Экран гаснет, а затем и лампы. В соседней комнате свет остается гореть.

Я подозреваю, что подсознание пытается мне что-то сказать. Увы, но утонченность никогда не была его сильным местом. Я глубоко вздыхаю, берусь за подлокотники кресла и медленно встаю.

Одежду сбрасываю на пол у кровати. Под подушкой лежит короткая, застегивающаяся сзади ночная рубашка из хлопка. Я ее надеваю и забираюсь под одеяло. Пора вздремнуть.

Дурак! Идиот! Ты хоть понимаешь, что творишь? Ты же здесь был счастлив! Власть, развлечения, широкие возможности. Все это у тебя было. Подумай об этом! И к чему ты хочешь вернуться? Из руководства фирмой тебя небось уже выперли, наверняка завели дело за вождение в пьяном виде (долго еще, приятель, не гонять на шикарных тачках), и ты с каждым днем все старее и несчастнее, и вынужден уступать свою подружку очередной болезни, очередному прикованному к койке полутрупу. Ты всегда поступал так, как хотелось ей, она тебя использовала, а не наоборот. Вы с ней жили, поменявшись ролями: не ты сношал, тебя сношали. И не забывай: она тебя отшила. Дала отлуп. Раз за разом она втаптывала тебя в грязь, а стоило тебе мало-мальски оклематься, она тотчас уматывала за границу. Идиот! Не делай этого!

Да? А что еще мне остается? Между прочим, меня запросто могут отсюда вышвырнуть. Какую-то мозговую деятельность, какую-то активность коры врачи явно фиксируют, но, если так и буду дальше валяться колодой, меня могут счесть безнадежным. Уберут капельницы, перекроют поступление воды и питательных растворов, дадут мне умереть.

Так что я должен позаботиться хотя бы о самосохранении. Разве это не важнейший принцип живой природы?

К тому же нельзя ее вот так бросать. С женщинами подобным образом не поступают. Она этого не заслуживает. Да и никто не заслуживает. Ты ей не принадлежишь, и она тебе не принадлежит, но каждый из вас — часть другого. Если сейчас она встанет и уйдет, и уже не вернется, и вы не увидитесь до конца своих дней, и ты проживешь еще полсотни заурядных лет, то и тогда на смертном одре ты будешь осознавать, что она — часть тебя.

Вы с ней оставили друг на друге свои отметины, помогли друг другу формироваться. Наделили друг друга отличительными черточками — неизгладимыми, что бы ни случилось.

Ты сейчас пользуешься преимущественным правом на нее лишь потому, что так близок к смерти. Если поправишься, она может запросто уйти к нему снова. Вот незадача. Ты же вроде как-то раз решил, что не будешь держать на него зла, или это был всего лишь пьяный треп?

Нет…

Громче.

Я говорю, нет, это не был пьяный…

Приятель, я тебя все еще не слышу. Громче.

Ладно! Ладно! Серьезно я, серьезно!

В натуре, серьезно. И вот еще что: она до сих пор считает, что беда повторяется трижды. Ее отец умер в машине. Потом — Густав, он обречен медленно дегенерировать… Потом я. Очередная машина, очередная авария; очередной мужчина, которого она любила. О, теперь я нисколько не сомневаюсь, что мы с Густавом очень похожи и что мы могли бы понравиться друг другу. И с адвокатом он бы наверняка поладил, как это сделал я, и по той же причине… Но ведь в моих силах не стать третьим, клянусь! Для этого нужно лишь одно: прекратить поиски сходства! (Бледные пальцы выступают из черной дифракционной решетки экрана, дрожа на вечернем ветру, как белые клубни… Вот зараза, опять проектор заело. Монохромное изображение шелушится и лопается, за ним — белый свет. Уже слишком поздно. Снайпер сперва видит цель, затем ловит ее в перекрестье, потом жмет на спуск, а уж в-третьих…)

Нет, эта короткая последовательность закончится на второй жертве, если от меня хоть что-то зависит. (И опять змейкой прокрадывается мысль о том, как мы, наверное, похожи с Густавом. Я знаю, что бы сказал Андреа, если б это я медленно угасал и она вознамерилась бы принести себя в жертву на алтаре неусыпной заботы…)

Поеду в тот, другой, город. Честно, я всегда этого хотел и сейчас хочу. И хочу встретиться с этим человеком. Япона мать, да я просто хочу что-нибудь делать! Путешествовать на транссибирском экспрессе, побывать в Индии, постоять на Айерс-рок, промокнуть до нитки в Мачу-Пикчу! Хочу заняться серфингом! Я все-таки куплю дельтаплан. Снова приеду к Большому Каньону и на этот раз не остановлюсь у обрыва. Я хочу увидеть северное сияние со Шпицбергена или в Гренландии, хочу увидеть полное затмение, хочу наблюдать пирокластические зрелища, хочу пройти по лавовому туннелю, хочу увидеть Землю из космоса, хочу пить тибетский чай в Ладакхе, я хочу плыть вниз по Амазонке и вверх по Янцзы и гулять по Великой Китайской стене. Я хочу побывать в Азании! Я хочу снова увидеть, как с палуб авианосцев сбрасывают вертолеты. Я хочу оказаться в постели разом с тремя женщинами!..

Господи боже! Вернуться в тэтчеровскую Британию, в рейгановский мир, ко всему этому дерьму! Жизнь на мосту, при всей своей странности, была по, крайней мере, предсказуема и хоть относительно безопасна.

А может, и нет. Не знаю.

Я одно знаю: что как-нибудь обойдусь без машины, которая расписывает мне возможные варианты. Выбор не между реальностью и сном, выбор — между двумя разными снами.

Первый — мой собственный: мост и все, что я вокруг него накрутил. Другой — наш коллективный: все, что мы навоображали сообща. Мы существуем во сне, как его ни называй: бытием, реальностью, жизнью. Уж не знаю, к добру или к худу, но я — часть одного сна, и этот сон был наполовину кошмаром, и я едва не позволил ему свести меня в могилу. Но все-таки я жив. Пока во всяком случае.

Так что же изменилось?

Не сон, не суммарный результат наших снов, который мы называем миром, не наша высокотехнологичная жизнь. Может быть, изменился я? Не исключено. Кто знает. Здесь, «внутри», возможно все, что угодно. Не смогу ни о чем судить, пока не вернусь назад. Пока не начну снова жить общим сном, отвергнув свой индивидуальный: о вещи, ставшей местом, о средствах, ставших целью, о маршруте, ставшем пунктом назначения… И вправду — тройка бубен и высококлассный мост, бесконечный мост, ни в чем не повторяющийся мост. Его огромный ржавый каркас вечно разрушается и вечно восстанавливается, подобно тому как змея обновляет кожу или подобно метаморфирующему насекомому — оно в коконе, и оно постоянно меняется…

Ох уж все эти поезда. То-то еще наезжусь на них. Вождение-то наверняка запретят. Глупый ты ублюдок! Это ж надо — перед самым Рождеством залил зенки и полез за баранку. Стыдобища! Разбил свою и чужую тачку, сам едва не угробился. Хорошо хоть, что больше никто не пострадал. Вряд ли я захотел бы вернуться, зная, что кого-то спровадил на тот свет. Или даже если бы только искалечил. Надеюсь, тот бедолага не слишком горюет по своему «MG».

А «ягуар» жалко. Столько времени на него потрачено, столько денег, столько труда опытных работяг. Хорошо еще, я им владел без году неделя, не успел проникнуться сентиментальными чувствами. («Мистер Икс, вы были сильно привязаны к своему автомобилю?» — «Привязан? Да я три часа был переплетен с этим гадом!»)

А мост… мост. Вот встану на ноги (если встану), надо будет Совершить к нему паломничество. Пройду над рекой (если смогу ходить), брошу монетку на счастье. Ха-ха!

Три секции, три частокола, эдаким фертом за стенами форта (Ферт-оф-Форт). Теперь я вспомнил: над автомобильным мостом тоже высились серые иксы. Три громадных «X», одно над другим, как шнуровка или кружево… И еще… Еще… что еще? Ах да: я еще не всю пленку Pogues прослушал. Не было «А Man You Don't Meet Every Day». Пятая тема; спой, детка, не стыдись… А на другой сторонке Eurythmics, это контраста ради. Малютка Энни с тетушкой Аретой наяривают. Для души стараются. Ну а почему бы и нет? Поет «Better To Have Lost In Love (Than Never To Have Loved At All)». Что это, клише? У клише тоже есть чувства.