И народ валил… Потому что все знали, с кем дружит Цыпа; совать нос в дела этой компании не желал никто.

…Славка Трушкин сидел в классе и рассматривал, как вокруг него жуют бутерброды. Сам Славка бутера не ясевал. Он думал о том, где сейчас находится Корольков. Лехи-на сумка уныло лежала на парте и создавала впечатление крайней сиротливости, даже тревоги.

Леха сегодня был каким-то… неразговорчивым, что ли. Не таким, как всегда. И утром, до школы, Славка его не видел, хотя они прежде частенько встречались еще в подъезде и шли в школу вместе. (Леха обычно выходил без пятнадцати, Трушкин это знал, и сам выходил без пятнадцати.) Но сегодня Славка пришел в школу один — и увидел, что Леха уже сидит за партой.

После первого урока класс перешел в кабинет географии. Корольков бросил свою сумку на парту и вышел.

Он так и не проронил ни слова.

А Трушкин остался в классе.

Что-то случилось вчера вечером — пока он, Славка, сидел над этой проклятой алгеброй?

Трушкин озабоченно нахмурился и… решил сходить в туалет. При этом Славка совершенно не подозревал, что повторяет Лехин маршрут.

Цыпа возник перед ним, как из-под земли:

— Ремонт, блин! Куда намылился?

— Что? — Трушкин бросил растерянный взгляд. — Какой ремонт?

Цыпа скривился. Уже четверых он отправил в другой конец коридора — этот дохляк был пятым. Достали!

— Вали отсюда, — сказал Цыпа. — Шевели копытами, дохляк… А то — как хочешь, — Толик вдруг нервно хихикнул и посторонился, — заходи, составишь компанию Моченому…

Трушкин вытаращил глаза и мигом все понял.

Примерно с секунду можно было наблюдать, как возле мужского туалета, что был недалеко от кабинета географии, стояли друг против друга Трушкин и Цыпа — оба щуплые и маленькие, с горящими глазами и сжатыми кулаками, готовые броситься в бой…

Через секунду Трушкин вздохнул и расслабился. Он что, самоубийца? За плечами Цыпы маячил зловещий образ Кренделя…

А Леха? Его там метелят, в закрытом помещении, одного. Он, наверное, ждет подмоги…

Но шум школьного коридора заглушал все звуки, которые могли донестись из туалета.

— Ну? — сказал Цыпа.

Славка потоптался на месте, а потом втянул голову в плечи и — пошел по коридору прочь от крендельского прихлебателя. Быстрее, быстрее..

— Слабак, — донеслось вслед. Трушкин не стал оборачиваться.

— Трушкин! Тру-ушкин!

Нет, ему сегодня решительно не везло — это была Маргарита Игоревна. А все потому, что Славка проходил мимо учительской, расположенной в таком неудачном месте, что все дороги вели мимо нее.

— Трушкин, не делай вид, что тебя это не касается, — протрубила классная.

Славка скорчил самую страдальческую гримасу, на которую был способен, и остановился.

Но, обернувшись, Славка мужественно улыбнулся.

Классная стояла в дверях учительской, опираясь рукой о косяк.

— Глобусы, Трушкин, — приятным (излишне приятным!) басом произнесла Маргарита Игоревна. — Глобусы… Хорошо, что я тебя встретила, пойдем, это нужно для урока. — И она скрылась в учительской.

Трушкин, проклиная все на свете, влетел в учительскую. Он не смел ослушаться — те два года, которые Маргарита Игоревна преподавала в их классе географию и была классной руководительницей, ясно напоминали Славке, что этого лучше не делать…

Он охватил руками два глобуса, прижал к себе и помчался в класс.

Маргарита Игоревна что-то хотела сказать ему вслед, но Трушкин не стал слушать.

Достали сегодня его все! Сначала Цыпа, а вот теперь — классная.

А что, если сказать ей о Лехе? О том, что сейчас, в эти самые минуты, происходит в туалете? Но Трушкин не решился заложить Кренделя.

…Он взгромоздил глобусы на учительский стол и рванул к двери. Сразу за порогом опять налетел на классную — та, оказывается, шла следом, а в руках у нее были еще целых три глобуса.

— Трушкин, стой, — сказала Маргарита Игоревна, тяжело переводя дух. — Трушкин! Нужно сходить еще раз! Еще шесть штук.

Славка слабо застонал… Но тут же внутри его поднялась ужасная волна, готовая смести все на своем пути. Волна протеста.

Замирая от страха и решимости, он крикнул:

— Нет, Марь-Игоревна! Извините! — и, сжав зубы, побежал по коридору, чувствуя себя так, словно только что поднял огромное восстание.

— Трушкин! Тру-ушки-ин! — неслось вслед.

Славка не останавливался. Перед ним стояла ясная цель — туалет. До этой цели еще нужно было добежать, а коридор был таким длинным…

Пораженная Маргарита Игоревна несколько секунд пребывала в полной растерянности: это что же, ее перестают слушаться?

Географичка в ярости влетела в класс, поставила глобусы и оглядела жующих.

— Ты, ты, ты и… ты! — палец указал на четырех пацанов. Подумав, Маргарита Игоревна к четырем добавила еще пятерых. «Да они у меня вдвоем каждый глобус нести будут…»

Вслед за толпой мобилизованных она вышла из класса, и тут ей на глаза попался Цыпа, который, как показалось Маргарите Игоревне, околачивался без дела.

Ну и что, если он из другого класса?

— Цыпкин, — мягко позвала училка. — Иди-ка сюда, дорогой. Иди, хороший.

Цыпа мгновенно обмяк, будто из него выпустили воздух. На ватных ногах он отправился помогать грозной географичке, которая вела уроки и у них в классе.

Едва вся компания во главе с Маргаритой Игоревной скрылась в учительской, из туалета в дальнем конце коридора вышел Славка Трушкин. Посмотрев в другой конец коридора, Славка страшно удивился. Цыпы на посту не было.

Цыпы нет, значит, и в туалете уже никого нет, подумал Славка и побежал, радостный, в класс, чтобы встретить там Королькова и толком расспросить, что же с Лехой произошло.

По пути Славку застал звонок.

В классе Королькова не оказалось. Трушкин развернулся, стоя на пороге. Проклятье! С одной стороны к нему приближалась Маргарита Игоревна, за которой следовала целая процессия с глобусами. С другой стороны…

БАБАХ! Недавно охраняемая дверь распахнулась, как выстрелила, как будто по ней с внутренней стороны хорошенько вмазали человек пять каратистов.

Наружу выскочил Блэкмор с ошеломленной физиономией — и уставился на Славку.

— Это что такое? — совсем близко раздался голос Маргариты Игоревны. — Трушкин, Дроздовский… По местам!

Славка уныло побрел к своей парте.

В классе стало шумно: зашли все те, кто участвовал в переносе глобусов, почти весь мальчишеский контингент 8-го «Б». Под шумок возникли и Блэкмор с Кренделем.

Трушкин заметил, как хмурый Крендель, проходя мимо, поднял рукав чем-то заляпанной джинсовки и отер свою мокрую физиономию.

Все расселись. Начался урок. Глобусы теснились на учительском столе и на первой парте. Маргарита Игоревна любовно рассматривала их и вещала что-то насчет одной шестой части суши, которая целиком никак не влезает на страничку атласа, зато отлично помещается на любом глобусе.

Славка смотрел не на глобусы. Его взгляд был устремлен на пустое место рядом, на Лехину сумку, которая по-прежнему уныло лежала на парте и создавала впечатление крайней сиротливости, даже тревоги.

Что случилось на перемене за той дверью, которую охранял Цыпа и открыть которую у него, Трушкина, не хватило духу?

— Ну что ж, валяйте, — произнес Леха в тот момент, когда Цыпа бросил вслед позорно удалявшемуся Трушкину: «Слабак!»

…Леха видел: его враги настроены решительно — все четверо. При желании они могли сделать с ним все, что угодно, — хоть превратить его в один огромный синяк.

«Ни фига, продержимся», — думал Леха.

Спид нервничал, тряс руками желтую пачку «Минтона», бросал в рот таблетки одну за другой. Отправив туда пять или шесть таблеток — успокоился, зачмокал… На толстой роже Черепа застыла улыбка идиота. Немытый Б лэкмор…

Прямо перед Лехой раскачивался на носках Крендель. Пообмятая джинсовка «Райфл-супер», уже непохожая на новую; маленький, черный с красным, значок «HMR» на краю воротника; схваченные на затылке волосы; прядь над чуть желтой в месте недавнего фингала скулой… И фирменная ухмылка на губах.