Вулканическая активность снизилась, и теперь только фумаролы, гейзеры и озерца кипящей грязи намекали на могучий огонь, что крылся под остывающей коркой земли.

Фельдмаршал вез с собой десяток-другой свиней. Они ехали в красивых купейных вагонах, а пленных людей мы везли в хвосте, в двух полных навоза теплушках для скота. Свиней каждый день мыли в личной ванне-джакузи фельдмаршала, занимавшей большую часть его вагона. За хрюшками постоянно ухаживали два солдата, им вменялось в обязанность содержать в порядке постели, которые животные норовили превратить в хлев, носить им пищу (свиньи ели то же, что и мы) и вообще следить за их благополучием.

Пленных солдат бросали в озера кипящей грязи. Это случалось довольно часто и делалось просто так, развлечения ради. Фельдмаршал заметил, что на меня это действует угнетающе.

— Огр, — так он произносил мое имя, — Огр, тебе что, не по душе наши невинные забавы?

И я притворно улыбался.

Дни удлинялись, на смену дремлющим вулканам пришли низкие холмы и саванны. Фельдмаршал остался без кипящей грязи и придумал новое развлечение — привязывать к шее пленника короткую веревку и гнать его перед поездом. В таких случаях сам фельдмаршал управлял паровозом, хихикал, наращивая скорость и догоняя свою жертву. Обычно сил у несчастного хватало примерно на полмили. Потом его размазывало по шпалам, или он отпрыгивал в сторону, но тогда поезд прибавлял ходу и тащил его вдоль рельсов.

У последнего грязевого озера фельдмаршал приказал обвязать человека веревкой вокруг пояса и столкнуть с берега, а когда бедняга сварился, солдаты вытащили его, покрытого слоем быстро подсыхающей глины. Они взяли лопаты и забросали скорченное тело глиной. Она высохла, и на пепельном берегу соленого зловонного внутреннего моря появилась уродливая статуя.

Мы пересекали высохшее море по дну, приближались к городу, воздвигнутому на громадном круглом утесе, и тут появились бомбардировщики. Поезд разгонялся, рвался к туннелю под разрушенным городом; несколько зенитных пушек — наша противовоздушная оборона — открыли ураганный огонь.

Три средних бомбардировщика шли прямо на нас на бреющем полете — от силы пятьсот футов над рельсами. Первым сбросил бомбы ведущий, еще в четверти мили от поезда. Я за этим наблюдал из плексигласовой башенки на крыше вагона фельдмаршала, куда явился откупорить бутылку айсвайна. Машинист резко дал по тормозам, нас бросило вперед. Фельдмаршал промчался мимо меня, пинком распахнул дверь аварийного выхода и спрыгнул. Я кинулся вслед, ударился о пыльную насыпь, а состав погиб под бомбами, как гибнет игрушечный поезд под солдатскими подметками. Насыпь подбрасывала меня, точно батут, с неба сыпались камни и обломки вагонов. Я свернулся в клубок и заткнул пальцами уши.

Мы в покинутом людьми городе: фельдмаршал, я и еще десять человек. Больше никто не спасся. В отряде есть кое-какое оружие и одна свинья. В разрушенном городе много просторных, гулких, увешанных флагами залов и каменных башен. Мы разбили лагерь в библиотеке, потому что только в ней удалось найти топливо. Город построен частью из камня, частью из тяжелого темного дерева, которое еле тлеет в очаге, даже если разжигать с помощью пороха. Мы берем воду из ржавой цистерны, стоящей на крыше библиотеки, ловим и едим бледнокожих жителей, которые ночью шмыгают по развалинам, точно призраки в поисках того, что им уже вовек не найти. Солдаты ворчат: мол, эти робкие, но доверчивые существа будто специально созданы для нерадивого охотника. После еды бойцы ковыряются в зубах штыками. Один подходит к библиотечным стеллажам и сбрасывает несколько старинных томов. Возвращается с ними к огню, мнет, корежит их, ворошит страницы, чтобы лучше горели.

Я рассказываю фельдмаршалу про варвара и заколдованную башню, про говорящую зверушку и волшебника, про ведьму-королеву и увечных женщин. Ему нравится.

Позже фельдмаршал с двумя солдатами и последней свиньей уходит в свою комнату. Я мою тарелки и слушаю жалобы на скуку и однообразную диету. Наверное, солдаты скоро взбунтуются: их командир имеет крайне смутное представление, что делать дальше.

Меня зовут к фельдмаршалу. Похоже, раньше здесь был рабочий кабинет или мастерская — несколько столов, одна кровать. Оба солдата уходят, ухмыляясь и подмигивая мне. Запирают дверь. «Надень-ка», — улыбается фельдмаршал.

Это платье. Черное платье. Он встряхивает его передо мной, вытирает нос моим платком. «Надень», — повторяет он.

Свинья лежит в его постели на животе, хрюкает и повизгивает; она привязана веревками за копыта к четырем стойкам кровати. Слышен запах духов. «Надень», — требует фельдмаршал. Я смотрю, как он прячет носовой платок. Надеваю платье. Свинья хрюкает.

Фельдмаршал раздевается, бросает свой мундир в старый сундук. На столе лежат книги и тяжелый пулемет, фельдмаршал берет его и сует мне в руки. Он держит длинную пулеметную ленту, словно это массивное золотое ожерелье, которое должно подойти к черному платью. «Ты глянь на патроны. — (Я гляжу на патроны.) — Они боевые; видишь, Огр, как я тебе доверяю, — говорит фельдмаршал, — делай, что я скажу». Его широкое лицо все в поту, изо рта гадко пахнет.

Я должен засунуть ему ствол пулемета между ягодицами, когда он залезет на свинью, вот чего он хочет. Он уже возбужден — от одной этой мысли. Он намазывает руку ружейным маслом и карабкается на кровать, на визжащую свинью, и хлопает ее меж задних ног намасленной ладонью. Я стою в изножье кровати с пулеметом наперевес.

Мне не нравится этот человек, но мы оба не дураки. На плечиках медных гильз заметны царапины — патроны побывали в челюстях тисков, порох извлечен. А может, и капсюли выжжены.

Рядом с головой свиньи лежит подушка. Фельдмаршал вытягивается на животном, оба хрюкают. Одна ладонь все время рядом с подушкой. Там тоже ствол, думаю я.

— Давай, — командует он и хрюкает.

Я обеими руками берусь за ствол пулемета, одним движением вскидываю и опускаю, как кувалду, на голову фельдмаршала. Мои кисти, предплечья и уши раньше глаз сообщают мозгу, что фельдмаршал мертв. Я ни разу до сих пор не слышал и не чувствовал, как раскалывается череп, но сигнал, проходящий через металл пулемета и надушенный воздух, совершенно четок.

Тело фельдмаршала еще движется, но лишь потому, что дергается свинья. Я заглядываю под подушку, перепачканную человеческой кровью и слюной животного, и вижу длинный, очень острый нож. С его помощью взламываю сундук, в который фельдмаршал запихал свою форму, там нахожу револьвер с перламутровой рукоятью и патроны. Убеждаюсь, что дверь заперта, и переодеваюсь в привычную форму официанта. Прихватываю и одну из шинелей фельдмаршала, иду к окну.

Ржавая рама визжит, но не громче, чем свинья. Я уже стою обеими ногами на подоконнике, как вдруг вспоминаю о носовом платке. Вынимаю его из кармана на мундире убитого.

Город темен, а обитающие в нем робкие, неприкаянные души спешат укрыться, когда я тихо бегу по развалинам.

Плиоцен

Она вернулась. Так же поступила и миссис Крамон, заметно постаревшая и как будто даже потерявшая в росте. Вопреки его ожиданиям миссис Крамон не стала расставаться с домом. Андреа переехала к ней, а квартиру на Камли-бэнк, которая все это время сдавалась студентам, продала. Мать с дочерью ладили прекрасно, места в особняке хватало обеим. Большой цокольный этаж они продали со скидкой как отдельную квартиру.

Для него после ее возвращения наступили счастливые дни. Он перестал беспокоиться из-за лысины, и работа пошла на лад, он еще не оставил мысли о партнерстве со своими двумя приятелями, и отец, живший на западном побережье, был как будто вполне доволен судьбой, проводя досуг в клубе для пенсионеров, где уже успел приглянуться нескольким вдовушкам (старик очень плохо поддавался на уговоры провести выходные в Эдинбурге, а потом сидел сиднем, глядел на часы и брюзжал — то ему не хватало игры в карты с дамами, то бинго, то старых танцев; он куксился даже в ресторанах, где, подавали лучшие яства лучших эдинбургских поваров, и громогласно тосковал по привычным тефтелям с картошкой).