– Может, у меня есть причины, чтобы запить.

– Даже если ты будешь все время глотать ром – это все равно не вернет Волковичу жизнь.

– Я имел в виду не Волковича.

– Кого же тогда?

– Тебя.

Она поглубже зарылась в подушки.

– Ну, если тебе так хочется, иди ко мне.

– Я думал, что без любви ты этим не занимаешься.

– О, боже мой! – раздраженно простонала она. – Мы что, два подростка, которые совокупляются даже на заднем сиденье машины?

Она придвинулась к краю кровати и хотела встать.

Я толкнул ее обратно на кровать.

– Я же сказал, что хочу поговорить с тобой!

Она прикрыла почти все свое тело.

– Ты что, с ума сошел, Швед? Да, наверняка сошел.

– И давно, по твоему мнению?

– Во всяком случае, с того момента, как мы поженились, ты стаи совсем другим человеком.

– Может, для этого есть причины?

– Какие?

Я начал играть в открытую.

– Ты уверена в том, что Волкович тебя изнасиловал? Может, было как-то иначе?

– Нет, ты действительно сошел с ума! – прошипела она.

– Ты повторяешься!

– Но я говорю серьезно.

Всю прошлую ночь и первую половину дня я имел время для раздумий.

– О'кей! Тогда объясни мне следующее. Как оказалось, что одежда Волковича так аккуратно лежала на стуле? Почему он плюнул тебе в лицо и назвал потаскушкой? Почему он сказал: "Это на тебя похоже"? Может, именно ты пригласила его в свою постель? – Я схватил ее за обнаженные плечи и потряс. – Отвечай!

Она высвободилась из моих рук, добралась до края постели и села спиной к стене.

– Ты с ума сошел... Ты просто лишился рассудка, Швед!

Я придвинулся к ней поближе. Она прижалась к спинке кровати.

– И расскажи мне, почему ты так испугалась пьяного в Тихуане? Если ты не смогла понять, что он сказал, то почему ты решила, что он тебя оскорбил? И ты уверена, что все, что ты мне рассказывала о своем прошлом, соответствует действительности? И что мотель этот ты купила на деньги, оставленные тебе первым мужем?

Она перевела дыхание.

– А на какие деньги я могла его купить?

– Есть много методов, какими девушка с твоей внешностью может заработать деньги.

Она провела рукой по своей груди.

– И ты считаешь меня такой девушкой?

– Во всяком случае, мне все больше и больше так кажется.

– Почему? – поинтересовалась она. – Почему тебе так кажется?

– Потому что ты так себя ведешь.

– Как именно?

Я бросил откровенно:

– Как все потаскушки, которые встречались на моем пути. Та же искусственная улыбка. И ты так же искусственно, как и они, отвечаешь на мои ласки. Ты выглядишь настоящей леди, но только до тех пор, пока не разденешься. А как только разденешься, то сразу ведешь себя так же, как и они. – Я передразнил портовую шлюху: – "Что, матросик, одинок?" Так все они пытаются завязать знакомство. Интересно, именно по этой причине надо мной и насмехаются Мик и Уэлли? И в какую историю я только впутался?!

Она ударила меня своими голыми ногами.

– Я не позволю тебе разговаривать со мной в таком тоне! Не позволю! – И с этими словами она истерически заплакала. – Забирай машину! Забирай все, что хочешь! Только убирайся отсюда! И никогда больше не показывайся мне на глаза! Между нами все кончено! Прямо сейчас...

Я схватил ее за одну из ног, которыми она продолжала пинать меня, и разложил ее на кровати таким образом, чтобы мог без труда дотянуться до нее и поцеловать.

– Самое неприятное как раз и заключается в том, крошка, что я не могу этого сделать.

– Почему? – сдавленным голосом спросила Корлисс, освобождая руки от моих.

– По двум причинам. Потому что я люблю тебя...

– Любишь! Смешно слышать от тебя такое.

Я крепко прижал к себе ее вздрагивающее тело.

– И потом еще этот Волкович, или Липпи Сальц, или как там еще его называют. – Я прижался щекой к ее волосам. – Грин еще раз хочет говорить со мной. И с тобой тоже. Мы теперь связаны друг с другом навсегда. И ни у одного не хватит мужества покинуть другого.

Сладковатый запах, исходивший от ее волос, ее упругое тело возбуждали меня. Я погладил ее рукой...

– О, Швед, Швед! Дорогой ты мой! – простонала она, с дикой нежностью отвечая на мои ласки. Но это длилось всего мгновение.

В следующую минуту она уже вывернулась их моих рук и осталась стоять между кроватью и стеной в узком проходе.

Ее нижняя губа опять подалась вперед, а в глазах появилось выражение загнанной собаки. Она дышала так тяжело, что едва могла говорить:

– Нет, не надо... Ведь я одна из тех, о которых ты говорил... Так что, прошу тебя, оставь меня в покое, пока я не приму душ и не оденусь. А потом пойдем в бар и что-нибудь съедим. – Глаза ее наполнились слезами, а в следующий момент эти слезы побежали по щекам. – А после ужина я, может быть, смогу тебе объяснить, какую боль ты только что мне причинил.

Море было совсем близко. Я буквально мог вдыхать его запахи. Как будто это еще могло сыграть какую-то роль! Корлисс все перечеркнула. Между нами все было кончено.

Любое движение причиняло мне боль. Мышцы болели, как после тяжелой работы.

Глаза мои распухли и слиплись. Кто-то основательно меня поколотил.

Я неподвижно лежал на нарах, ожидая, пока они не прекратят свое покачивание.

"Ты не имеешь права говорить со мной в таком тоне, Швед! Такого я не позволю никому! И не потерплю больше ни минуты! Возьми машину. Возьми все, что хочешь. И мы будем в расчете. Но видеть тебя я больше не хочу".

Эти слова она сказала в баре, в одной из ниш. Корлисс сидела напротив меня, холодная, свеженькая и словно нетронутая в своем белом платье, и уговаривала меня тоже съесть что-нибудь. А мне ничего не лезло в глотку, и я попытался утешиться, поставив перед собой бутылку рома.

Постепенно память возвращалась ко мне. Мы оба так нервничали, словно ожидали возвращения Грина и Купера. Корлисс поинтересовалась, должна ли она возвратить мне кольцо. Я ответил, чтобы она не говорила глупостей, Независимо от того, кем мы были, мы оставались друг для друга Корлисс и Швед... А что произошло потом?

Я сел и осторожно приоткрыл глаз. Первое, что я увидел, был санузел: умывальник и туалет. А сам я находился в узкой камере, три стены которой были сделаны из толстой стали. Четвертая стена представляла собой железную решетку.

Я посмотрел сквозь решетку и увидел симпатичного негра, который сидел в камере напротив и с интересом смотрел в мою сторону.

– Ну как, вернулся к жизни? – спросил он. – Ты так тихо лежал, что я подумал, что ты умер.

Я поднялся и обнаружил свою шапку на верхних нарах.

– Где я нахожусь?

Мой вопрос его позабавил.

– В кутузке, моряк... В тюрьме Сан-Матес-Каунти.

Мне пришлось переварить это сообщение. Этот район находился в тридцати милях к северу от "Пурпурного попугая". А последнее, что я помнил, это как я и Корлисс сидели в одной из ниш бара.

– Может, у тебя найдется что-нибудь покурить? – спросил я у него.

– Я бы сам с удовольствием закурил, – ответил тот.

Я схватился руками за решетку.

– Я не кажусь тебе сумасшедшим? – спросил я его.

Он долго думал, прежде чем ответить на мой вопрос.

– Нет, – наконец ответил он. – Хотя тебя так избили, что трудно сказать, как ты по-настоящему выглядишь. Тем не менее я бы не сказал, что у тебя не хватает винтиков в голове. Ты мне кажешься достаточно нормальным.

– Ты уже был здесь, когда меня принесли? И ты, может быть, знаешь, в чем меня будут обвинять?

Он покачал головой.

– Нет, не знаю. Но у тебя должна быть расписка в приеме вещей, на которой также стоит статья обвинения.

Я порылся в карманах и нашел в кармане расписку, на которой стояло:

"Министерство общественной безопасности

Полицейское управление Сан-Матес-Каунти, штат Калифорния

Дата: 20 июня 1961 года.