— Кажись, кончились, — шмыгнул носом Шматов и попытался вытереть рукавом перепачканное пороховой гарью лицо, отчего оно стало еще грязнее.

— Патроны? — устало пошутил Будищев.

— И они тоже, — без тени улыбки ответил ему денщик, осмотрев опустевшие ящики из-под огнеприпасов.

— Это что же такое? — покрутил головой только что подскакавший к ним Коханюк, потрясенный увиденной картиной до глубины души.

И действительно, вся земля вокруг огневых точек на пару сотен саженей была сплошь усеяна трупами текинцев. Защитники Янги-кала застыли в тех позах, в которых застала их смерть, и представляли собой тяжелое зрелище, даже для ко всему привычных казаков.

— Это перекрестный огонь, — пояснил прапорщик.

— Вашбродь, — позвал Дмитрия матрос из второго расчета. — Никифоров, наводчик, кажись не в себе.

— Это бывает, — кивнул Будищев и, тяжело поднявшись с места, поковылял к соседней огневой точке.

Никифоров и впрямь сидел с белым, как мука лицом и выпученными глазами. Кисти рук его то и дело сжимались и разжимались, как будто он еще стрелял по набегающим на него врагам, а они все не кончались и не кончались.

— Слышишь меня? — позвал его прапорщик, а когда тот не ответил, схватил матроса за воротник и стал трясти, повторяя, — Слышишь меня?!

Через какое-то время в глазах Никифорова появилось что-то похожее на узнавание, и Дмитрий остановился.

— На-ка вот, выпей, — сунул он ему прямо в рот фляжку со спиртом.

Матрос машинально сделал глоток и едва не задохнулся от алкоголя, обжегшего его горло. Согнувшись в три погибели от кашля, он зажимал рот грязной ладонью, а из глаз его неудержимым потоком катились слезы.

— Ничего-ничего, братишка, — похлопал его по плечу прапорщик. — Это шок. Такое в нашем деле бывает.

— Как же это? — плакал здоровый мужик, вспоминая, как под очередями его пулемета вались разодранные пулями люди.

— А никак, — сплюнул на землю Будищев. — Либо мы их, либо они нас.

— Тяжкое это видать дело! — покачал головой внимательно наблюдавший за происходящим Коханюк.

— А ты как думал? — криво усмехнулся моряк и протянул казаку фляжку. — Будешь?

[1] Вафельную ткань изобрели в Турции ткачи города Бурса.

[2] Петрусевич Николай Григорьевич — генерал-майор русской армии, участник Средне-Азиатских походов.

[3] Субалтерн — младший офицер в роте или эскадроне.

[4] Из подлинной инструкции Скоблева перед штурмом Янги-кала.

[5] В большинстве гвардейских полков от офицеров помимо изрядного состояния требовалось высокое происхождение. В лейб-гусарах же служили люди состоятельные, но не имевшие длинной родословной.

[6] В нашей истории генерал Анненков был контужен при рекогносцировке, затем долго служил. Наблюдал за строительством железных дорог в разных областях России, пока не допустил крупное злоупотребление финансовыми средствами, после огласки которого застрелился.

[7] Кизлярка — самодельное бренди.

Вскоре все кишлаки и небольшие крепости, в изобилии окружавшие Геок-тепе, были заняты русскими войсками. Действуя планомерно и хладнокровно, предваряя свои атаки артиллерийским огнем, Скобелев замкнул вражескую цитадель в плотном кольце осады. По всему периметру были устроены редуты и люнеты, оборудованы позиции для пушек.

Морскую батарею, по странному обычаю, принятому в Российской армии, раздергали на взводы и распределили по разным участкам, однако большая ее часть во главе с лейтенантом Шеманом все-таки оказалась в гарнизоне, так называемой «Правофланговой Калы». Вообще, «калой» по-туркменски называется любое укрепление, как большое, так и сколь угодно малое. В данном случае, это был почти настоящий замок квадратный в плане с высокими глинобитными стенами и угловой башней.

Новоиспеченный комендант с энтузиазмом взялся за порученное ему дело и вскоре между Геок-тепе и его крепостью был вырыт самый настоящий ров в сажень глубиной и почти две шириной, способный служить серьезной преградой для любого нападения, а из вынутого грунта отсыпан высокий бруствер. За ним устроили позиции для двух пушек системы Барановского и двух картечниц.

Ранним утром 28 декабря правофланговую Калу удостоил своим посещением прапорщик Будищев, почему-то сегодня обошедшийся без сопровождения верного Шматова.

— Доброе утро, господа! — поприветствовал он Майера и его приятеля артиллерийского подпоручика Владимира Александровича Берга, снимая с плеча футляр со ставшей уже знаменитой винтовкой Шарпса.

Надо сказать, что жилище гардемарина представляло собой весьма оригинальное сооружение. Подле одной из пушек, было выкопана яма более всего напоминавших могилу, длинною примерно в пять футов, а шириною и глубиною около трех. На дне этого укрытия лежала кошма, на которой в данный момент сидели офицеры, и пили чай. Если, конечно, так можно назвать странный напиток бледно-желтого цвета и неопределенного вкуса. Это, вместе с несколькими твердыми, как камень галетами составляло их завтрак.

— Здравствуйте, Дмитрий, — обрадовался ему Майер. — Как хорошо, что вы зашли! Я, кажется, целую вечность не видел вас. Не угодно ли чаю?

— Благодарю, но нет, — усмехнулся прапорщик. — Успел перекусить с утра.

— Что слышно нового в мире и его окрестностях?

— А, — досадливо отмахнулся Будищев. — Глухо как в бронепоезде.

— В каком поезде? — удивленно переспросил Берг, но гардемарин пихнул его в бок, дескать, не обращай внимания.

— Все время роем как кроты, — продолжал Дмитрий, — и самое главное непонятно зачем?! Все одно пулеметы в первую линию велено не ставить!

— Но почему? — удивился Майер.

— А потому Сашенька, — желчно ответил прапорщик, явно кого-то передразнивая, — что они, изволите ли видеть, «тратят слишком много патронов!» Интенданты не справляются с поставками, мать их через коромысло!

— Это так, но после продемонстрированного действия, мне кажется…

— Когда кажется креститься надо! — грубо прервал его приятель. — А вот их высокоблагородию господину полковнику Арцышевскому так не кажется, посему велено не умствовать. Да-с!

— Что за шум? — страдальчески морщась, спросил непонятно откуда появившийся Шеман.

— Да вот, любезный Николай Николаевич, пришел проведать вас. Примите гостя?

— Это, конечно, хорошо, — зевнул всю ночь проверявший караулы лейтенант, — только зачем же так шуметь?

— Тут не шуметь, тут убить кого-нибудь хочется!

— Так за чем же дело стало? — пожал плечами комендант. — Ступайте на башню, да и палите по текинцам сколько влезет. А господа Майер и Берг составят вам компанию, они у нас тоже большие охотники до подобных забав.

— Сашка стрелять научился? — иронически приподнял брови Будищев.

— Но-но-но! — возмутился гардемарин. — Это мы сейчас посмотрим, кто стрелять не умеет. Эй, Петров, быстрее неси берданку, да патронов десятка два!

— А куда твой Абабков делся?

— Да ну его, — поморщившись, отвечал Майер, но против обыкновения не стал высказывать претензии, накопившиеся к нерадивому вестовому. — Лучше скажи, принимаешь вызов?

— Легко! — усмехнулся Дмитрий. — Только пусть тогда и мне обычную винтовку принесут, а то уж совсем избиение младенцев получится.

Сказано — сделано! Друзья немедленно оставили в сторону стаканы с недопитым чаем, и по жребию распределили доставленное матросом оружие. Будищеву и Майеру достались две абсолютно одинаковые берданки, а взявшийся судить состязание Берг и вовсе ограничился биноклем. Что же касается великолепного «Шарпса» с оптическим прицелом, то он остался на попечении все того же Петрова, которому прапорщик на полном серьезе пообещал оторвать голову, если с его винтовкой случится что-нибудь нехорошее.

Самая лучшая позиция для стрелков находилась в угловой башне старой крепости, но туда еще надо было попасть. Для этого имелось целых два входа, но путь к обоим пролегал вдоль стен, на которых дежурили вооруженные часовые. Идя вместе с приятелями к воротам, Дмитрий по привычке отмечал все эти нюансы, все более убеждаясь, что Правофланговая Кала защищена от внезапного нападения как нельзя лучше, чего, к сожалению, было трудно сказать о прочих русских укреплениях.