Обычно линия поведения следователя, очередность вопросов и предоставление доказательств, выбирались для как можно быстрого установления психологического контакта с подозреваемым. Обычно.

Разговоры резво закончились, началось давление. Самого отвратительного толка. Он не пытался освежить ей память, помочь вспомнить, чтобы установить факты, нет, Гуй Ли выбивал из Максимы показания. И Ниршан понимал, почему тот не хотел слушать. Ведь любому следователю известно, что ответы на вопросы хуже устанавливают картины произошедшего, чем простой свободный рассказ. Гуй Ли не хотел правды, только показаний.

В этот раз ее привели в допросную в грязной майке и босую. Ниршан с растущим в душе негодованием, мысленно отмечал следы побоев на лице девушки, засохшие царапины на руках и исхудавших плечиках. Волосы были нечесаны, взъерошены в немыслимые колтуны. Выглядела она изрядно помятой.

— Приступим, — как обычно сладкоголосо начинал Гуй Ли. — Мне сказали, ты хочешь в чем-то признаться. Надеюсь в том, что ты шептун?

Сегодня этот ублюдок наряжен в лучший костюм, свеж как жених и выбрит как последняя сволочь. Готовился к отчету для Совета и явно старался.

— Нет, — она подняла усталый взгляд, и оскалилась здоровой частью рта. — Хотела узнать: если подозреваемый — родственник арктика, его отстранят от ведения дел?

Глупый вопрос. Бессмысленная попытка привлечь внимание. Зачем? Ниршан слышал, как последний час в камере Максима, устав бесноваться, осела у двери. Лежа, она била по ней ногами и кулаками. Долбала и долбала, пока не иссякли силы. Пока Гуй Ли не насладился сполна.

— Стоит ли тратить время? Признайся уже, что ты дочь Турина. Все доказано экспертизой. Тебе нужно перестать тратить время. И все закончится, — Гуй Ли очень хотелось пойти на Совет с ее признанием.

Она диковато закинула голову, посмотрела в потолок, упорно рассматривая лампы, раскачиваясь.

— Так сложно ответить?

— Максима, давай я тебе расскажу, что будет дальше, — сегодня Гуй Ли был добр. — Ты думаешь, физическое давление прекратится? Дальше стол и выкачивание Ци, пока у тебя сил не останется даже на то, чтобы сходить на толчок по нужде. Тебя принесут в камеру, и там ты начнешь сходить с ума. Зачем тебе это?

От его слов она истерично рассмеялась, сильно закашлялась, так что согнулась пополам, чтобы не лопнуть со смеху.

— Давай, — согласилась, демонстрируя полное отсутствие страха.

Гуй Ли принял такое поведение за отрицание, за определенное помутнение рассудка. Разве кто хочет выкачивания Ци? Кто на такое соглашается?

— Видишь, я прав. Ты устала, — усмехнулся жестко, разглядывая с равнодушием, за которым таилась ярость. А еще надежда, что наконец-то она начала ломаться. — Знаешь, как в Средние века поступали с такими, как ты?

— Сжигали на кострах?

— Нет.

— Четвертовали?

— Нет.

— Вешали?

Он нетерпимо развел руками,

— Все мимо, будь сообразительней.

— Тогда не знаю, — она продолжала улыбаться одной половиной рта. Это была кривая улыбка отчаявшегося, сломанного человека, которому бесконечно плохо. Которому все надоело, и он готов пасть. Сдаться на милость безжалостного врага.

— Их привязывали к мертвым. Обычно к соратникам. И ждали, когда от голода те начинали жрать их. Ты же не хочешь допустить каннибализма в отношении отца Кирилла?

От услышанного девушка стремительно побледнела. Смотрела на Гуй Ли обезумевшим взглядом, хватая воздух ртом. Стала походить на мертвеца, что еще не потерял ссохнувшуюся кожу, но та уже просвечивает насквозь. Тело затрясло крупной дрожью, так что ей пришлось схватить себя, обнять и удерживать.

— Он умер?

Тот удовлетворенно усмехнулся.

— Пока жив. Но это ненадолго.

Ее отпустило. Дрожь оставила тело, плечи расслабились, руки упали на бедра, спина сгорбилась.

— Моя фамилия не Турина, — произнесла еле слышно. — Ваши крысы плохо работают.

— Ух ты. А какая?

Она подняла на Гуй Ли глаза, голубые, помутившиеся от слез и боли, потянула носом спертый воздух допросной комнаты.

— А ты разве не узнаешь меня, дядя?

Ниршан забыл, что умеет дышать. Смотрел, как Гуй Ли не верит в услышанное, как череда смыслов проскакивает в его многовековых глазах, и взгляд темнеет от праведного гнева. От плохо сдерживаемого бурного удивления он поджал губы и засвистел сквозь сжатые зубы.

— Да, — она закивала, глядя тому в глаза без тени улыбки или радости. — Моя фамилия Ли. Или ты забыл, как удочерил меня?

Пауза, казавшаяся бесконечной, закончилась, и Гуй Ли вскочил со стула, так что тот рухнул на бок. Отлетел в сторону. Он глядел на девчонку широко раскрытыми глазами, глубоко дыша, сжав кулаки. Его мечта на продвижение рассыпалась прахом. Рушились надежды на поимку опасного шептуна. Он бросился к ней, схватил за горло, начал ломать шею. Она отбивалась с силой, недоступной человеку. Дала сдачи так, что тот отлетел к двери. Стокилограммовый здоровый шлепнулся на копчик, едва его не отбив.

— Ты украла у него силу! — завопил дурным голосом. — Украла Ци. Бессмертная! Ты — потенциальный убийца.

Кажется, он начал задыхаться. Девчонка встала. Было видно, как ее шатает от истощения и слабости, но она упрямо сделала пять шагов к нему и с презрением нависла.

— А ты докажи, что это не твоя, а его. Охрана, — позвала негромко и, пройдя мимо, вышла за дверь.

Ниршан выдохнул, пытаясь понять, что это значит. Максима — та девочка, что была падчерицей у Гуй Ли? Он припоминал. Украла Ци у него? У Ниршана? Он что — смертный? Он не мог поверить, настолько все это казалось невозможным. Он со страхом прислушивался к себе, думая, как проверить.

Затем бросился в коридор, перехватил ее с охраной. Двое рядовых вели девчонку в камеру.

— Стоять, — приказал они, те, отдав честь, вытянулись. — Дальше я сам.

Они могли бы сказать, что не положено, что протокол велит довести подозреваемого до конца маршрута, но когда вмешивается третья сильная сторона, кто ж будет спорить.

Максима подняла на него удивленный взгляд. Дрогнула, едва улыбнувшись. Ниршан грубо схватил ее за шею, что не удалось сломать Гуй Ли, и сердито поволок по коридору.

— Куда мы? — только и спросила.

Он не ответил, пока не вывел ее через лабиринты коридоров в один из служебных дворов и не запихал в машину. На долю секунды он холодно отметил, как чуждо она смотрится в кожаном сливочном салоне. Словно квелый звереныш, зачуханный, вонючий, из канавы. В роскоши и блестящих поверхностях она выглядела так же инородно, как промасленная ветошь из гаража механика. Сам сел за руль и тронулся.

— Ты так и будешь молчать? Есть, чем снять это? — она протянула руки в наручниках. — Скажи хотя бы, куда мы едем?

Он не ехал, он несся на бешеной скорости, привлекая внимание всех встречающихся полицейских патрулей, создавая аварийные ситуации на городской дороге, пугая пешеходов и водителей.

— Домой. Там снимешь, — ответил сухо, не зная, как себя с ней вести.

Бессмертная! Мать ее бессмертная. А он тогда кто? Чувство неопределенности настолько густо топило его, что он готов был удушить Максиму своими собственными руками, если бы не знал, что это не поможет. Да и сможет ли он теперь?

— Я теперь кто? Смертный? — бросил на нее испепеляющий взгляд. — Отвечай.

Она тягостно вздохнула.

— Бессмертный, — ответила, пытаясь размять запястья в наручниках. — Просто из-за связи я тоже чуть-чуть такая. Я сама не понимаю.

Ему жутко полегчало от ее слов. От спокойного настроя. Это для людей они великие бессмертные, а для своих это статус. Маркер, обозначающий «свой»-«чужой». Это приграничная полоса, за которой нет возврата назад.

— Ты шептун?

— А похожа?

— Почему не сказала, что ты это ты?

— И что тогда — не отвел бы в вип-комнату? Не стал бы трогать? Правда что ли?

Он бросил на нее еще один испепеляющий взгляд, промолчал, лишь добавил скорости.

— Вот видишь, ничего это не меняет. Прошлое не имеет значения. Только настоящее. Куда мы едем?