Корольков растерялся. Компания уставилась на него слезящимися глазами, тут и там стали появляться улыбки.

Леха ляпнул первое, что пришло на ум:

— Двенадцать. — И припустил бегом.

Всю обратную дорогу он ругал себя последними словами за незнание основ киллер-ского дела. Оставив дома покупки, Леха побежал к Трушкину.

Вот тогда-то и был проведен военный совет, после которого у Лехи на столе появился небоскреб видеокассет, а также оружейный справочник Славкиного брата.

После первого урока 8-й «Б» поднялся с мест и направился в другой кабинет. Леха шел в гордом одиночестве. Если кому-то и казалось, будто он намеренно увязался за Жмойдяк и Трубецкой, то в этом, конечно, была доля истины.

Отличницы шли перед Лехой сами по себе, а Корольков — сам по себе.

— Сейчас что, геометрия? — спросила Трубецкая, и Анжелка согласно кивнула. — Сделала? — снова спросила Светка, и собеседница снова кивнула.

На геометрию Леха шел со спокойным сердцем. Все у него было в порядке.

Математичка обещала сегодня собрать тетрадки и поставить за домашнее задание оценки в журнал, но Леха еще вчера аккуратно все списал у Славки. Вечером попросил тетрадь одновременно с каким-то новым фильмом — и готово.

Это пусть всякие Блэкморы места себе не находят, если такие тупые. А Леха с Труш-киным — умницы.

— Дай списать!

Кто это? Ах, как раз-таки Блэкмор.

— Свободен, — Леха махнул рукой. Правильно, пусть Дроздовский позлится, нечего ему думать, будто Леха забыл его прежние штучки.

— Леха, где моя тетрадь?

А это кто? Трушкин? Стоп, а что Славке надо?

— Слушай, забыл дома… — нахмурился Леха. Надо же! Свою взял, а твою забыл… Ерунда, после школы заскочишь, отдам.

Спустившись по лестнице, они прошли мимо учительской и оказались в двух шагах от кабинета математики.

— Леха, да ты что? — оторопел Трушкин. — Сбегай сейчас, большая перемена, успеешь!

— Слушай, достал! — Корольков остановился и, проводив взглядом отличниц (Трубецкая и Жмойдяк скрылись в классе), сжал кулаки. — Скажешь, дома забыл, и делов-то! Ты же сам знаешь, тебе поверят!

Ошарашенный Славка прошел мимо Лехи и тоже направился в класс. Тут же вместо Трушкина на пороге появилась Анжелка.

Ага!

Леха сразу приосанился, развернул плечи. Поймав Анжелкин взгляд, Корольков не стал отводить свой.

Жмойдяк направилась к Лехе.

— Корольков, что за свинство, сбегай ты за Славкиной тетрадью…

Леха не поверил ушам. Откуда она знает?

— Я все слышала, Корольков, — строго произнесла Анжелка. — Принеси тетрадь… Или я подумаю, что в тебе ошиблась.

Ошиблась!.. Да за такие слова можно было сбегать и на край света, причем запросто, и даже вернуться обратно до конца перемены.

— Ну раз ты так хочешь, — Леха улыбнулся. Но нет, нельзя было показать, будто она может из него веревки вить. — А я уже и сам хотел, — добавил Леха, — да только ты влезла.

Анжелка вспыхнула и отошла.

Ну вот, снова он сказал что-то не то! Беда с этими девчонками, то им не так, это не сяк…

Ничего, он принесет. Что, от него убудет, что ли?

Леха зашел в класс, бросил сумку на парту и рысью помчался домой.

Он, конечно, успел.

На геометрии Корольков смотрел не столько на доску, сколько на Анжелку. В конце концов, он решил написать ей записку. Простую, искреннюю, полную скрытой печали.

Леха полагал, что теперь имеет на это полное право. Кем он был раньше? Зеленым новичком — вот кем.

А теперь?

Ого, то ли дело теперь!

И он, немного подумав, начал писать…

Записка гласила:

«УВИДЕВ ТЕБЯ, МЕНЯ ПОРАЗИЛА ТВОЯ ВНЕШНОСТЬ»

Наконец-то он может ей напрямую заявить о своей симпатии!

Леха перечитал и остался доволен. Особенно его порадовала запятая, которую он не забыл поставить.

Леха не подписался, полагая, что это и не надо. Все равно Анжелка поймет, кто автор этой записки. А как же иначе? Теперь все девчонки в школе говорят только о НЕМ.

Сложив записку пополам и еще раз пополам, Леха протянул ее через проход. Там, на третьей парте среднего ряда, чесал ручкой затылок Антон Пономаренко по кличке Помарин.

— Передай Жмойдяк! — сказал ему Леха.

Помарин взял записку, тараща на Ко-ролькова квадратные глаза.

Лехины слова прозвучали так громко, что вздрогнул весь класс — кроме, разве что, глуховатой математички и Блэкмора, который исходил у доски холодным потом. Весь класс наблюдал, как записка белой бабочкой порхала из рук в руки и припорхала к рыжеволосой Анжелке. Весь класс видел, как Анжелка покраснела, развернув бумажку, и бросила затем несколько красноречивых взглядов на Леху Королькова.

Класс все понял.

На перемене Трушкин наплевал на свои обиды и сделал мужественный поступок. Он прямо заявил Королькову, что тот дурак. Полный, круглый и так далее.

— Меня не интересует, что ты там написал, — сказал Славка, — но надо быть полным идиотом, чтобы теперь, когда у тебя дела идут отлично, передавать записки Жмойдяк. Это большой нарыв Кренделя.

Леха лишь хмыкнул. Его воображение в этот момент рисовало пальмы, синее море и рыжеволосую Анжелку с неизменным бультерьером.

— Да ладно тебе, Славка. Спекся давно Крендель.

— Дело твое, — Трушкин поджал губы. Напрасно Корольков не послушал соседа.

Как всегда, Трушкин был прав.

Нет, не спекся Крендель, вовсе не спекся. Когда Леха передал записку Анжелке, Крендель сурово нахмурился, и это означало, что тучи, которые давно уже собирались над Лехой, стали теперь стремительно, по-грозовому, темнеть.

Корольков не задумывался, почему в последнее время перестал звучать хэви-метал из крендельского окна — а задуматься стоило, потому что музыка заглохла не просто так.

Мишка готовился к реваншу. Он задумал вернуть себе былое положение в классе. Для этого он делал дома большой ремонт.

На отцовские деньги была нанята фирма, которая взялась за переоборудование Мишкиной комнаты. Если бы Корольков был наблюдательней, он бы непременно заметил, как время от времени к Мишкиному подъезду подкатывал черный микроавтобус «мицубиси». Из микроавтобуса выскакивали рабочие в синих комбинезонах, деловито что-то выгружали и тут же уносили в подъезд.

Сперва это была тяжелая металлическая дверь. Затем — специальные пластиковые, пористые плиты, шесть огромных пирамид. После этого микроавтобус привез какие-то особые оконные переплеты и двенадцать банок быстросохнущей финской краски…

Королькову даже в голову не пришло связать рабочих из черного микроавтобуса «мицубиси» с Мишкой Кренделем. А зря.

Все мысли Лехи Королькова были заняты Анжелкой. После случая с запиской он раздобыл ее номер телефона. Трушкин, хоть со скрипом, но все-таки дал.

— Самоубийца ты, Леха, — сказал Славка кисло. — Теперь засекай время. Дни твои сочтены.

Леха не стал засекать время. В тот вечер он позвонил Анжелке и заявил, что безумно любит собак, в особенности бультерьеров. Между строк это должно было означать, что Анжелка в нем не ошиблась.

И начались ежевечерние прогулки, которые тоже быстро стали темой для школьных разговоров.

За прогулками внимательно наблюдал из окна Крендель, в то время как рабочие заканчивали переоборудование его комнаты.

— Эй!

Леха оглянулся. Затем, передав Анжелке поводок Джимми, он вразвалочку подошел к Цыпе.

— «Эй» — это не про меня, догнал? — Голос Королькова был негромок, но достаточно грозен. — Тебе что, Крендель не объяснял, как ко мне обращаться?

Цыпа побледнел.

— Для корешей я Леха, а для тебя, заморыш…

— Так Крендель же тебя и зовет, — перебил, волнуясь, Цыпа. — Пошли быстрее.

— Что, прямо сейчас? — Леха сузил глаза и оглянулся. Анжелка вытаскивала из кармана и скармливала бультерьеру какие-то кусочки.

— Да, сейчас. Пошли!