в наш двор. Он спросил:

— Бабушка дома?

— Может быть, дома, а может, у нас, — грустно ответила Ольга Скородумова.

— У вас, — хмуро ответил Данила, выглянув из приоткрытой дверцы. — В наших окнах света нет.

— А в тех, которые на улицу? — спросил Митька.

— Тоже нет, — ответил Данила. — Я посмотрел, когда подъезжали.

И Карл Григорьевич повернул к кооперативной башне.

Но, выйдя у подъезда из машины, ребята — все трое — как-то странно затоптались на месте, а потом Ольга сердито сказала:

— Даже идти не хочется. А вы не можете пойти к ним сами? Один? — И назвала этаж и квартиру.

Карл Григорьевич понимающе вздохнул и направился к лифту.

А вздохнул он потому, что ему предстояло пересказать двум уже огорченным людям еще более огорчительное сообщение о действительном положении дел, которые описал ему Федор Васильевич — довольно уже пожилой худенький капитан, дежуривший в отделе ГАИ.

Федор Васильевич был в добром расположении духа, поскольку никаких неприятных происшествий за субботний вечер, на который выпало его дежурство, в районе пока не произошло. И он стал еще радушнее, когда Карл Григорьевич показал ему удостоверение сотрудника журнала, потому что Федор Васильевич был и подписчиком, и читателем, и почитателем именно этого научно-популярного издания. Более того, он был тоже владелец собаки, и притом жесткошерстного фокстерьера, и потому легко представить себе, как он был возмущен похищением нашего кандидата в чемпионы и как сочувственно отнесся к опасениям о здоровье дедушки, перенесшего инфаркт, то есть о моем.

А потом Федор Васильевич взял аккуратный листочек бумаги, и красивой шариковой ручкой вывел на нем изящную единичку, и сказал, что машин с номерами серий «ММК» и «ММХ» всего-навсего двадцать тысяч, и все они — «Жигули». Оттого что теперь номера для «Жигулей» выдают сразу при продаже машин в фирменном центре тольяттинского завода, что на Варшавском шоссе, и получилось, что у «Жигулей» свои серии номеров.

И, поставив пониже единички двойку, а далее тройку и четверку, Федор Васильевич пояснил, что, поскольку «ММК» и «ММХ» — это серии из последних, то и машин последней марки среди них особенно много. И каждая десятая или восьмая окрашена в цвет «белая ночь». А значит, если посчитать наобум, в городе их семьсот или шестьсот, и в каждом районе их, в общем, немного.

Но, во-первых, картотека закрыта, а девушка, которая ею заведует, объявится лишь в понедельник, и поставленный срок — утро понедельника — уже несбыточен. Во-вторых, когда заведующая картотекой переберет около тысячи карточек, отыскивая адреса этих двадцати или тридцати «Жигулей», то машины, которую ищут, среди них может не оказаться, даже если она действительно пребывает где-то поблизости. Ведь ее хозяин мог совсем недавно переменить квартиру, и машина числится в каком-то из двадцати семи других районов. А может быть, что хозяин — не хозяин этой машины, а ездит на ней по доверенности, полученной им от тещи! И вообще похититель собаки может ехать сейчас беззаботно на своих «Жигулях» по шоссе в Симферополь или хотя бы в Калугу. И потому такой поиск — дело не для любителей, а для профессионалов. И, увы, для него нужно время, время и время. И надлежащие юридические основания.

Тогда Карл Григорьевич спросил, подавленный неумолимостью аргументов, представших пред ним одновременно и в научной и в достаточно популярной форме:

— А как же бывает, когда ищут преступника?

А Федор Васильевич вежливо и терпеливо ответил:

— Тогда вопросы задают не мне, а счетно-решающей машине в городском управлении и ставят на ноги всю службу ГАИ города и все патрульные группы.

И еще Карл Григорьевич спросил:

— Значит, нам самим надеяться совсем не на что?

А Федор Васильевич ответил:

— Вам? Почему же не на что? На случай! Случай — великое дело!

И когда Карл Григорьевич привел бабе Нате и Скородумову этот ответ Федора Васильевича, Алексей Петрович задумчиво протянул:

— На случай. На случай. «И случай, бог изобретатель…» И еще на наш третий вариант. Впрочем, не знаю.

А Наталья Павловна сказала:

— Я больше так не могу. Не могу ждать несчастья.

— Но быть может, несчастья все-таки не произойдет? — утешительно спросил Скородумов, а Карл Григорьевич промолчал, потому что у него была своя собака.

— Произойдет или не произойдет, — сказала Наталья Павловна, — но ждать я больше не могу. Я поеду в «Дубки» не в понедельник, а завтра с утра и сама подготовлю Сережу к этому известию и сама все расскажу. Во-первых, там под боком врачи. А во-вторых, если ничего не случится, то мы дождемся, пока кто-нибудь приедет в «Дубки» на такси, и я привезу Сергея Дмитриевича домой.

Вот видите, какое крутое решение она приняла. Прямо скажу, оно было, если бы осуществилось, чревато весьма неприятными последствиями. А Карл Григорьевич, услышав о нем, спросил бабу Нату:

— Простите, вы поздно ложитесь спать?

— Поздно, — сказала баба Ната. — И не знаю, буду ли вообще сегодня спать.

Тогда Карл Григорьевич посмотрел на часы и сказал:

— Сейчас почти десять. До моего дома отсюда минут сорок, дома мне надо на сборы с полчаса и еще сорок минут на путь сюда. Вы позвольте, я загляну к вам на три — пять минут около двенадцати. У меня есть одна идея. Полезная. Только для ее осуществления мне надо съездить домой.

— Ну что вы! — ответила Наталья Павловна. — Какие могут быть еще идеи, коли в девять утра уходит ваш поезд!

— Если я успею к двенадцати, у меня еще останется целых девять часов! А номер квартиры я спрошу внизу, у ваших мальчишек!

И Карл Григорьевич в мгновение испарился, чтоб не дождаться от нее возражений. И в нашу квартиру позвонил как раз под бой курантов Спасской башни. А как только баба Ната открыла ему дверь, он протянул ей в ладонях месячного щенка фокстерьера.