— Кто, он? — не поняла Люсия.
— Будищев, конечно же, — хмыкнула подруга. — Вероятно, он пришел объясниться с тобой.
— Сейчас я ему все скажу! — взвилась баронесса, и хотела было выйти, с тем, чтобы немедля выполнить свою угрозу, но на пути ее несокрушимой стеной встала мадам Мамацева.
— Ты не можешь…
— Еще как могу!
— Ты не можешь, выйти к нему в таком виде! Посмотри на себя, волосы растрепаны, глаза заплаканы… Нет, это решительно невозможно! Сначала ты умоешься и приведешь себя в порядок, а уж затем можешь высказывать ему все что тебе заблагорассудится!
— Пожалуй, ты права, — вынуждена была согласиться барышня.
— Отправляйся за занавеску, а я, тем временем, займу нашего гостя.
— Дамы, вы вообще живы? — с некоторым сомнением переспросил Будищев, не зная как истолковать упорное молчание, соединенная с непонятной суетой.
— Одну секундочку, Дмитрий Николаевич, — проворковала Катя медоточивым голосом. — Мы немного неодеты. А вы что-то хотели?
— Прошу прощения, — смутился прапорщик. — Я не стал бы тревожить вас, но у меня срочное дело к Люсии Александровне.
— Вы знаете, мадемуазель Штиглиц очень устала. И я даже не знаю, сможет ли она вас принять… или это вопрос жизни и смерти?
— Можно сказать и так, — хмыкнул Дмитрий. — Мне можно зайти?
— Да-да, конечно, то есть нет, мы не… ну вот вы уже зашли!
— Добрый вечер, Екатерина Михайловна, — почтительно поклонился вошедший к ним Будищев.
— Ах, какой вы все-таки коварный мужчина, всегда умеете застать нас, слабых женщин, врасплох!
— И в мыслях не было, — улыбнулся моряк, разглядывая внутренне убранство, пытаясь при этом понять, куда делась Люсия.
— Что вам угодно? — появилась из-за занавеси баронесса.
Волосы ее покрывал белый сестринский латок с красным крестом, лицо умыто, а горевшие яростным огнем были готовы испепелить негодяя, имевшего наглость заявиться к ней, будто имел на это право.
— Как я и сказал госпоже Мамацевой, вопрос жизни и смерти, — ничуть не смутился Дмитрий.
— И чьей же? — не предвещавшим ничего доброго тоном, поинтересовалась Мадемуазель Штиглиц, явно давая понять, что коли речь о самом Будищеве, то уж она и пальцем о палец не ударит для его спасения.
— Вот, — просто ответил прапорщик и достал из-за пазухи, спасенного им щенка.
Бедняга тут же проснулся и заскулил, протестуя против того, что его вытащили из тепла.
— Что это, — едва не взвизгнула Катя, — крыса?
— Сами вы, — едва не сорвался на грубость Дмитрий, но тут же спохватился, и самым любезным тоном поведал историю найденыша: — Это щенок алабая — местной породы собак. У него погибли мать и все братья, и теперь он остался совсем один. Видит Бог, я взял бы его себе, но он очень слаб и я не смогу о нем позаботится.
— И что же вы хотите? — пролепетала Люсия никак не ожидавшая такого поворота событий.
— Вы добрая и нежная! — убежденно заявил ей Будищев. — И если кто-то и может спасти это невинное существо от неминуемой гибели, то только вы!
— Я?!
— Конечно!
— Но я даже не знаю, что с ним делать!
— То же что и с прочими страждущими. Заботиться. Ухаживать. Кормить. И если получиться, любить.
— Боже, какой он маленький и слабый, — воскликнула растроганная Люсия взяв маленькое существо на руки.
— И наверняка блохастый, — не преминула заметить Катя.
— А еще голодный, — добавил Дмитрий. — У вас есть молоко?
— Есть, правда, совсем чуть-чуть.
— Ему много не надо, — мягко улыбнулся Дмитрий. — А завтра я обязуюсь с лихвой возместить все ваши потери.
— Интересно, где вы его возьмете? — не смогла удержаться от возражения мадам подполковница.
— Для такого дела, я всех верблюдиц в отряде выдою, — ухмыльнулся прапорщик, после чего подмигнул и добавил вполголоса: — а если понадобится, то и верблюдов!
После первой кровопролитной стычки под стенами Геок-тепе между противоборствующими сторонами наступило затишье. Текинцы подсчитывали потери и хоронили убитых, а русские ждали подхода основных сил, и потому активных действий не принимала ни одна сторона. Лишь изредка вспыхивающие перестрелки между аванпостами напоминали, что война продолжается. Однако долго так продолжаться не могло и на четвертый день, когда все части Закаспийского отряда достигли лагеря и соединились, Скобелев предпринял очередную рекогносцировку.
В пять часов утра из Егин-Батыр-кале выступили два батальона пехоты, рота саперов, команда охотников, три сотни казаков и две артиллерийских батареи: четвертая «легкая» подполковника Мамацева и третья «Подвижная» штабс-капитана Михайлова. Подвижные батареи появились в отряде перед самым походом и заслуживают отдельного небольшого описания. Вооружены они были устаревшими пушками, снятыми с вооружения и предназначались для непосредственной поддержки войск. Офицеров и фейерверкеров собирали, что называется, «с бору по сосенки» где только можно, от запасных бригад, до крепостной артиллерии. Рядовые канониры были под стать им, зарядные ящики и прочее изготовляли на месте. В результате получилось серьезно усилить артиллерийскую составляющую отряда, как это было принято говорить, «без особого убытка для казны». Ну а то, что орудия были старыми, так у текинцев не было и таких.
Будищев с митральезами на сей раз оказался в резерве, и теперь мирно сидел в своей пролетке, морщась от звуков марша. Генерал Скобелев был верен себе и выступил в поход под звуки оркестра. Трубачи первое время играли вполне сносно, выдувая из своих медных инструментов одну мелодию за другой, но вскоре устали и бодрый полковой марш стал больше походить на непонятную какофонию.
— Когда же вы, блин, замолкните? — беззлобно ругнулся он в сторону музыкантов.
— А чего? — удивился неразлучный со своим хозяином Шматов. — Красиво ж играют…
— Очень, — буркнул в ответ прапорщик и отвернулся, чтобы не поддерживать разговор.
— Ага, — продолжал как ни в чем не бывало денщик. — Я страсть люблю музыку. Чтобы значит барабаны и трубы, и …
— И бабалайки с гармошками, — сердито перебил его Дмитрий, поняв, что Федька не уймется. — Ты молока в санчасть отнес?
— Куды?
— На кудыкину гору, блин!
— Госпоже Штиглицевой? — сообразил парень. — А как же, все чин по чину, в лучшем виде. Они еще велели поблагодарить, а госпожа Сутолмина, то есть, Мамацева, изволили сказать, мол, ходят тут всякие, я то есть, а потом…
Что было потом Шматов рассказать не успел, поскольку на горизонте то и дело стали появляться текинские всадники. Видимо в Геок-тепе заметили выход русской колонны из лагеря и послали разведчиков выяснить, какого рожна надобно гяурам с утра пораньше.
— Гляньте-ка, вашбродие, сколь басурман, — указал на вражеские разъезды сидящий на козлах Егорыч.
— Да и хрен бы с ними, — зевнул не выспавшийся Будищев.
— А ну как соберутся большой толпой, да налетят? — опасливо поежился, мгновенно сменивший тему Федька.
— Нет, не станут они собираться, — не согласился с ним ездовой. — Научены уже пушкарями. Будут опаску иметь, иначе их враз накроют этой, как ее, шрапнелей!
— Одни стратеги кругом, — страдальчески поморщился Дмитрий. — Даже послать некого.
— Что? — переспросил не расслышавший его Шматов.
— Боже, куда я попал, где мои шмотки?!
Часам к одиннадцати утра русская колонна добралась до укреплённого аула Янги-кала, лежащего в двух верстах от самого Геок-тепе и служившего для крепости форпостом. В обширных садах, окружавших аул со всех сторон, засело множество текинцев, время от времени постреливавших в нашу сторону. Заметив это, Скобелев немедленно приказал отправить против них охотничью команду и спешенную сотню оренбургских казаков, поддержанную двумя орудиями подвижной батареи. Между противоборствующими сторонами тут же завязалась ожесточенная перестрелка, изредка прерываемая пушечными залпами.
Еще больше текинцев тем временем собрались рядом с самим Геок-тепе. Было видно, как к гарцующим на своих горячих конях всадникам с крепостных стен обращаются муллы, а те время от времени восторженно кричат, потрясая оружием и стреляя в воздух.
