— Подожди, — он приподнялся, удержав ее за руку.

Встретился с удивленным, даже обиженным взглядом, вопрошающим «Что еще?». Не желая давить на нее. Отпустил.

— Один танец, один поцелуй, — произнесла она, надевая майку поверх обнаженной манящей груди.

— Давай встретимся еще раз.

— Спасибо.

— Останься.

— Не могу.

— Что ж так?

— Через час экзамен.

Она ловко натянула джинсы, разыскивая кроссовки под диванчиком. Затем тряхнула головой, подняла глаза, которые оказались на уровне его обнаженного торса и, оценив растущий потенциал, испуганно моргнула. Опасливо посмотрела на Ниршана. Соблазнительно облизнула губы.

— Думаю, мы в расчете.

Он кивнул, усмехнулся. Она очевидная необнимашка. Те липли, просили добавки.

— Дай хотя бы свой номер, — улыбнулся так очаровательно, словно обнаженный греческий бог на софе. Тело само совершенство, по лицу можно читать пропорции Фибоначчи.

Зайцу было все равно, откровенно пофиг. Нашлись кроссовки, отыскался телефон. Красавица подошла к двери, коснулась ручки.

Сердце Ниршана забилось неровно. Хотелось зарычать, удержать силой. Схватить беглянку, скрутить, вернуть на диван и снова вдохновенно целовать в припухшие, разграбленные им, губы. Однозначно, ему хотелось еще раз повторить. Ласкать, гладить ее точеные изгибы и маленькие формы, запоминать наощупь прекрасное тело. Дышать ею.

— Неужели я так плох? О горе мне! Ты озаришь в последний раз меня средь комнаты моей, — он откинулся на спину, демонстрируя притворное расстройство. И ему можно было бы поверить, если бы гордо вздыбленное мужское самолюбие упорно не показывало в сторону девушки. Наливаясь с каждой секундой все сильнее и сильнее.

Она впервые слабо улыбнулась.

— Кто пожил, на того не угодишь ничем, а тот, кто не созрел, доволен будет всем.

Ниршан рассмеялся. Девушка цитировала Гете в ответ на его строчки из Гете. Значит не угодил? Ей, только что расставшейся с девственностью, случившегося не оценить. Значит, не впечатлил. Почему-то он не поверил. Не поверил, что ей не понравилось. Верно, она с испугу могла и не распробовать.

Уходя, красиво отшила. Он довольно улыбнулся, мечтательно глядя в потолок вип-комнаты. Отчаянно захотелось курить. Пусть идет, далеко не уйдет. Или она плохо знает арктиков. Маленькая и чудесная вьяна, подумал он, довольный всем.

Дверь в квартиру оказалась незапертой. Изнутри доносился вой.

Соня, сидя на диване, голосила навзрыд в колени. Увидев меня, на секунду замолчала, икнула и снова заголосила. Потом опомнилась и вскочила на ноги.

— Ты живая! Не в больнице. Ох, слава Богу. Прости-прости меня, я не думала. Не хотела! Боже, если бы я только понимала. Симка, прости дуру. Это кошмар какой-то!

Я скинула обувь, прошла внутрь, мечтая лишь об одном. Нет, не об одном. Душ, отдых, завтрак и быстрее убраться отсюда. После бурной ночи вид у нас обеих был еще тот.

— Это еще не конец. Слушай внимательно. Если кто придет, ты скажешь…

— Подожди, подожди, — она вытаращила на меня испуганные глаза. — Я ничего не помню.

— Совсем?

Она опустила взгляд в пол.

— Только как заказывали такси, потом клуб и, — она осеклась.

— И?

— И все.

— А танцы не помнишь? Или как сидела на руках, голая, у пяти мужиков. Или как заказывала коктейли?

— У скольки мужиков?!

— Арктиков, — положила перед ней на чайный столик чек.

Глаза у Сони стали похожими на блюдца, и в них отразилась, как в зеркале, шестизначная сумма чека. Она снова заголосила.

— Соня, хватит, прошу тебя. Я все уладила.

— Как?

— Как? — я вздохнула.

Так, что между ног вполне ощущалось нечто припухшее.

— Не важно, как. Важно, если будут спрашивать, ты скажешь, что в клубе была Юлька. Ты поняла?

— Почему? — она посмотрела на меня, с недоумением.

— Потому что она в Австралии, и ее там не достанут. И тебя оставят в покое.

— Ты подставила ее, — она недобро сузила глаза и поджала губы.

— Я спасла твою жопу, Соня.

— Тогда почему Юлька?

— Потому что она в Австралии.

— А ты здесь, — она скептически оглядела меня. Всем своим видом обвиняя меня.

Я молча покачала головой. Не нужно было ехать в клуб. Арктиков можно найти в любом крупном городе.

— Десять коктейлей стоимостью в один семестр обучения. Да, я подставила ее, — отчеканила я. — Назвалась ее именем и твоей сестрой.

Соня взяла чек в руки и, повертев тот, порвала его на мелкие кусочки, посмотрела на меня недовольно и задумчиво.

— И… И что ты там делала?

Я не стала отвечать, прошла в ванну и начала мыть руки, лицо, шею. Все что можно было помыть в мойке. Соня пришла к дверям, задумчиво разглядывая меня. Сама вся набычилась, воткнула кулаки в бедра.

— Ты шептун?

Этого еще не хватало. За такие слова можно загреметь по-полной. Укрывать у себя шептуна федеральное преступление, приравниваемое к терроризму. Пятнадцать лет тюрьмы или вышка. Как суд решит.

— Соня, что ты говоришь?

— Слушай, — она понизила голос. — Я же не дура. Ты приехала из мест, где Афон. Все знают, что это. Все они откуда, ну ты знаешь.

— А ничего, что шептуны это всегда мужчины?

Она всплеснула руками, скрестив их на груди.

— Но ты странная. Признайся. Ты приходишь в клуб посреди ночи, спасаешь меня и потом возвращаешься домой. Не кисло, да? И маман тебе не просто так помогает.

Я бросила на нее осуждающий взгляд, тоже недовольно вздохнула, уткнулась лицом в пушистое полотенце. Перед глазами все еще стояли лица. Добрый дядя — злой дядя. Добрый дядя — злой дядя. Ниршан мне вовсе не дядя. Он вообще никто. Я повесила на крючок полотенцу, но то упорно соскальзывало на пол.

— Мне повезло. Тот арктик. Он другой.

— А-а-а, — у Сони открылся рот, и снова округлились глаза. — Он тебя что?

Я кивнула, засунув полотенце на змеевик. Она прикрыла рукой рот.

— И ты дала?

— А у меня был выбор?

Ей стало стыдно, и она потухла, опустила плечи, прижимая вторую руку к животу.

— И что теперь?

— Скажешь, что твоя сестра. Юлия. И все! Давай поедим, мне скоро ехать.

Она впечатленная покивала.

— Я не хочу. Тошнит не переставая. Там осталось со вчера. Так что, если усну, не буди, пожалуйста.

Я кивнула. Допрос, вероятно, был закончен. И понятно, это отняло у нас все силы.

Соня ушла спать. А я завтракать.

Из кармашка джинсов я достала старинную монету времен Птолемея Третьего. Ее когда-то подарил мне отец. На удачу. Рассматривая ее, обдумывала случившееся.

Способность это всегда чья-то сила. А сила управляет материей. Люди вполне ощущают себя частью материи, особенно, когда кто-то кусает их за жопу, например, акулы. Как можно после такого не верить, что пространство или материя вокруг нас живые? Так говорит Элина. И она права. Не будь у Сони способностей находить неприятности на пятую точку, когда еще я собралась бы с духом и отыскала хотя бы одного захудалого арктика. А так, будто прыжок в прорубь с головой, и сразу в компанию тупорылых акул. Почему тупорылых? Потому что те обитают в тропиках во всех океанах. Отлично чувствуют себя в соленых водах. И часто заплывают на большие расстояния вверх по течению рек. Каким потоком занесло моих бывших дядек (а можно назвать и акул-быков) в провинциальный клуб местной агломерации? Большой вопрос. Они не здешнее начальство, оба столичный бомонд.

— Не могу уснуть, — в кухню заявилась Соня, села на табурет. — Ты впряглась за меня, а я, как…

Она звучно захрюкала, вызывая у меня улыбку.

— Стыдно, просто жуть! Что ты делаешь?

Она указала на монетку. Я протянула ей.

— Думаю.

— О чем?

— О том, что у Птолемея Третьего был тезка. Говорил, что реальность — это оттиск на воске, от того, что на самом деле реально. Как печать.

Соня повертела монету в руках и вернула ее назад. Встала и налила себе чашку горячего чая.