Солдаты проволокли меня по полу к трону, на котором восседал князь Цинь, перед моими глазами снова оказалась ужасная маска. Из её ротового отверстия донеслось шипение, липкий разум правителя вновь заворочался в моей голове, а потом золотой тигр неожиданно отпрянул. Великий и могущественный князь Цинь пришел в ужас. Из его рта потянулась струйка слюны, а перчатки из золотой сетки задрожали на подлокотниках трона. Едкое зловоние страха ударило мне в нос.

— Я вижу трех служанок! — прошептал металлический голос — Я вижу шар, колокольчик и флейту! Я вижу Ноги, Руки и Голову Силы!

Князь дрожал так сильно, что плащ из перьев затрепетал, крыльями развеваясь у него за спиной, но, в конце концов, правитель совладал с чувствами и снова пронзил меня взглядом. Скользкий разум копошился в моей голове, перебирая мысли, а потом я почувствовал его облегчение и растущую радость.

— Но я не вижу птиц, или перьев, или чего-нибудь по-настоящему важного, — изумленно сказал он. — Только этих бесполезных детишек и правильный поиск по неверной причине. Ты и твой престарелый спутник следовали по путям, которыми нельзя следовать, побеждали стражников, которых невозможно сокрушить, уходили из мест, откуда нет выхода, и до сих пор не имеете ни малейшего понятия, что же вы делаете на самом деле, куда идете, а главное, почему!

Теперь в металлическом голосе послышалась злорадная жестокая радость.

— Вам удалось встревожить меня, и теперь вы поймете, что значит побеспокоить князя Цинь.

Маска повернулась к солдатам и приказала:

— Бросьте старика и мальчишку в пыточную камеру. Их ждет очень медленная смерть в Железных Рубашках.

Только князь мог выбрать такой способ казни. Спешу обратить ваше внимание, что во всех остальных уголках Китая Железные Рубашки давным-давно отправили в музеи как свидетельство жестокости страшного Средневековья. На самом деле они сделаны вовсе не из железа, а из стальной сетки, которая застегивается при помощи шейной петли и крюков на спине. Рубашки обворачивают вокруг обнаженного тела жертвы и стягивают до тех пор, пока плоть не выпячивается сквозь отверстия сетки, после чего палач берет что-нибудь тяжелое и грубое, например, камень, и медленно проводит по железу, соскабливая выступившие куски мяса. Кровотечение аккуратно останавливается, на следующий день рубашку чуть-чуть сдвигают, а процесс повторяют, потом еще раз, и еще. Опытный палач может так пытать свою жертву месяцами. Приговоренному же остается надеяться только на то, что он сойдет с ума в самом начале этой игры.

Ли Као и меня завернули в такое количество цепей, что мы не могли шевельнуть и пальцем, а солдаты стонали под нашим весом, пока несли нас вниз по кажущейся бесконечной веренице каменных ступенек. Я насчитал одиннадцать пролетов, причем каждый охранялся все большим количеством стражников. Воздух становился все гуще, начал отдавать гнилью, из черных каменных стен сочилась липкая зеленая вода. Наконец, мы добрались до самых нижних темниц. С громом распахнулись обитые медью двери, и хрипящие солдаты внесли нас в пыточную камеру, украшенную следами крови предыдущих жертв. Палач неодобрительно посмотрел на них. Это был дородный малый с лысой серой головой, ярко-красным носом, четырьмя желтыми зубами, торчащими во рту, и жалобой на устах.

— Работа, работа, работа! — брюзжал он, снуя вокруг нас с измерительной лентой. — Вы хоть понимаете, что Железную Рубашку надо индивидуально подгонять под каждую жертву? Вы хоть понимаете, что на создание приличной рубашки уходит минимум два дня? Вы вообще осознаете, что князь приказал мне закончить рубашки для вас за два часа?!! А потом я еще должен провести первое соскабливание, а такая операция, если, конечно, подойти к делу должным образом, занимает целых два часа.

Палач сделал шаг назад и воздел вверх палец.

— Посмотрите на эти цепи! — запричитал он. — Понадобится целый час на то, чтобы снять их, развернуть и повторно заковать вас! Вы хоть понимаете, что Прародительница приказала мне после пытки на дыбе четвертовать еще одного заключенного? Когда я буду отдыхать, я вас спрашиваю? Разве в мире нет жалости? Неужели всем наплевать на самочувствие простого труженика?

Но не только палач был недоволен жизнью.

— А мы? — возопили солдаты. — Нам придется нести охрану в этой склизкой дыре, пока пленники не умрут, и если ты хотя бы наполовину так хорош, как о тебе говорят, на это уйдут месяцы! Начальник охраны отказался выписать на нас затычки для ушей, мы оглохнем от криков уже через неделю! Посмотри на этих тараканов! На этих пиявок! На эту липкую сочащуюся изо всех дыр воду! Здесь внизу свирепствует лихорадка, это так же очевидно, как и то, что ты родился на свет! Но даже если мы целыми и невредимыми вернемся к своим женам, что хорошего это принесет нам? Князь заставил нас завернуть этих ублюдков в такое количество цепей, чтобы они не могли пошевелиться, пронести их по одиннадцати лестничным пролетам, и теперь четырехсторонняя грыжа превратила всех нас в евнухов!

Похоже, сегодня воистину был день печали.

— Горе! — завыл кто-то, на лестнице раздались семенящие шаги. — Горе! Горе! Горе! — причитал Кролик с Ключами, рысью вбегая в пыточную камеру. — Князь приказал мне наблюдать за пыткой моего ближайшего друга и самого щедрого покровителя моей жены и составить полный отчет об их страданиях! Добрый вечер, господин Ли из Као. Добрый вечер, господин Лю из Ю. Очень рад видеть вас снова, но как князь мог так поступить со мной?

Коротышка замер в драматической позе, одной рукой прикрыв глаза, другую протянув в сторону.

— Меня ужасно тошнит в мясных лавках! — причитал он. — Я падаю в обморок, порезав палец! При виде алых закатов прячусь под кроватью! Охотничьи собаки вызывают во мне приступы необоримого ужаса! Меня однажды вырвало на очень уважаемого аристократа, когда тот представил меня своему кровному брату! Я опозорился на государственном пиру, когда нечаянно съел кровяной колбасы! А теперь мне придется следить за самой кровавой казнью, когда-либо изобретенной человеком! О горе мне! Горе! юре!

— Проклятие, убирайтесь отсюда и дайте человеку поработать! — взревел палач.

Он начал яростно колотить полосы металлической сетки, солдаты, пыхтя и издавая жуткие стоны, вынесли нас в прилегающий каземат и швырнули на пол. Покачиваясь, хватаясь за грыжи, они захлопнули дверь, а мы уставились на заключенного, приговоренного к дыбе и четвертованию. Им оказался наш старый знакомый Подкаблучник Хо. Он был прикован к стене цепью, закрепленной на ноге, и ел рис из чашки.

— Что ты здесь делаешь? — спросил мастер Ли.

— В данный момент доедаю свой ужин, — ответил Подкаблучник Хо. — Добрый вечер. Ли Као. Добрый вечер, Десятый Бык. Я счастлив видеть вас снова, хотя несколько сожалею об обстоятельствах нашей встречи. Могу я предложить вам риса? Они даже не поскупились на кувшинчик вина. Крайне благопристойно с их стороны, не правда ли?

— Вина, пожалуй, — решил Ли Као.

Ножная цепь была достаточно длинной, и Хо смог доковылять до нас и влить вино нам в горло. С ним явно обращались с уважением, так как напиток оказался очень дорогим: уфань, ярко-черное вино, такое сладкое, что на вкус напоминает мелассу, сдобренную гравировальной кислотой.

— Вас действительно приговорили к пытке на дыбе и четвертованию? — спросил я.

— Это очень грустная история, — вздохнул он. — Вы помните, что я провел шестнадцать лет, стараясь расшифровать фрагменты глиняных табличек?

— Очень древнюю сказку о женьшене, — подтвердил мастер Ли.

— Именно, а помните ли вы, что те расхитители могил выкопали очень большую глиняную табличку? В общем, оказалось, она — ключ ко всему тексту. Части головоломки поразительно быстро встали на свои места, а представшая передо мной история оказалось настолько интересной, что я работал день и ночь, стараясь узнать продолжение. Но однажды таблички исчезли из мастерской, от горя я стал рвать на себе волосы и выбежал в сад, громко рыдая, пока дражайшая супруга не приказала мне прекратить изображать из себя дурака. Оказалось, Прародительница как-то заметила, что возиться с глиной — слишком легкомысленное занятие для взрослого человека, после чего моя прекраснейшая жена приказала слугам выбросить таблички в реку, где они тут же превратились в грязь.