Вот так. Они все еще двигались в одном направлении, но уже не должны путешествовать вместе. Кейси могла подождать следующего поезда или ехать дальше верхом, как заблагорассудится. Ей больше нет смысла продолжать мучения.

Она смотрела на Демьена через стол в этом маленьком ресторанчике, и сердце у нее надрывалось при виде того, как он внимательно изучает меню, не догадываясь о страданиях, которые причиняет. После так называемого развода он пребывал в дурном настроении, и Кейси вполне могла его понять. Да, он хотел этого, но опять все произошло противоестественно, нелепо, так же нелепо, как и вступление в брак по чужой указке, против воли тех, кого поженили.

Тупые судьи вроде Бина, играющие человеческой судьбой во имя собственных корыстных интересов, должны быть поставлены вне закона. Надо надеяться, что это вымирающий вид. А людям, с которыми вот так поиграли, не остается ничего иного, кроме как продолжать жить своей жизнью.

Кейси так и намеревалась поступить. Она не собиралась прощаться. Не хватало только заплакать перед Демьеном, а она боялась разреветься, если произнесет слова прощания. Демьен думает, что увидит ее завтра в поезде. Но после сегодняшнего вечера она больше не встретится с ним.

Они остановились в одной гостинице — Кейси не сочла нужным искать пансион. Но дорога в гостиницу превратилась в настоящую Голгофу. Демьен вел светский разговор. Кейси вообще не произнесла ни слова, комок в горле не давал говорить.

Отворив дверь в свою комнату, она повернулась, чтобы посмотреть на Демьена в последний раз и запомнить те мелочи, которые становятся неожиданно дорогими: проступившую на щеках щетину, твердую складку губ, которые могут быть такими нежными, волосы, отросшие больше, чем предпочитал Демьен, и светло-серые глаза, такие же зоркие, как всегда.

Невозможно было отказаться от этого последнего соприкосновения. Оно как прощальный поцелуй, не больше. Однако превратилось оно в нечто совсем иное, потому что Демьен вдруг привлек Кейси к себе и не отпустил. И от этого она тоже не смогла отказаться.

Должно быть, он чувствовал то же самое. Хоть и ожидал увидеть ее завтра снова, но, вероятно, осознал, что сегодня они будут близки в последний раз.

Демьен поднял Кейси и отнес на постель, бережно держа в объятиях. Он раздевал ее очень медленно, то и дело останавливаясь, чтобы поцеловать, каждое местечко, которое он обнажал. Ее плечи, шея, каждый ее пальчик были удостоены особого внимания. И никакой порывистости, только острая нежность была в его поцелуях и ласках.

И Кейси тоже ласкала его. Мускулы Демьена трепетали под ее пальцами. Она не оставила нетронутым ни одного места на его теле.

Контрасты столь явные и вместе с тем столь удивительные — особенности, разделяющие их. Но то, что радовало ее, радовало и его. В этом не было различия, только удивление перед тем, что все это существует.

Тело Демьена было таким восхитительным. Даже его запах одурманивал Кейси. И вкус — о, Кейси не скупилась на поцелуи. Она позволяла себе все, о чем только грезила прежде.

Но такое наслаждение не могло длиться вечно. Их кровь медленно вскипала. Кожа сделалась невероятно чувствительной. Короткий и легкий трепет превратился в непрерывную дрожь. Каждый нерв напрягся до предела. И в ту "секунду когда Кейси показалось, что она больше не вынесет этой муки, Демьен наконец тесно прижал ее к себе, и его бархатная твердость наполнила ее.

Волна высочайшего экстаза нахлынула на Кейси, все ощущения объединились в пульсирующем крещендо. То, что его освобождение наступило одновременно с ее, наполнило радостью сердце Кейси.

Она прижала Демьена к себе. Она сдержала слезы. На это короткое время Демьен принадлежал ей. Каждый из них пойдет своим путем, но она никогда его не забудет и не перестанет любить. Она постарается, очень постарается избавиться от боли и, возможно, когда-нибудь сможет оглянуться на это время без сожаления, просто вспомнить его как лучшую, драгоценнейшую пору своей жизни.

Кортни находилась на западном пастбище, когда увидела, что к ней направляется Чендос. Она ударила лошадь пятками в бока и поскакала навстречу крупной рысью, молясь, чтобы на этот раз он явился домой с добрыми вестями.

Последние семь месяцев были трудными для нее. Не потому, что ей тяжело было вести дела на ранчо Кей-Си в отсутствие мужа, нет, она просто не любила жить с ним в разлуке.

Кортни подъехала к Чендосу и, еле выговорив несколько слов насчет проклятого долгого времени, прямо с седла кинулась в его распростертые объятия.

Она услышала его короткий смешок, прежде чем он прижался к ее губам горячим и невероятно долгим поцелуем. К тому времени как Кортни откинулась назад и взглянула мужу в глаза, она едва не задохнулась. А он улыбался. Именно улыбку прежде всего заметила Кортни, а не спутанную, отросшую бороду и волосы, такие длинные, что Чендосу пришлось заплести их в косу.

Он изменился, больше походил на прежнего Чендоса. Она заметила это во время его первых приездов домой, а теперь перемена стала еще более определенной. Озлобление покинуло его. В глазах снова появилась жизнь. Как ни ужасно было для Кортни одновременно отсутствие и мужа, и дочери, она была готова благодарить Кейси за благотворное влияние на Чендоса.

Это время стало для Чендоса добрым и целительным: он занимался тем, что считал полезным, тем, что хорошо умел делать — гораздо лучше, чем тянуть опостылевшую лямку на ранчо: после смерти Флетчера это стало для него особенно нудно. Пока отец был жив, была и причина выкладываться полностью, доказывать старику, что он, Чендос, умеет вести большое хозяйство лучше, чем Флетчер. Но эта причина умерла вместе с Флетчером.

— Можно надеяться, что на этот раз ты побудешь подольше, чем обычно в эти месяцы?

Чендосу не понадобилось много времени, чтобы отыскать Кейси после ее ночного бегства. Кортни ожидала, что тем и кончится: Чендос сразу привезет дочку домой. Но он этого не сделал. В бегстве Кейси Чендос винил прежде всего себя и решил дать дочери возможность доказать, что она сможет добиться чего хочет. И он просто наблюдал за тем, как она это делает.

— Все позади, Кискины Глазки, — ответил Чендос с коротким вздохом. — Кейси приехала поездом нынче в полдень. Вопрос только в том, явится ли, она на ранчо до наступления темноты. Она волочит ноги так, словно идет на эшафот.

— Это и понятно. Наверное, страшно встретиться с тобой.

Чендос покачал головой:

— Вот уж не думаю. Скорее всего она рада-радешенька, что довела дело до конца. Но я присматривался к ней, когда мне это удавалось, и кажется мне, что наша девочка чем-то опечалена.

— Не случилось ли чего-нибудь недавно, о чем ты не упоминал ни в письмах, ни в телеграммах?

— Случалось многое, но ничего такого, чтоб сокрушаться. Она закончила последнюю работу, за которую взялась, и делала ее в компании с новичком, что ее нанял. Может, она поняла, что ухватила кусок не по зубам, когда чуть было не погибла.

— Чуть было не погибла? Наша дочка чуть не погибла! Ты же твердил, что она ни разу не попала в настоящую беду!

— Не мог же я быть рядом каждый раз, как ей приходило в голову вытаскивать из кобуры пистолет, — со смущенной улыбкой произнес Чендос. — Случалось, она отрывалась от меня, и довольно трудно было снова напасть на ее след.

— А когда опасность была особенно велика? — спросила Кортни.

— Последняя работенка оказалась посложнее, чем я думал. Парень с востока нанял ее выследить одного типа по фамилии Каррутерс. Я расспрашивал тех же людей, что и они. Каррутерс тоже из восточных штатов, и это отчасти ввело меня в заблуждение.

— Он опаснее, чем ты предполагал?

— Нет, сам по себе он безобидный, но окружил себя настоящими наемными убийцами. Видишь ли, она ускользнула от меня в Сандерсоне, удрала ночью, не оставив никаких следов. К тому времени как я ее нашел, она, можно сказать, выступала в главной роли в жуткой заварушке. Театр, да и только!