— Хорошо, что ты смогла уйти из своей ужасной семейки. Надеюсь, здесь тебя не бьют?

— Что ты! Конечно, нет. А вот двух девочек из нашей группы недавно выпороли за то, что они прогуляли недельную службу. Но больше такого не повторялось.

— В любом случае с образованием и способностями у тебя есть возможность устроиться в жизни.

— Да, я знаю. Нам говорили, что нас отправят на государственную службу. А там большие деньги будут платить, не то что у папеньки на заводе. И тогда моей семье не придётся работать и жить в общежитии.

— Ты хочешь содержать родителей, которые тебя били?

— Просто мне до сих пор совестно, что я ушла, бросила их вместе с моими младшими братом и сестрёнкой. Им очень тяжело приходится.

— В смысле, «ушла»? По закону все заклинатели обязаны учиться в специализированных гимназиях и школах. Твоей вины тут нет.

— Родители не хотели меня отдавать, они пытались скрыть мой дар, а я… пошла против их воли.

— Знаешь, ты поступила правильно, и не кори себя за это. Было бы непростительной ошибкой наплевать на свой дар. И неважно, в чём причина.

— Ты так считаешь? — Таня остановилась и повернулась ко мне.

В темноте я едва мог рассмотреть её лицо.

— Без сомнения, — я провёл ладонью по щеке Тани, а потом взял за талию и легонько притянул к себе. Наши губы слились в поцелуе. Мои руки стали опускаться ниже, обхватывая бёдра девушки. Меня охватило возбуждение. Хотелось сорвать с неё одежду прямо здесь, но останавливало понимание, что рядом бродят Жеребцов и Прасковья. В тёмной роще они вряд ли что-то увидят, но вдруг их потянет в эту сторону?

Во мраке что-то мелькнуло, и я замер, всматриваясь в темноту. Моё внимание привлекла прыгающая светящаяся точка.

— Что там? — шёпотом спросила Таня.

— Кажется, фонарь. Сюда идут, — так же шёпотом ответил я. — Надо прятаться.

— Кто идёт?

— Неважно.

Я затащил девушку в кусты, мы присели на корточки и стали наблюдать. Вскоре на тропе показались два человека. Первый держал в руке фонарь, в свете которого я сразу различил форму охранников. Похоже, у них был обход территории, и мы чуть не попались.

К счастью, охранники не стали шарить по кустам и просто прошли мимо. Я думал, Жеребцов с Прасковьей попадутся, но те тоже успели спрятаться. Вскоре шаги и шорох одежды смолкли.

— Ух! Нам повезло, — Таня до сих пор говорила шёпотом. — Иначе меня бы точно розгами побили.

— Да, за ночные прогулки нам влетело бы, — согласился я.

Романтическая атмосфера улетучилась, и теперь Таня только и думала о том, что ей могут наказать за побег из общежития. Жеребцов с Прасковьей тоже решили не задерживаться, и вскоре мы с девушками разошлись по домам.

— Эх ты, а говорил, всё предусмотрел, — укорил я своего приятеля, когда мы шагали обратно мимо спортзала. — Мы чуть не попались.

— Да откуда ж я знал, что охранники тут ночами шастают? — оправдывался Жеребцов. — Эк куда их занесло. Что они тут забыли?

— Территорию обходят, смотрят, не залез ли кто. Работа у них такая.

— Ну кто ж знал? Но всё равно было здорово. Разве нет?

— Было бы лучше, если бы не пришлось прятаться под кустами.

— Может быть, и найдётся такое место. Надо подумать.

Вернулись мы тем же путём, каким и ушли. Никто нам по пути не встретился, а наши соседи дрыхли сном праведников, и даже не услышали, как мы ввалились в комнату и улеглись на свои кровати.

Разбудили меня громкий звонок и включенный в комнате свет.

— Подъём! — крикнул кто-то, заглянувший в комнату. — Одеваемся и на выход! Быстро!

— Что за дерьмо⁈ — выругался Аркадий. — Куда ещё? Зачем в такую рань будить?

— Поди, опять ракшасы напали, — предположил зевающий Вася.

Но никаких ракшасов на школу не нападало. Когда мы, сонные и злые, выползли из комнат, нам приказали строиться в ряд напротив дверей.

— Досмотр личных вещей! — крикнул один из наставников.

— А чего искать-то? — пробормотал тихо Жеребцов, протирая кулаками заспанные глаза. — Не понимаю.

Я тоже не понимал — не понимал, почему с нами обращаются, словно с заключёнными, и с какой стати наставники полезут копаться в моих личных вещах. Тут так постоянно происходит, или сегодня особенный случай?

Два наставника пошли осматривать комнаты с одной стороны длинного коридора, два — с другой.

Учащимся из последней комнаты приказали отпереть все тумбочки, после чего наставники принялись рыться там. Но видимо, ничего интересного не нашли. Вышли и направились к нашей комнате, которая была второй с конца.

А я всё думал про тетрадь с координатами, отобранную у наёмника. Она спокойно лежала в моей тумбочке, ведь мне даже в голову не приходило, что тут творится такой произвол. Да и куда её было прятать? Под кустом? В «трущобах»? Или, может, в землю закопать? Запирающаяся на ключ тумбочка казалась наиболее надёжным хранилищем из всех возможных… до сегодняшнего утра.

Эту тетрадь не должны были увидеть. Иначе потом придётся убеждать Воротынских, что я взял её именно у убитого наёмника, а не, например, в сейфе, и объяснять, почему не отдал сразу. Но это полбеды. Хуже всего то, что тетрадь у меня отнимут.

— Господа, предъявите к осмотру личные вещи. Тумбочки открыть! — скомандовал толстый наставник с усиками.

Мои соседи с неохотой побрели открывать тумбочки, но я не сдвинулся с места. Я не собирался показывать личные вещи и перебирал в голове разные идеи, ища выход из сложившейся ситуации. Силой этот вопрос не решить.

— По какому праву вы собираетесь досматривать мои вещи? — спросил я.

— Учащийся, откройте тумбочку, не задерживайте всех, — раздражённо приказал толстяк с усиками. — Сказано же, досмотр.

— А я спрашиваю, по какому праву? — повысил я голос.

— А по такому! Дерзить вздумали? Неуважение к старшим? Хотите, чтобы вам розг всыпали?

— Я вам не разрешаю досматривать свои личные вещи.

— Ах, вы ещё и не разрешаете? Ну надо же! Фамилия!

— Вячеслав Ушаков, первая группа «В».

— Я вас запомнил. Будете наказаны, господин Ушаков. А теперь тумбочку открыть!

— Этого я делать не буду.

Тут заговорил второй наставник — тоже плотного телосложения, но не такой толстый, как первый, и без усиков:

— Послушайте, Ушаков, чем дольше вы упорствуете, тем хуже будет последствия для вас самих. Пока не откроете тумбочку, все будут стоять здесь и ждать. Весь этаж. Никто не пойдёт на завтрак, пока господин Ушаков не откроет свою хренову тумбочку, — громко, на весь коридор, произнёс наставник. — А если он продолжит упорствовать, то и на урок не пойдёте. А вы знаете, что вам будет, если опоздаете на уроки? Будете наказаны за прогул!

По строю прошёлся недовольный ропот.

— Да откройте же тумбочку, — попросил меня стоявший рядом парень из соседней комнаты. — Иначе нас всех так и будут мурыжить.

— Рот закрыли! — гаркнул наставник. — Молчать всем. Ну что, Ушаков, мы так и будем здесь стоять? Нам-то всё равно. Нам на уроки идти не надо.

Хотелось этим двум «командирам» по башке треснуть, но я сдержался. За избиения наставников точно из школы вылечу. Мне уже рассказали историю, как когда-то учащийся двинул наставнику в морду, после чего его отправили в солдаты.

Но что я мог предпринять? Упираться до конца? Потребовать Вятского? Вряд ли тот встанет на мою сторону. Чтоб директор перед учеником прогнулся? Здесь такого точно не будет. Да и вообще, местные порядки я знал плохо. А вдруг в каком-нибудь императорском указе так и говорится, что учащиеся не имеют никаких прав? Или устав школы считается выше всех законов?

И тут я подумал, что сама по себе тетрадь не должна вызвать подозрения, если в неё никто станет читать её содержимое. Выглядела она самым обычным образом — не очень толстая, в кожаном переплёте, без всяких надписей снаружи. Но даже если наставники заглянут в неё, могут и не догадаться, что за числа там написаны. А вот если придёт директор или кто-то из старших и начнёт сам всё проверять, вот тогда точно отвертеться не получится.