— Ноги, согнутые в коленях, — вздохнул он. — Согласно воспоминаниям Подкаблучника Хо, это Ноги Силы. Нам лучше помолиться, чтобы они были достаточно сильны для наших детей. Думаю, князь разделил Великий Корень, а куски спрятал в сокровищницах по всему Китаю.

Он опять потряс шкатулку, из неё выпал еще один предмет, миниатюрная крохотная флейта, не больше ногтя большого пальца.

— А что она хотела поменять на перо, корень или флейту? — спросил я.

— А я откуда знаю? Бык, князь Цинь действительно прочитал твои мысли?

— Да, господин, — твердо ответил я.

— Мне это все не нравится, — задумчиво произнес мастер Ли, посмотрел на то место, где стоял призрак, а потом замолчал на целую минуту. — Ну, может, дело разъяснится само собой лет этак через двести или триста. Давай выбираться отсюда.

Легче было сказать, чем сделать. Возвращаться в лабиринт — верное самоубийство, а единственным выходом из сокровищницы служило маленькое оконце. Мы стояли и смотрели на сотню чжанов отвесной скалы, с которой не договоришься без веревок, на злое море, разбивающееся об острые камни, торчащие из пены, словно зубы. Прямо под нами находился маленький спокойный залив, в котором отражалась луна. Казалось, он был всего полчжана в глубину. Я бросил взгляд на залив, потом на мастера Ли, затем снова на залив.

— Жизнь моя была чрезмерно активной, да, пора отдохнуть, — вздохнул мудрец. — Когда я попаду на адский суд, то попрошу Янь-вана дать мне возможность в следующей жизни переродиться трехпалым ленивцем. А у тебя есть какие-нибудь предпочтения на этот счёт?

Я задумался, после чего застенчиво ответил:

— Хочу стать облаком.

На Ли Као был надет пояс контрабандиста, усеянный фальшивыми ракушками. Он открыл одну из них и положил внутрь Ноги Силы. Секунду подумав, мудрец засунул туда же маленькую флейту, я же набил карманы жемчугом и нефритом, на случай, если проживу достаточно долго, чтобы вручить их Облаку Лотоса. Ли Као взобрался ко мне на спину, обвил руками мою шею, а я неожиданно для себя понял, что уже чувствую себя раздетым без моего древнего мудреца. Он стал для меня чем-то вроде плаща. Я взобрался на край окна и нацелился прыгать.

— Прощай, ленивец.

— Прощай, облако.

Я зажал нос и прыгнул. Ветер свистел в ушах, когда мы полетели к заливу и, как выяснилось, к заостренной скале, которую никто из нас сверху не заметил.

— Левее! Левее! — заорал мастер Ли, дергая меня за цепочку медальона, как за вожжи.

Я лихорадочно забил руками, словно большая неуклюжая птица, а отражение луны становилось все больше и больше, пока не стало таким огромным, что я уже ожидал увидеть Чан Э и белого кролика, потрясающих кулаками в мою сторону. Мы промахнулись мимо скалы цуней на пять. Теплые воды Желтого Моря раскрылись нам навстречу и обняли, как давно потерянных друзей.

В монастыре воцарилась тишина, напряжение стояло такое, что теплый воздух трещал, словно его разрывали невидимые молнии. Цвет жидкости в алхимическом сосуде поменялся с шафранового на черный, экстракт был почти готов.

Ли Као вынул пузырек из чана с кипящей водой и убрал пробку. Когда он и настоятель вышли из облака пара, то словно переродились, щеки их порозовели, глаза сияли. У меня бешено заколотилось сердце, настолько силен был аромат женьшеня. Я вспомнил, что даже самые скептически настроенные лекари говорили о потрясающем влиянии корня на сердечнососудистую систему. Мои глаза расширились от надежды, когда настоятель и мастер Ли отправились к ряду кроватей. Три капли на язык, повторить три раза. Родители задержали дыхание.

Эффект Ног Великого Корня Силы оказался крайне необычным. Бледные лица детей зарделись, биение их сердец усилилось, покрывала стали вздыматься от глубокого здорового дыхания, а потом родители закричали от радости — дети, один за другим, сели и открыли глаза! Они начали смеяться, хихикать, затем все мальчики стали водить плечами вверх и вниз, совершая пальцами быстрые хватательные движения. Когда девочки подключились к игре, я с удивлением понял, что наблюдаю ритуал, в котором сам участвовал, по крайней мере, раз сто.

Ли Као подошел к Костяному Шлему и помахал рукой у неё перед лицом. Широкие яркие глаза девочки не пошевелились. Он выругался, схватил свечу из подсвечника, зажег ее, но, когда поднес к лицу больной так, что пламя почти лизало ей нос, зрачки глаз не сократились. Настоятель схватил мальчика, которого мы все звали Обезьянкой, сильно потряс его и также не получил никакой реакции. Дети Ку-Фу продолжали смеяться, хихикать и хватать пустоту, совершенно не реагируя на внешнее окружение. Они проснулись, но оказались в собственном мире.

Костяной Шлем неожиданно замерла и замолкла. Счастливая улыбка оставалась на её лице. Вскоре большинство детей последовало её примеру. Только Олененок Фаня и несколько мальчиков продолжали движения, затем и они остановились. Дети издавали странные приглушенные звуки, напоминающие смех, и все, кроме Олененка и Крошки Хонга, крепко закрыли глаза. Губы последнего начали медленно и ритмично двигаться, и тогда остальные снова начали хихикать, трогать что-то невидимое вокруг себя, не открывая глаз. Только дочка ростовщика сидела как прежде, безмолвная и неподвижная.

Я сказал, что узнал ритуал, но следующее оказалось для меня полной неожиданностью. Все дети перестали щупать воздух и повернули голову на восток. Они были неподвижны и сосредоточенны, словно прислушивались к звуку, существующему только в их мире. Костяной Шлем открыла рот. Когда её тоненький слабый голосок прорезал тишину монастыря, каждый из нас, включая мастера Ли, знатока китайского фольклора, повернул голову в сторону окон и в изумлении стал разглядывать еле видный вдали силуэт Подушки Дракона.

— Диск… нефрита… — прошептала она.

— Счёт… шесть… восемь… — пролепетал Малыш Хонг.

— Пламя жаркое горит… — вступил Обезьянка.

— Ночь морозом холодит… — прошептал Третий Ван.

— Льдом огонь ярко сияет! — хором крикнули мальчики.

— Серебром во тьме блистает, золотом же догорает! — также хором ответили девочки.

Малыш Хонг отвернулся и начал снова ритмично двигать губами. Воодушевление детей увеличилось десятикратно, остальные снова начали хватать воздух пальцами. Только Олененок Фаня сидела неподвижно. Хихиканье и смех становились все громче, они счастливо распевали снова и снова: «Диск нефрита, счёт шесть, восемь, пламя жаркое горит, ночь морозом холодит, льдом огонь ярко сияет, серебром в ночи блистает, золотом же догорает». Обезьянка поднял правую руку в воздух и принялся ей размахивать. Одним пальцем он коснулся лба дочки ростовщика, и в тот же миг Малыш Хонг прекратил шептать. Другие, открыли глаза и весело засмеялись, по лицу Олененка разлилась счастливая улыбка, она сонно зевнула, закрыла глаза и откинулась на постель, все остальные один за другим последовали её примеру. Монастырь вновь наполнили звуки рыдания родителей, когда их чада опять погрузились в сон.

Ноги Силы почти вылечили детей, но, к сожалению, только почти. Слишком маленькими были отростки корня. Настоятель взял меня и Ли Као за руки, повел в свой кабинет и захлопнул дверь, стараясь отгородиться от безутешной скорби жителей деревни. Его морщины и обеспокоенность вернулись, а руки тряслись. Он глубоко вздохнул и повернулся к мастеру Ли.

— Вы продолжите? — тихо спросил настоятель.

— Ну, в данный момент мне совершенно нечем заняться, — ответил мудрец, пожав плечами и криво улыбнувшись, — на самом деле я уже по-настоящему заинтересовался этим удивительным делом, и если кто-нибудь захочет мне помешать, то я буду плакать, как маленький ребенок, у которого отняли сверкающую новую игрушку. Мне поможет, если вы мне объясните, что же изображали дети.

— Они играли в прыгающие прятки, — ответил я.

— Во что?

— Прыгающие прятки, — подтвердил настоятель.

Монастырь зарабатывал тем, что производил очень хорошего качества вино, и, хотя по уставу монахам запрещалось его пить, настоятель налил по чаше мне и Ли Као.