— Ты — священник? — грубо спросил он Ли Као. — Мою маленькую дочку убил князь Цинь. Говорят, становится лучше, если запишешь молитву, а потом сожжешь текст, послав его ей, но я не умею писать.

Скряга Шэнь перенесся на сорок лет назад, когда смерть любимой дочери только начала сводить его с ума.

— Да, я — священник, — тихо ответил Ли Као. — Не беспокойся, я запишу твою молитву.

Губы умирающего задвигались, я понял, что он готовится. Наконец, он решился, хотя было видно, каких усилий ему стоит оставаться в сознании. Я записал здесь молитву, обращенную к А Чен.

— Горе мое велико. Имя тебе А Чен, и когда ты родилась, то не принесла радости своему отцу. Я — всего лишь крестьянин, а в поле так нужна помощь сыновей, но прошел всего год, и ты украла мое сердце. У тебя выросли зубки, ты была мудрой не по годам, говорила «папа» и «мама», и произношение твое было совершенным. Когда тебе исполнилось три года, ты стучала в дверь, потом отбегала и спрашивала: «Кто там?» Когда тебе исполнилось четыре, к нам приехал родственник, и ты изобразила перед ним хозяйку дома, подняла свою чашечку и важно сказала: «За ваше здоровье!» Мы разразились смехом, ты покраснела, закрыла лицо руками, но я-то знаю, очень гордилась собой. А теперь мне говорят, что я должен забыть тебя, но это так тяжело.

Ты носила с собой корзиночку с игрушками, ела кашу, сидя на маленьком стульчике, любила угадывать слова, загаданные мной, бегать, хохоча, по дому. Ты была очень храброй, а когда падала и разбивала коленку, никогда не плакала, думала, что это неправильно. Ты брала яблоко или рис, но всегда смотрела на других, не возразят ли они, прежде чем положить его в рот. Ты была аккуратной и старалась не рвать одежду.

А Чен, помнишь ли ты, как мы забеспокоились, когда ливень прорвал плотину, а болезнь сгубила свиней? А потом князь Цинь поднял налоги, я пошел умолять его отсрочить платеж и убедил, что мы не сможем ничего ему дать. Князьям не нужны крестьяне, не платящие налоги. Он послал солдат, они уничтожили нашу деревню. Так моя глупость привела к твоей смерти. Теперь ты в загробном мире, тебе должно быть очень страшно, но ты должна не плакать и не кричать, ведь там нет твоего дома.

А Чен, помнишь тетушку Янь, акушерку? Её тоже убили, а она очень тебя любила. У неё не было детей, так что найди ее, протяни ей руку и попроси позаботиться о тебе. А когда ты встанешь пред Янь-ваном, то сложи руки и скажи ему:

«Я маленькая, на мне нет вины. Я родилась в бедной семье и была рада даже самой скудной еде. Я берегла свои башмаки и одежду, никогда не потратила зря даже зернышка риса. Если злые духи станут преследовать меня, пожалуйста, защити меня». Ты должна сказать именно так, и уверен, Янь-ван защитит тебя.

А Чен, у меня есть для тебя еда, я сожгу для тебя деньги, а священник записывает эту молитву, которую потом отправит в мир духов. Если ты её услышишь, придёшь ли ко мне во сне? Если судьба так распорядится, что ты снова отправишься в наш мир, молю, приди в утробу своей матери. А пока же я кричу: «А Чен, твой отец здесь!» — и могу только плакать и звать тебя по имени.[12]

Скряга Шэнь замолчал. Я подумал, что он умер, но бедняга открыл глаза снова и прошептал:

— Я все правильно сказал? Очень долго тренировался, хотел сделать все правильно, но у меня все плывет перед глазами, и, кажется, я что-то напутал.

— Ты все правильно сделал, — тихо ответил мастер Ли.

Скряга Шэнь успокоился. Его глаза закрылись, а дыхание становилось все реже, потом он закашлялся, на губах выступила кровь, и душа нашего друга покинула красную пыль земли.

Мы встали на колени рядом с телом и сложили руки в молитве. В моем разуме образ А Чен смешался с детьми Ку-Фу, я не мог говорить от слез, но голос Ли Као был тверд и суров.

— Скряга Шэнь, велика твоя радость, — сказал он. — Теперь ты освободился из тюрьмы своего тела, а душа твоя воссоединилась с маленькой А Чен. Надеюсь, Янь-ван позволит тебе возродиться, и в следующей жизни ты станешь Деревом Щедрости.

Я, наконец, обрел дар речи:

— Скряга Шэнь, если судьба распорядится так, что я снова встречу Облако Лотоса, а расскажу ей твою историю, и она будет плакать по тебе и никогда не забудет. Пока я не умру, ты будешь жить в моем сердце.

Мы вместе прочитали молитвы и принесли символические жертвоприношения, но похоронить тело в скале не могли, потому попросили его дух простить нас за несоблюдение положенных обрядов. Потом встали, поклонились, а Ли Као подобрал факел.

— Мастер Ли, если вы поедете у меня на спине, то мы сможем передвигаться быстрее, если понадобится бежать, — предложил я.

Он согласился, и мы направились дальше по туннелю, который медленно поднимался вверх. Час спустя звон колоколов смолк. Если кто-нибудь из моих читателей окажется поблизости от сей прославленной пещеры, то я настоятельно советую ему посетить ее, так как музыка камней действительно нисходит с Небес. Просто раньше ею пользовались злые люди, которых уже нет с нами. Прекрасная песня как раз растворилась в тишине, когда я повернул за угол. Луч факела в руке Ли Као выхватил из тьмы знакомую фигуру. Перед нами стоял, нагло усмехаясь, маленький монах в алых одеяниях.

— Остановись, идиот! Смерть Скряги Шэня тебя ничему не научила? — запоздало крикнул мастер Ли, когда я рванулся вперед всем телом, широко раскинув руки, чтобы задушить убийцу отца А Чен, наступил на тростниковую циновку, хитро выкрашенную под цвет камня, провалился внутрь, как сквозь воду, и полетел вверх тормашками вниз. Мы упали с таким грохотом, что из меня чуть дух не вышибло. Ли Као сумел удержать факел, и когда я немного пришел в сознание, то увидел, что мы оказались в яме около одного чжаня в ширину и двух в глубину со стенами, сделанными из плотно подогнанных больших каменных плит. Затем послышался скрежещущий металлический звук, я посмотрел наверх, и у меня чуть не остановилось сердце.

Маленький монах изо всех сил тянул металлическую цепь, медленно закрывая яму железной крышкой.

Ли Као занес руку за правое ухо и крикнул:

— Подарок от Скряги Шэня!

Лезвие ножа молнией сверкнуло в воздухе. Монах уронил цепь, схватился за горло, слабо попытавшись вцепиться в рукоятку, но глаза его закатились, из шеи забил фонтан крови, послышался ужасный хлюпающий звук, и он рухнул в яму.

Я поднял руки, чтобы поймать мерзавца, но его ноги запутались в цепи, дергаясь в предсмертных судорогах, и я понял, что вес мертвеца тянет крышку все дальше и дальше, пока она не закрыла отверстие с тяжелым металлическим грохотом. В ту же секунду я вскарабкался на висящее тело и налег на крышку всей своей мощью, но все было напрасно. Цельная плита железа вошла в пазы, вырезанные в камне, а у меня не было точки опоры.

— Мастер Ли, её даже пошевелить нельзя! — запаниковал я и упал на каменный пол. Факел пока горел желтым, но вскоре пламя станет оранжевым, затем голубым, а потом вовсе погаснет. Последней вещью, которую мы увидим перед тем, как задохнемся, будет чернота могилы.

У меня страх перед маленькими замкнутыми пространствами. Я принялся хрипло бормотать:

— Сапара, мита, праджна, пара…

— Хватит нести чушь и принимайся за работу, — вспылил мастер Ли. — Ничего не имею против буддизма, но ты, по крайней мере, лепечи на цивилизованном языке. Или так, или хотя бы что-нибудь узнай о том, который сейчас насилуешь…

Он подобрал парочку камней и один передал мне. Ли Као тщательно проверил всю яму по окружности, обстукивая стены, а я взобрался на цепь и изучил верхний ряд. На втором заходе мудрец услышал слабое эхо от удара, присмотрелся внимательнее и увидел, что одна из плит в полу вырезана и соединена с остальными не совсем идеально. По её краям шла полоска строительного раствора.

Я спрыгнул вниз, а он повернулся и вежливо поклонился болтающемуся над нами трупу.

— Тысяча благодарностей за то, что вернули мне нож, — сказал мастер и выдернул орудие из шеи монаха, залив кровью пол. Спустя полчаса известка размякла, мы удалили раствор, и нам осталось только вытащить плиту. Вот тут и возникла проблема. Мои большие неуклюжие пальцы не пролезали в узкие щели, даже сухие руки Ли Као оказались для них слишком толстыми. Когда он попытался решить дело ножом, то сломал лезвие. Лучше не стало, а этот проклятый монах болтался над нами и улыбался. Я взревел от ярости и ткнул его кулаком в лицо, труп закачался, а скрип цепи походил на издевательский смех.