– Держи, – сказала Фрэнки, протягивая ей сапожки. – Я не участвую.

Клео подозрительно сощурилась.

– Серьезно, – сказала Фрэнки. – Я отказываюсь участвовать в конкурсе.

Слова Спектры дребезжали у нее в голове, точно сигнал пожарной тревоги.

– С чего это вдруг? – осведомилась Клео, слегка попятившись. – Что с ними не так?

Она, скривив губу, заглянула внутрь сапожка.

– Ой, погоди! Их что, Спектра мерила? И они теперь все заразные, да?

Фрэнки перечеркнула себя крест-накрест.

– Да чтоб у меня контакты замкнуло!

Би-ип! Би-ип!

Один за другим отключились фены. Один за другим захлопнулись шкафчики. Но никто не ушел. Девчонки не спешили на урок: выжидали, кому же достанутся вожделенные сапожки.

Би-ип! Би-ип!

Клео вскинула сумку на свое умащенное плечико.

– Ну, все равно, значит, с ними что-то не так!

– С ними все в порядке. Клянусь. Просто Бретт не хочет участвовать. А у меня семейные обстоятельства…

Фрэнки перевела дух.

– Ну, и потом, вы с Дьюсом здесь дольше учитесь, чем я. И если кто-то должен представлять школу Мерстон, то…

– Ка! – Клео развернулась на носках своих восьмисантиметровых деревянных платформ. – Я в твоей благотворительности не нуждаюсь!

И она стремительно зашагала к выходу.

– Клео! Постой!

Фрэнки, по-прежнему закутанная в халатик, поспешно запихала свои вещи в сумку. Волосы у нее были не расчесаны. От шеи пахло жженой ватой. Косметика размазалась до такой степени, что уже смахивала на синяки под глазами. И тем не менее Фрэнки выскочила в переполненный народом коридор с уверенностью человека, который вовсе не похож на фоторобот.

– Это не благотворительность! Ты правда этого заслуживаешь! – крикнула Фрэнки вслед блестящим черным волосам, исчезающим в толпе.

– Фрэнки, прекрати! – настаивала Спектра, витая вокруг нее, точно освежитель воздуха с ароматом сирени. – Ты тоже этого заслуживаешь!

– Если бы я этого заслуживала, я бы победила! – отрезала Фрэнки. И бегом побежала догонять Клео. – Возьми их! Они твои! – кричала она ей вслед.

Клео остановилась у кабинета английского, где у нее был следующий урок. Ее топазовые глаза пронзительно уставились на Фрэнки. Теперь они из живых и блестящих сделались жесткими, как два камушка.

– Не хо-чу! Ясно?

Фрэнки запихнула их в сумку Клео.

– Все равно, возьми!

– А я тебе говорю, не нужны мне твои заразные халявные сапоги!

И Клео швырнула сапожками в Фрэнки.

– Берегись! – завопил кто-то, увидев летящие сапоги.

– А-а-а-а-а!

И школьники рассыпались кто куда.

Сапожки грохнулись на пол, жалкие и смятые, как самоуважение Фрэнки. Ну как Билли мог подделать результаты выборов? Неужели это она заставила их поверить, что лучше сплутовать, чем проиграть?

Фрэнки вспомнила, как она себя вела с самого начала конкурса. Она отказалась от своего привычного стиля, раздавала направо и налево папины контакты, тратила свою энергию на то, чтобы заряжать кучку бездушных приборов… И ради чего? Ради какой-то карьеры фотомодели? Ради случая продемонстрировать Клео, что она достойна иметь шестьсот семь виртуальных друзей? Ради возможности сказать себе, что она наконец-то победила?

Ну, победила, а что в этом такого-то? Фрэнки всегда куда больше ценила нормальные отношения с людьми. А теперь, когда она стала девочкой номер один, это ей ничего не дало, кроме необходимости прятать в кулак свои подлинные чувства. Это означало, что в ее присутствии все остальные чувствуют себя неудачниками. Это означало все новые и новые ссоры, а ей хотелось дружить со всеми…

Фрэнки пихнула ногой сапожки в сторону Клео и, задрав подбородок, направилась обратно в раздевалку. Она была уверена, что на этот раз проигрыш означает победу!

В школу Мерстон пришло лето. Окна стояли нараспашку, так и подмывая сбежать с уроков. И ветерок с запахом солнца, подобно песне сирены, нес с собой зов, перед которым мало кто мог устоять.

Мелоди как раз была одной из немногих, кто успешно противился зову. А что толку? Резвиться на солнышке – это для влюбленных и беззаботных друзей, а не для девочки, которую только что бросил мальчик и чьих родителей вызвали к директору.

Она сердито выхватила из почти пустого шкафчика учебник истории, как будто это он был виноват в ее ссоре с Джексоном. Все выходные она надеялась, что он поймет, как эгоистично себя повел, и извинится. Но на ее айфоне все эти дни не появлялось ничего, кроме циферблата со стрелками. Да, если бы устроить соревнования по упрямству, они с Джексоном точно были бы первыми! Единственное, чем спасалась Мелоди, – это ванильный латте со взбитыми сливками и мечты о предстоящем турне. Еще три дня – и все!

– Мелли! – окликнул ее знакомый голос. Кандис неуклюже бежала к ней в своих бирюзовых платформах «Prada». В полосатом комбинезончике, с яркими летними бусами на шее, она выглядела как сбежавший из магазина манекен, который учится ходить. – Тебя ведь Джексон подвезет, верно?

Она сжимала в кулаке ключи от машины, давая понять, что это не столько вопрос, сколько дело решенное.

У Мелоди сдавило грудь – она тосковала по временам, когда могла ответить «да».

– А ты куда?

Кандис ответила не сразу – подождала, пока проходящие мимо ребята отойдут подальше.

– Мы с Шейном хотели перекусить перед лекцией по греческой мифологии.

«Она серьезно?»

– Кандис, ну какая лекция? Ты же даже еще не учишься в колледже!

– А ты их аудитории видела? Там сидят человек триста. Профессор никого в лицо не знает. Мы с Шейном все время перебрасываемся эсэмэсками. Так клево! Ну так чего, тебя подвезут?

– Ну да, разберусь как-нибудь.

– Стоп, – сказала Кандис, наматывая на палец коралловые бусы. – Ты что, до сих пор не разговариваешь с Джексоном оттого, что он бросил тебя тогда у «Голубятни»?

Ах, если бы все было так просто!

– Он хочет, чтобы я доказала ему свою любовь.

– А ты его больше не любишь, – подытожила Кандис, как заправский психотерапевт. – Бывает.

– Да нет! – возразила Мелоди, наконец-то пересилив свой гнев. Или свое самолюбие? – Люблю! Просто…

А в чем, собственно, дело? «Я не хочу жертвовать ради него своей мечтой? Я не хочу, чтобы он этого хотел? Я злюсь оттого, что мне его не хватает?»

– Я думаю, единственное доказательство, которое его устроит, – это если я откажусь от турне, и…

Кандис ахнула.

– Ультиматум? Он что, выдвинул тебе ультиматум?

– Ну, так прямо он не говорил, но…

Кандис захлопнула шкафчик. В полупустом коридоре звук прогремел, как выстрел.

– Девушкам из семьи Карвер ультиматумов не ставят! – объявила она с таким видом, словно это общеизвестная истина. Она нацепила свои темные очки в красной оправе. – Короче, если он хочет, чтобы ты доказала ему свою любовь, валяй! Докажи!

– Э-э?

– Ну да, докажи, что ты любишь этого классного администратора, Гранита. Чувак-то и правда клевый!

Мелоди хихикнула.

– А когда Джексон станет возмущаться, ты скажи: «А-а, так ты хотел, чтобы я доказала свою любовь к тебе? Ну-у, извини-и!»

Нет, Джексон выше подобных игр, и Мелоди тоже. Однако как идея это выглядело прикольно. А может, ее просто прикалывает то, что она в кои-то веки может заставить одного парня ревновать к другому? Не в том смысле, что ее это так уж прикалывает. А просто – «Кто бы мог подумать?»

Би-ип! Би-ип!

– Ну, мне пора! – сказала Кандис с торопливостью человека, делающего нечто незаконное. – Короче, ты домой нормально доберешься?

Мелоди кивнула.

– Желаю приятной лекции!

Она развернулась на носках своих черных кед. Ее ждал очередной урок мистера Чана на тему о том, как Вторая мировая война повлияла на средства массовой информации. Проверяя эсэмэски в телефоне – а вдруг Джексон тоже по ней скучает, – Мелоди как раз на него и налетела.