— Смотри не обожгись, — с усмешкой предостерег его Будищев.

— Постараюсь, — отвечал ему Майер, усердно дуя на свое орудие труда, после чего заглотил содержимое целиком и широко раскрыл глаза от удивления. — Чудный супчик. Браво, Федя! Ты где научился так хорошо готовить? Ей богу, даже не помню, когда я в последний раз ел нечто подобное!

— Где уж мне, — простодушно отозвался денщик. — Это все Дмитрий Николаевич…

— Вот как? — искренне удивился молодой человек и вопросительно посмотрел своего бывшего соседа.

— Хобби у меня такое, — выразительно взглянув в сторону Федьки, ответил тот. — Даг один знакомый научил в свое время.

— Кто, прости?

— Да так, один знакомый из Дагестана. Не забивай себе дурным голову и кушай. Наедай шею, как у быка… хвост.

— С удовольствием.

Немудреное блюдо из вареной баранины настолько пришлось по вкусу проголодавшемуся за время пути Майеру, что он непременно объел бы своего товарища вместе со слугой, но неожиданно появился вестовой от Скобелева и передал категорический приказ Будищеву вместе со Шматовым немедля прибыть к генералу. Быстро накинув успевший изрядно потрепаться китель, Дмитрий прицепил на пояс кортик и револьвер, приведя своего гостя в восторг столь боевым видом. Федька тоже приоделся в солдатскую кумачовую рубаху [4] без погон и приколол к ней крест, пожалованный ему во время войны с турками самим цесаревичем. Завершала его наряд внушительная кобура с револьвером Галана.

— Да ты просто герой! — не удержался от ухмылки гардемарин.

— Смейся-смейся, — добродушно отвечал ему кондуктор, — а Федор из этого чуда техники трех текинцев разом завалил, и жизнь мне спас.

— Неужели, правда? — изумился Майер.

— Ага, — кивнул Шматов. — Только на четвертого патронов не хватило, а Дмитрий Николаевич в него как ножик свой швырнет и прямо в сердце, супостату. Так что он мне тоже жизнь спас.

— Федя — ты мой кумир!

— Хорош лясы точить, а то Скобелев с нас такую шкурку за опоздание соскоблит, что мало не покажется.

Как выяснилось, командующий вызвал не только Дмитрия, но так же всех уцелевших участников вчерашнего дела. Осталось их, к сожалению, не так много. Двое погибло на месте, ещё один — Ефим Дудка отдал богу душу уже после боя, а доктор Студитский и еще трое казаков отправились в госпиталь. Так что теперь в строю стояло всего лишь десять человек, включая Дмитрия, фон Левенштерна и отчего-то их слуг.

Барону это обстоятельство казалось донельзя странным, но такова была воля начальства, спорить с которой он не решился. Шматов встал в и строй совершенно спокойно, как будто давно ждал этого, а вот Зандерс, казалось, растерял большую часть своей флегматичности и выглядел немного растерянно.

— Смирно! — прокричал кто-то из офицеров и из кибитки вышел Скобелев.

— Здорово, молодцы! — обратился он к охотникам и с удовольствием выслушал их ответ.

Затем вперед вышел штабной подполковник и, держа перед собой на вытянутых руках лист бумаги, зачитал приказ:

— Много было слышно о непревзойденных качествах текинских наездников, их храбрости и непобедимости! Однако не далее, чем вчера, малая горстка наших воинов вступила в схватку с превосходящими их в тридцать раз ордами кочевников и не только не погибла, но и вышла из оной победителями. Так что, теперь знайте: если вы будете так же храбры и дисциплинированы, то никакой враг вам не страшен! Всех участников этого славного дела я своей властью награждаю знаками отличия военного ордена. Генерал-адъютант Скобелев. Приказ прочитать в ротах, сотнях, батареях!

Едва офицер закончил читать, командующий двинулся вдоль строя и приколол каждому из казаков на грудь георгиевский крест. Последними удостоились этой чести, побледневший как смерть фон Левенштерн и Будищев. Смерив их после награждения внимательным взглядом, генерал внушительно заявил:

— Что касается вас, господа, а так же доктора Студитского, я взял на себя обязанность сообщить о вашем поведении в бою Государю. Уверен, он не оставит вас своей монаршей милостью и каждому воздаст по заслугам.

Последние слова прозвучали довольно двусмысленно, но Скобелев еще не закончил и повернулся к стоящим навытяжку слугам.

— Как зовут?

— Сто тридцать восьмого Болховского полка запасной ефрейтор Шматов! — отрапортовал Федор, предано поедая белого генерала глазами.

— Ян Зандерс, — с сильным акцентом отвечал латыш.

— Это тебе, кавалер, — с легкой усмешкой протянул ему командующий большую серебряную медаль «За храбрость» на георгиевской ленте, а курляндцу такую же, только малую.

— Служу Богу, Государю и Отечеству! — гаркнул Федька, едва не прослезившись от нахлынувших на него чувств.

Изумленный Зандерс тоже что-то промычал, но что именно никто не разобрал, кроме, может быть, фон Левенштерна, понимающего латышскую речь. Однако последнему было сейчас не до того. Слухи о том, что он якобы предлагал своим подчиненным сдаться, успели облететь весь лагерь, по пути, как водится, обрастая все новыми и новыми подробностями. Казаки-таманцы смотрели на него просто как на зачумленного, а прочие с недоверием или даже осуждением. Возможно, дело было в его немецком происхождении и том высокомерии, с которым он его постоянно подчеркивал. И вот теперь, казалось бы, сам Скобелев наградил его наравне со всеми, и честь барона спасена, но замолчат ли злопыхатели?

Тем временем, награжденных обступили товарищи и сослуживцы и принялись поздравлять с высокой наградой. Особенно много было казаков, радовавшихся за своих станичников и однополчан. Они обнимались, хлопали друг друга по плечам, кого-то хотели даже качать, но на глазах у начальства не решились.

— Мои поздравления, барон! — неожиданно протянул уряднику руку хорунжий, в котором Будищев сразу же опознал Бриллинга.

Согласно уставам, офицерам запрещалось обмениваться рукопожатиями с нижними чинами, но в Туркестане на многие мелкие нарушения дисциплины смотрели сквозь пальцы. К тому же Бриллинг и фон Левенштерн были как бы ни единственными настоящими немецкими аристократами в этих богом забытых землях. В общем, они не то чтобы приятельствовали, но частенько общались на дружеской ноге. Это Дмитрий знал совершенно точно.

— Благодарю, — кивнул вольноопределяющийся.

— Я смотрю, вы тоже отличились? — обернулся на Дмитрия бывший лейб-гусар.

— Совсем немножко, ваше благородие, — с легкой иронией отозвался тот.

— Нет, Карл, — с неожиданной горячностью заговорил курляндец. — Герр Будищев — есть прекрасный стрелок и наш успех во многом зависеть от его меткость!

— В самом деле? — иронически приподнял бровь хорунжий. — Неожиданно для моряка.

Кондуктор в ответ лишь развел руками, дескать, так уж получилось, не обессудьте. Полковой адъютант пренебрежительно хмыкнул, а барон продолжил, показывая на крест.

— Я сегодня вечером намерен устроить маленький торжеств, по случаю этого. Приходите, я будет рад!

— Непременно, — с готовностью отозвался Дмитрий, с трудом скрыв довольную усмешку.

Начальник морской батареи лейтенант Шеман слыл весьма требовательным и строгим офицером. Вверенные ему люди и техника всегда содержались в образцовом порядке. Поступивший под его начало Майер даже как-то пошутил, что будь под началом лейтенанта даже его родной отец, он и его бы разнес за малейшую неисправность. Все это никоим образом не мешало уроженцу Финляндии быть хорошим товарищем и заботливым командиром, но служба у него всегда была на первом месте.

— На кого вы похожи, Будищев? — нахмурился он, увидев наконец-то своего подчиненного.

Тот и впрямь выглядел по сравнению с другими моряками несколько небрежно. Мундир его был изрядно потрепан и носил явные следы ночевок у костра. Вместо сапог на ногах красовались поршни из сырой кожи, воротничок рубашки, мягко говоря, не поражал свежестью. Разве что оружие содержалось в образцовом порядке, хотя его и было куда больше, чем положено по уставу. В общем, не было бы преувеличением сказать, что кондуктор имел вид, что называется, лихой и придурковатый.