— Нельзя допустить паники. К тому же Администрация озабочена тем, какое освещение получает курорт в средствах массовой информации. Ты не хуже меня знаешь, как просачиваются такие слухи. Едва плательщики начнут думать, что космические путешествия и работа вне Земли опасны — я уж не говорю об отпуске на Луне, — как доходы упадут вполовину. Нам это ни к чему.

— Но такая волна энергии возникает далеко не каждый день, — запротестовала девушка. — Это астрономический феномен. Божественное знамение, если хотите, и законники там, наверху, обязаны это уразуметь. Туристы подписали немало разных страховых полисов, разве не так? Любая юридическая контора сумеет с легкостью защитить корпорацию от исков в этой связи. Разве юристов не этому учат?

— Естественно, они знают свое дело. Но само слово «радиация»… какая-то жуткая вещь!

— Вы мне будете об этом рассказывать!

— Успокойся, дорогая, ты знаешь, что у тебя есть шанс. Существует вероятность, что твой костюм и термический скафандр сумели укрыть тебя от радиации.

— Доктор, да вы знаете, из чего сделаны эти костюмы? — Джина в недоумении воззрилась на врача. — В основном из синтетических волокон. Ну, еще немного силиконовой шерсти да слой алюминизированной пленки толщиной в один атом. Проходи я в нем сканирование на томографе, каждая моя кость и мышца были бы видны! С таким же успехом мы могли бы танцевать там голыми.

— Скверно…

— Что делать, — горько ответила Джина. Доктор вздернул подбородок:

— Ладно, через семьдесят два часа мы будем знать, что творится внутри. Затем, в зависимости от тяжести состояния…

— Разве нельзя сделать что-нибудь до этого?

— То есть?

— Ну, я кое-что читала о световом излучении. Оно поражает чувствительные части тела человека, такие, как костный мозг, кожные покровы и бактерии кишечного тракта. То, что оно не может уничтожить, подвергается заражению за счет того, что органические молекулы под действием радиации превращаются обычно в токсичные соединения. В ряде мест поражается ДНК и могут образовываться опухоли.

— Не все же из вышеперечисленного непременно случилось в вашем случае!

— Ой, доктор, пожалуйста, не считайте меня набитой дурой. Я получила достаточную дозу, чтоб влететь на полную катушку.

— Хорошо, — кивнул Харпер, — тогда скажи мне, что у тебя на уме?

— Поскольку волна излучения прошла сквозь меня вчера, то все мертвые молекулы и перерожденные молекулы вовсю носятся в моем организме. Можно их как-нибудь вымыть и облегчить ношу лимфоузлов и почек?

Харпер холодно уставился на нее.

— Я имею в виду, — запнулась Джина, — раз мне все равно умирать… Эти люди там…

— Есть лечение, — медленно начал доктор, — его опробовали в начале столетия. Переливание крови и пересадка костного мозга. Однако сначала мы должны убедиться, что твой костный мозг полностью умер, и нам необходимо установить, какую дозу ты получила, то есть еще раз «просветить» тебя, что может оказаться опасным, поскольку мы не знаем, сколько ты уже успела «схватить». Имеются и противопоказания, так что, возможно, сначала это и не понадобится. Мы не знаем, откуда пришел электромагнитный импульс и насколько ты пострадала. Ты не была в обсерватории, где зафиксировали гамма- и альфа-лучи. Но даже там их не смогли измерить…

— Доктор, не пытайтесь никого обмануть. Вы сказали, что наше оборудование тоже пострадало. Какой бы ни была доза, я была там дольше всех — я и мистер Карлин, если говорить точно.

— Хорошо, ты и Карлин, — доктор сделал пометку в блокноте. — Но я все равно не хочу начинать лечение, пока не узнаю, что болезнь и в самом деле налицо.

— Я чувствую ее!

— Что за чушь! У тебя просто психосоматическая реакция.

— Доктор, мы сейчас разговариваем не о вашем теле, — упрямо сказала Джина. — Хорошо, вы выжжете и замените мой костный мозг, заодно с кровью, но подождите секунду! Я всегда думала, что для трансплантации костного мозга понадобится найти кого-то одного подходящего из двадцати — тридцати тысяч потенциальных доноров. Что, у нас на Луне так много кандидатов? Или настолько хорошо подобраны данные?

— Один из кандидатов сидит прямо перед тобой. Мы возьмем пробу твоего мозга, проверим, не нанесен ли ущерб ДНК, изолируем здоровую клетку, осуществим клонирование и введем ее снова, чтобы она начала расти. С кровью проще — нужно только определить группу и подать нужную из хранилища. Затем мы можем заняться тканями с помощью вирусно-инкапсулированного носителя ДНК, сражаясь с поврежденными клетками с помощью твоих же собственных генов.

— Когда мы можем начать? — решительно спросила девушка.

— Джина, не торопись, я еще не все тебе сказал.

— Безусловно, вы еще раз хотите напомнить, что это может не понадобиться или что просвечивание рентгеном меня окончательно доконает. О чем еще говорить?

— Ты будешь слабой как ребенок и болеть несколько недель. Пассивная иммунная система и недостаток лейкоцитов сделают тебя восприимчивой к любой, даже самой незначительной инфекции. Уже только то, что ты выживешь, будет равнозначно огромной удаче, ибо от такого лечения можно запросто помереть.

— Или умереть без него в любом случае.

— Дай мне время, через три дня мы будем знать больше, — заверил ее врач.

— Да, только к этому времени все мое существо будет отравлено, а я сама — наполовину мертва.

— Джина, я твой врач.

— А я свободная женщина, доктор. Дайте мне форму на освобождение от ответственности, и я ее подпишу. Я лучше буду сражаться сегодня вечером, чем сидеть и надеяться, что все обойдется.

Харпер грозно выпятил подбородок. Но Джина заметила, что он всего-навсего прикусил верхнюю губу.

— Хорошо, — вымолвил он в конце концов. — Ты собираешься пройти через круг мучений, которые могут оказаться ненужными.

— В любом случае выбор за мной.

— Пройди в соседнюю комнату и разденься. Я буду там через две минуты для предварительного осмотра.

Джина привстала и застыла на месте:

— Доктор, а как насчет остальных? Как насчет Карлина? Что вы собираетесь им сказать?

— Поэтому мне и нужны эти две минуты — принять решение.

Паланкины

   Носилки

      Спальники

         Кресла-качалки

Медицинский центр округа Чатэм,

Саванна, штат Джорджия,

21 марта, 20.01 местного времени.

Поток пациентов растекался по коридорам от комнаты экстренного оказания помощи. Вялые, порой безжизненные тела лежали на чем попало, лишь бы только не на полу, лишь бы только сохранилась видимость, что это все-таки больница, а не полевой госпиталь. Удобные носилки кончились в первые же полчаса после начала кризиса.

Доктор Норман Фильчнер медленно ступал по коридорам, натыкаясь то на вывороченную руку, то на скрюченную ногу. Он изучал белые как мел лица пациентов и улыбался тем, кого администрация госпиталя, презрев все правила, пустила внутрь, чтобы они помогли ухаживать за своими любимыми и близкими. Эти добровольные помощники и помощницы поддерживали головы пациентов, убирали слюни и держали капельницы, поддерживая давление, поскольку каталки тоже кончились.

Фильчнер был поражен случившимся. С полудня в больницу стали поступать сотни коматозных пациентов, погруженных в состояние, близкое к ступору. Он сам, врачи, технический персонал переливали кровь, проводили иридодиагностику и расспрашивали друзей и родственников о возможных аллергических реакциях, принимаемых лекарствах, а также о возможных причинах нервного потрясения.

Мало-помалу стал вырисовываться общий элемент. Каждый из пациентов был каким-то образом подключен к национальной сети связи в тот момент, когда в результате импульса она выключилась. Большинство из тех, кого сейчас видел доктор, были компьютерными игроками, людьми, которые запирались в комнате, надевали шлем и перчатки и пускались на поиски приключений. Трагедия заключалась в том, что после удара их долгое время не могли найти. Фильчнер внутренне содрогнулся, подумав о тысячах, а может быть, и десятках тысяч только в этом городе — они сейчас лежали неподвижно по всей больнице. Прибавьте к этому множество других больших и малых городов, и перед вами окажутся миллионы людей в ужасном состоянии, которым совершенно некому оказать помощь.