— Не низко? — говорю.

— Нет, — отвечает, — там надо оставить место для следующего.

И, взявшись за руки, как в первые дни, мы отправились на новогодний праздник…

Следующим орденом старший лейтенант Алексей Лунев был награжден за мужество, проявленное при задержании особо опасных вооруженных преступников, напавших на женщину в ту самую новогоднюю ночь.

Посмертно…

В этом году исполняется столетняя годовщина со дня рождения автора «Алых парусов» и «Бегущей по волнам», замечательного советского писателя Александра Степановича Грина.

Три рассказа, которые вошли в этот сборник «Мира приключений» — «Нож и карандаш», «Обезьяна», «Бочка пресной воды», — были опубликованы более пятидесяти лет назад (первый из них тогда еще под названием «Талант») В собрания сочинений А.С.Грина их не включали, как, впрочем, и еще многие десятки его превосходных рассказов, и с конца 20-х годов не переиздавали. Между тем рассказы эти и сегодня живы. Потому что воспето в них самое могучее и самое дорогое в человеке — то, что и делает его человеком: талант и сила духа, неуемное стремление быть собою и отдавать себя другим, способность преодолеть все преграды и сделать невозможное возможным.

Ведь невозможно же, в самом деле, представить, что «обезьянничанье», слепой инстинкт подражания, может развиться у обезьян до такой степени, что они смогут сыграть целый акт из поставленной людьми пьесы! Ну, а если люди, которым они подражают, труппа актеров, заброшенных случаем в тропический лес, сыграли этот акт поразительно талантливо? А если сила их таланта способна покорить не только зрителей-людей, но и обезьян? Как тогда? И Грин всей силой, всем волшебством своего писательского таланта убеждает нас, читателей, что тогда невозможное становится возможным и даже неизбежным.

Ну, а если подвиг совершают сами люди? Двоим морякам, едва не погибшим от жажды, удается не только доплыть на лодке до пресной воды, преодолев расстояние почти в сто километров, им удается преодолеть в самих себе величайший соблазн и не польститься на сверкающий самородок золота, не польститься на него потому, что они люди, а человеку не подобает ради золота оставить умирать без воды товарищей, команду судна

Да, если уж подвиг совершают люди, они зовут за собой всех, кто об этом узнал. И когда юнга О’Мультан, сраженный нервным параличом, находит в себе силы обличить преступника и набрасывает на листке бумаги черты лица убийцы, доктор из больницы, где он лежит, спешит по его зову в суд спасать невинно осуждаемого моряка.

А за ним спешим и мы, читатели. Нас тоже зовет подвиг Вот почему до сих пор в разных уголках Советского Союза возникают юношеские клубы «Алые паруса», а в Феодосии и в Старом Крыму уже несколько раз в гриновские дни, в конце августа каждого года, появляются Зурбаган, Лисе, Гель-Гью — гриновские, воображаемые, но для ребят, которые их возводят, вполне достоверные города.

И вот почему страна, созданная талантом Грина и давно уже вошедшая в наш язык под названием Гринландия, и сегодня жива в воображении не только ребят, но и взрослых, и когда художник и архитектор Савва Бродский украшал Музей А.С.Грина в Феодосии, он был охвачен стремлением не просто украсить музей, а ввести зрителей в эту самую Гринландию: показать им каюту капитана Геза из «Бегущей по волнам», познакомить с картой Гринландии. И этот музей, не похожий на другие литературные музеи, влечет к себе людей. За первые девять лет существования его посетило более полутора миллионов человек. И каждый слышал, верно, призыв капитана Грэя — делать чудеса своими руками. В то, что на это способен каждый человек, Грин верил сам и призывал верить нас. Об этом и те три рассказа, которые вы сейчас прочитаете.

Вл. Россельс

Шлюпка подошла к берегу. Измученные четырнадцатичасовой греблей Риттер и Клаусон с трудом втащили суденышко передней частью киля на песок, между камней и накрепко привязали к камню, чтобы шлюпку не отнесло отливом.

Перед ними, за барьером скал и огромных, наваленных землетрясением глыб кварца, лежал покрытый вечным снегом горный массив. Позади, до горизонта, под ослепительно синим, совершенно чистым небом развертывался уснувший океан — гладкая, как голубое стекло, вода.

Опухшие, небритые лица матросов подергивались, мутные глаза лихорадочно блестели. Губы растрескались, из трещин в углах рта проступала кровь.

Бутылка воды, выданная из особого запаса шкипером Гетчинсоном, была выпита еще ночью.

Шхуна «Бельфор», шедшая из Кальдеро в Вальпараисо с грузом шерсти, была застигнута штилем на расстоянии пятидесяти морских миль[1] от берега. Запас воды был достаточен для нескольких дней рейса с попутным ветром, но очень мал при затянувшемся штиле.

Судно стояло на тихой, как поверхность пруда, воде уже одиннадцать дней; как Гетчинсон ни уменьшал порции воды, ее хватило всего на неделю, тем более что пищу прекратили варить. Сухие галеты, копченая свинина и сухой шоколад лишь усиливали мучения; хоть бочка, в которой еще осталось литров двадцать воды, была заперта Гетчинсоном на замок, повар, просверлив бочку, сосал ночью воду через медную трубку, а затем, наполнив изо рта литровую бутылку, прятал этот запас в свой сундук.

Ночью было немного легче, но с восходом солнца все шесть матросов шхуны, Гетчинсон и его помощник Ревлей почти не вылезали из воды, держась за канаты, переброшенные через борт, на случай появления акул. Жажда была так мучительна, что все перестали есть и тряслись в лихорадке, так как множество раз в день переходили от прохлады изнуряюще долгого купанья к палящему кожу зною.

Все это произошло по вине Гетчинсона, который со дня на день ждал ветра. Если бы своевременно была послана шлюпка на берег, чтобы привезти двухсотлитровую бочку пресной воды, команда не бродила бы теперь, подобно теням, в унынии и бессилии. Наиболее твердо держались Риттер и Клаусон. Свои ежедневные четверть литра воды они пили на ночь, после захода солнца, так что, промучившись день, в течение которого облегчали свои страдания купаньем, вечером хоть наполовину, но утоляли жажду. Прохладная ночь содействовала облегчению. Матросы, выпивавшие порцию воды днем, как только ее получали, сразу, скоро теряли эту влагу, потому что от жары и слабости сердца потели, а Риттер и Клаусон все же могли ночью спать, тогда как других мучила бессонница или тяжелая дремота, отравляемая видениями рек и озер.

К вечеру десятого дня командой овладело отчаяние. Старик Гетчинсон еле двигался. Умирающий от дизентерии повар валялся среди нечистот, редко приходя в сознание и умоляя всех прикончить его. Два матроса бессильно лежали на своих койках в мокрой одежде, чтобы хотя через кожу всасывалось немного влаги. Один матрос, тайно от Гетчинсона, пил время от времени морскую воду, смешанную с уксусом; теперь, полуобезумев от невероятных мучений, он бродил у борта, желая и не решаясь покончить с собой. Четвертый матрос с утра до вечера сосал кусок кожи, чтобы вызвать слюну. Этот матрос неоднократно приставал уже к помощнику шкипера Вольту, чтобы тот объявил жребий на смерть одного из команды ради нескольких литров крови.

Только два человека могли еще двигаться и делать что-нибудь — это были Риттер и Клаусон. Гетчинсон уговорил их ехать на берег за водой. Из последнего запаса была выдана им бутылка мутной воды, драгоценная коробочка с лимонной кислотой, разысканная Вольтом, и несколько апельсинов. Они заслуживали такой поддержки, так как должны были спасти всех остальных.

Вечером Риттер и Клаусон выехали, имея двухсотлитровую бочку, два ружья, пачку табаку и три кило галет.