— Но это не сказка, — подскочил Перчиков. Его голова едва выглядывала из цветов.

— Это не сказка! — крикнул Солнышкин. И выложил всю историю, которая произошла с Перчиковым в далёких морях, совсем у другого острова.

— Да, это не сказка! — вздохнул артельщик. Уж он-то знал, в чём тут дело.

Моряков даже вспотел от волнения. Он не мог этому поверить, но рядом с ним из воды выскакивали дельфины, которые на десятки ладов присвистывали, покрикивали, потрескивали: «Перчиков, Перчиков!»

Капитан махом разбил валявшийся на берегу кокосовый орех и от волнения осушил его до капельки.

— Да ведь это же ценнейшие научные данные! — потряс он перед Перчиковым рукой. — Что же вы молчали?

Но тут другая мысль остановила его: «А где Робинзон? Не терпят ли они бедствие с Пончем? Ведь можно попросить дельфинов разыскать их!»

Вождь островитян только улыбнулся. Он повернулся к морю, что-то пропел, хлопнул в ладоши, и десятки живых быстроходных ракет ринулись вперёд, за рифы, на поиски старого Робинзона.

А Перчикова и его друзей островитяне подхватили под руки и повели к зарослям цветов, на поляну. Молодые островитянки несли туда на банановых листьях жареных поросят, громадных красных омаров. На острове начинался весёлый пир.

И только артельщик повернул в сторону.

— Идём, — позвал его Пионерчиков. Но Стёпка схватился за живот и показал на банку с лекарством.

Конечно, каждому читателю понятно, что ушлый артельщик удалился совсем не для того, чтобы лечить живот. И конечно, не для этого он выудил ночью светляков из чужих банок.

Пока на лужайке звенели протяжные песни, трубили раковины, он торопился набить карманы драгоценностями Тариоры. Нужно было только найти, у кого бы их выудить. Стёпка прогулялся между бамбуковыми хижинами, но не встретил ни одного человека.

Все были на празднике. Только ветер колыхал громадные листья бананов. Правда, в одной из хижин кто-то заворочался, и артельщик дипломатично сказал: «Хе-хе». Но оттуда высунулось свиное рыло и дружелюбно ответило: «Хрю-хрю».

Артельщик откатился в сторону и прислушался. Музыка и пляски были в самом разгаре.

Вдруг над артельщиком что-то пронеслось, и неподалёку раздался удар, следом другой! Стёпка отлетел на верный десяток метров, словно катапультировался. И вовремя.

На верхушке кокосовой пальмы родственник вождя рубил орехи для праздника.

— Эй! — крикнул Стёпка и махнул рукой.

Островитянин швырнул в него орехом: ему было совсем не жаль для гостя!

Стёпка пригнулся и ещё раз махнул рукой. Громадный орех, как ядро, просвистел у самого уха.

— Хватит! — зло заорал Стёпка.

Но вдруг, опомнившись, он улыбнулся и, поманив островитянина пальцем, показал ему банку. Тот, отломив лист пальмы, приземлился, как на парашюте.

Артельщик хихикнул: дело пошло на лад! Он приблизился к островитянину, пальцем прикрыл ему один глаз, а к другому быстро поднёс приоткрытую банку. Тот отпрянул, потом посмотрел на Стёпку и заглянул в банку ещё раз. Губы у него сразу вытянулись трубочкой, а глаза заблестели, как две лагуны.

— Вот это дело! — подмигнул Стёпка и показал: — Я — тебе, ты — мне, — и, оглядываясь, он пощёлкал толстыми пальцами.

— Пальму с кокосами, — предложил островитянин.

Но Стёпка поморщился:

— Нашёл чем удивить!

— Свинью с поросятами, — показал пальцем на хрюкающее у хижины семейство раззадоренный родственник вождя.

— У меня дома таких десять тысяч! — отмахнулся артельщик.

Тогда, что-то сообразив, островитянин стукнул себя по лбу, радостно вскрикнул и помчался домой за самой большой на острове драгоценностью. Через минуту он вернулся с маленьким плетёным сундучком и потряс им перед ухом артельщика.

Внутри что-то звякало, шелестело, будто пересыпающийся жемчуг.

— Вот это другое дело! — причмокнул артельщик. — Это другое… — Он хотел приоткрыть крышку сундучка, но островитянин оглянулся и замахал руками. — Понятно, — сказал артельщик. Он сам сегодня полночи оглядывался.

И, отдав счастливому островитянину банку со светлячками. Стёпка припустил к берегу. Над ним вприпрыжку бежали лёгкие облака, и оттого что у него в руках был тяжёлый сундучок, артельщик тоже чувство вал себя лёгким облаком среди пальм. А если ещё потрогать хоть один драгоценный камень, хоть одну жемчужину, он сиял бы, как само солнце!

Артельщик приоткрыл сундучок, сунул палец. И в тот же миг ему под ноготь вонзилось что-то острое и жгучее.

Он с воем швырнул сундучок на землю, и оттуда с гудом взметнулись крупные золотистые пчёлы. Обхватив руками голову, Стёпка бросился в банановую рощу. Он с треском продирался сквозь заросли. А драгоценности, за которыми он гонялся, звенели у самого его уха и никак не хотели отставать.

Каждый раз, когда в него впивалось жало, он подпрыгивал и лягал пятками воздух.

Внезапно артельщик рухнул в кустарник и замер. Обманутый рой словно споткнулся и заметался из стороны в сторону.

«Ну, мимо! Мимо! — не дыша следил артельщик. — Дальше, дальше… — И, увидев, что пчёлы, наконец, взяли направление на звуки пира, ухмыльнулся: — Попробуйте, попробуйте, Солнышкин! И вы, Перчиков, тоже!»

Но вдруг до его слуха донёсся какой-то гул, потом треск и крик Солнышкина:

— Лови! Лови!

«Узнали о светлячках! Разведали!» — решил Стёпка.

Послышались удары барабана, охотничьи крики, и артельщик, не разбирая дороги, ринулся в дебри напролом.

Еще минуту назад Солнышкин сидел на поляне и думал, как бы поскорее улизнуть из этого круга. Конечно, всё было здорово: и катание на дельфиньей спине, и кокосовое молоко, которое он пил прямо из ореха. Перед ним лопались на костре бананы, а листья банановых пальм овевали его, как опахало.

Но в нескольких шагах шуршал песками белый коралловый пляж, синела прозрачная вода лагуны, сверкало тропическое небо. И Солнышкин, приподняв венки, из-за которых ему совсем не было видно Перчикова, подмигнул:

— Пошли!

Перчиков и сам мечтал улизнуть. Он не любил сидеть в президиумах. И он подтолкнул Пионерчикова:

— Слушай, посиди за меня.

Радист выскользнул из-под венков, ещё раз подтолкнул Пионерчикова, который смотрел, как на соседней пальме орудует клешнями взобравшийся на верхушку пальмовый вор, и наметил самый близкий маршрут.

Но вдруг рядом с ним раздался крик, и на поляну, путаясь в сутане, выбежал старый проповедник. Глаза его от ужаса вертелись, как колесики, а губы вздрагивали и лепетали:

— Гиппопотам, гиппопотам!

— Да где? — воскликнул Моряков.

Это было невероятно: на островке в Тихом океане гиппопотам?

В банановой роще действительно стоял невообразимый треск. И Моряков, а за ним вся команда и островитяне, хватая палки, с боевыми криками бросились вперёд.

Гремели ореховые колотушки, трубили раковины, стучали палки. Целая армия охотников мчалась к банановой роще, где, отбиваясь от пчёл, орудовал толстый Стёпка. Он чувствовал себя сейчас не лучше, чем в медвежьей шкуре, но, конечно, не знал, что перепуганный священник обрядил его теперь в шкуру гиппопотама. Он только слышал, как за ним несётся толпа и раздаётся крик Солнышкина: «Лови! Лови!»

Солнышкин, как всегда, летел впереди. Артельщик бросился в сторону, но споткнулся и вдруг над самым ухом услышал голоса Солнышкина и Перчикова:

— Ну что, видел?

В лицо ему ткнулись два вспотевших носа.

— Кого? — спросил затравленный артельщик.

— Гиппопотама.

Так вот кого ловили, вот что за топот стоял сзади! Подскочив, Стёпка ухватился за висевшую над головой лиану, оттолкнулся и ринулся наугад — над рощей, над плантацией, не зная куда. Мало ему было пчёл, теперь ему не хватало только зубов гиппопотама!

— Стой! — крикнул Солнышкин. — Подожди! — Он тоже схватился за лиану и понёсся за артельщиком.