— С вами бы ничего не случилось, — неожиданно подал голос, молчавший до сих пор Карим. — Я бы не позволил!

— Кто бы тебя спрашивал, — отмахнулся Будищев.

— Госпожа Люся, — не унимался мальчишка. — Не выходите замуж за Гару-Мергена. Я уже взрослый мужчина и сам могу на вас жениться!

Услышав столь неожиданное предложение руки и сердца мадемуазель Штиглиц слегка оторопела. Студитский из деликатности удержался от смеха, ограничившись улыбкой, а Сутолмина, до сих пор полагавшего юного джигита своим поклонником, просто ахнула:

— Какой пассаж, господа! — изумленно воскликнула она, широко распахнув все еще заплаканные глаза.

— Ты выйдешь замуж за сердара Мамаца, — снисходительно пояснил ей Карим. — А я возьму в жены госпожу Люсю. И всем будет хорошо!

— Выйдешь тут. Вот отправят нас в Красноводск, и кукуй там в одиночестве, — огорченно вздохнула сестра милосердия, после чего, как будто спохватившись, обернулась к Будищеву: — А что вы думаете об этом, Дмитрий Николаевич?

— Я думаю, любезная Екатерина Михайловна, — без тени улыбки заметил прапорщик, — если Мамацев на вас не женится, то он — совершеннейшая свинья!

— Вы полагаете?! — округлила глаза барышня.

— Уверен. Тем более что священников в Бами хватает. Обвенчаетесь, и никакой Скобелев не сможет вас разлучить.

— Какая прекрасная идея! — радостно воскликнул Студитский, не в силах больше сдерживать веселье.

— Да вы просто Купидон! — укоризненно покачала головой баронесса.

— Люсия Александровна, — начал Будищев, немного помявшись. — Мы так и не смогли толком поговорить. Быть может, сегодня вечером…

— У нас еще будет время, Дмитрий Николаевич, — равнодушно прервала она его.

— Но вас же отправляют в Красноводск!

— Так не сегодня же, — отозвалась баронесса, после чего подошла к своей лошади и почти приказала: — Да помогите же мне!

Немного сбитый с толку переменой настроения барышни, Дмитрий помог ей взобраться в седло, пока Студитский оказывал ту же любезность Кате. Потом они все вместе уехали, а, оставшийся в одиночестве прапорщик немого недоуменно смотрел им вслед.

А может прав Скобелев? — подумал он. — Без них реально спокойнее будет. И вообще, скорее бы уже в поход. Разобраться с этим Геок-тепе, будь он неладен, да возвращаться в Питер. Офицерский чин уже есть, орден святого Владимира, дающий право на дворянство, тоже… Какого черта я вообще тут делаю?

В конце ноября в Закаспийский край прибыли последние подкрепления для предстоящей экспедиции Скобелева. Наконец-то все войска были в наличии, а необходимые припасы собраны. Откладывать поход далее не имело смысла. На смену иссушающей летней жаре давно пришла мягкая среднеазиатская осень. Вершины Копетдага уже пару раз покрывались снегом, правда, ненадолго. Листва в низинах пожухла и осыпалась, а по ночам случались заморозки. И такая погода как нельзя лучше подходила для суровых пришельцев с далекого севера.

Первой в путь, как всегда, двинулась кавалерия. Четыре сотни таманского полка, во главе с самим Белым генералом, довольно большой отряд местных туркмен, имевших давние счеты с текинцами, полубатарея дальнобойных пушек под началом капитана Полковникова и морской взвод на тачанках, под доблестным командованием прапорщика Будищева.

Следом шли более медленные пехотные отряды, сопровождавшие обозы. Бесконечной вереницей тянулся караван тяжело нагруженных верблюдов и почти такая же длинная колонна повозок. Несколько из них выделялись большими эмблемами красного креста на парусиновых пологах. В одном из таких фургонов путешествовали две сестры милосердия: баронесса Люсия Александровна Штиглиц, и ее подруга Екатерина Михайловна Мамацева, урожденная Сутолмина.

Судя по всему, скоропалительная женитьба командира четвертой батареи и была той причиной, по которой генерал не выполнил свою угрозу и не отослал барышень в глубокий тыл. Венчал их иеромонах отец Афанасий — невысокий, но при этом довольно кряжистый человек лет примерно сорока от роду с весьма интересной судьбой. По какой-то причине он не смог ужиться в монастыре и потому записался в Закаспийский край санитаром в один из отрядов красного креста. В отличие от многих других представителей священства отец Афанасий никогда не чурался никакой даже самой грязной работы, не забывая, впрочем, и о своем сане. Закончив перевязки, он шел утешать страждущих, причащать умирающих и отпевать покойников, сочетая, таким образом, заботу о душах и телах своей паствы.

Единственным недостатком сего достойного пастыря было некоторое пристрастие к чарке. Не то чтобы он был запойным пьяницей, вовсе нет, но выпив батюшка иной раз становился оживленным, начинал напевать какие-то гимны, слегка при этом гнусавя, и проявлял редкое рвение к служению. Собственно, благодаря именно этой слабости отец Афанасий и согласился окрутить наших молодоженов, дав себя уговорить все тому же Будищеву. К чести батюшки следует заметить, что деньги за венчание он не взял, но при том, постарался провести таинство в максимальном соответствии с правилами, что было совсем не просто в его положении. [1]

Теперь батюшка правил одним из санитарных фургонов, изредка перебрасываясь словом с сидящей подле него баронессой.

— Не холодно вам? — участливо поинтересовался священник.

— Немного, — односложно отвечала та.

— Ничего, — поспешил утешить ее тот. — Прибудем на место, разведем огонь, согреемся.

— Скорее бы.

— До Батыр-калы [2] всего ничего осталось. Даст бог, к полудню будем. Правда, говорят, текинцы намереваются в нем обороняться.

— Вы полагаете, будет бой? — встревожилась барышня.

— Ничего этому антихристу не сделается! — сердито отрезал отец Афанасий, подразумевая, очевидно, Будищева.

— Отчего вы так его называете? — прекрасно поняла о ком речь Люсия.

— А кто же он еще? Атеист, насмешник и безбожник, стало быть, антихрист и есть!

— Не сердитесь на него, батюшка. Он действовал из благих побуждений.

— Да разве я за то венчание в обиде, — усмехнулся иеромонах. — Соединить любящие сердца перед лицом Господа — дело богоугодное!

— Тогда что же?

— Ничего. Побереглись бы вы от него, барышня.

— О чем вы, батюшка?

— О вас, дочь моя!

— Но у меня нет, и не может быть никаких отношений с этим человеком!

— А вот врать отцу своему духовному не хорошо!

— Святой отец, во-первых я лютеранка! — вспыхнула Люсия.

— Разве же это препятствие для греха-то? — вздохнул отец Афанасий.

— А во-вторых, он — женат!

— Ишь ты, — озадачился поп, — откуда сие ведомо?

— Денщик проболтался.

— Вот оно как, — задумался иеромонах.

— Батюшка, я вас прошу, не надо никому об этом говорить, — после недолгого молчания попросила сестра милосердия.

— Мое дело сторона, — после недолгого раздумья ответил священник.

При подходе к Егин-Батыр-Кале выяснилось, что текинцы не стали обороняться в ауле, очевидно, решив сосредоточить свои силы непосредственно в Денгиль-тепе. Узнав об этом, Скобелев немедленно приказал занять аул, выбрав его в качестве базы для дальнейших действий, но вместе с тем, подозревая возможность засады, одновременно послал две сотни таманцев обыскать окрестности. Казаки с энтузиазмом взялись за дело и скоро пригнали большую отару овец, брошенную прежними владельцами.

— По крайней мере, с голоду мы не умрем, — хмыкнул Будищев, наблюдая за результатом поисков.

— Надо бы и нам чего пошерстить, — хмуро заметил с высоты седла Полковников. — Наверняка в ауле остались какие-нибудь припасы.

Заботы командира полубатареи были понятны. Интенданты с провиантом и фуражом подтянутся еще не скоро, а кормить людей и особенно лошадей надо каждый день. Да-да, лошадей в первую очередь, потому как русский мужик, пусть и одетый в солдатскую шинель, терпелив и неприхотлив, а кони от бескормицы быстро копыта протянут. И тогда будет плохо всем!

— Так пошлите после боя кого из нестроевых, — пожал плечами прапорщик.