Теперь он остался один, навсегда один. Он знал, что больше никогда не женится. Не потому, что был стар — ему не исполнилось еще и пятидесяти, а потому, что со дня смерти жены ему ни разу еще не пришла в голову мысль найти другую женщину. Со смертью жены в нем будто что-то умерло. Мужчины такого рода могут захотеть женщину, как правило, абстрактную, но становятся холодными, когда сталкиваются с женщиной во плоти. Гус Хоффман не мог даже захотеть женщину; он не мог себе представить совместное проживание с женщиной и без всякого секса. Он не хотел, чтобы у него в доме находилась женщина, в каком бы то ни было качестве. Другое дело, если бы с ними жила Шарлотта как жена Томми. К этому он был готов.

Все его надежды были связаны с Томми. Гус никогда не афишировал своих чувств и не давал понять Томми, насколько для него важно, чтобы он после женитьбы остался на ферме отца. Он страстно мечтал о внуках, а теперь у него их не будет; он — последний из рода, тупиковая ветвь.

Разве что — после третьей порции виски в его голове неожиданно появилась надежда — разве что Томми и Шарлотта успели зачать внука! А что, Шарлотта ведь вполне может быть беременной! И даже не знать об этом. Неужели Томми, упаси Бог, старался предотвратить такую возможность?

Гус тут же захотел все выяснить. Он встал из-за стола и направился к телефону. Потом остановился и вновь сел на место, сообразив, что нельзя звонить Гарнерам посреди ночи, чтобы спросить об этом. Их вообще нельзя об этом спрашивать. Остается ждать и надеяться.

Надежда поможет ему преодолеть тоску и одиночество. Он может строить планы. Если Гарнер узнает, что Шарлотта беременна, то наверняка продаст ферму и уедет отсюда. Он сам сказал, что поступит так, если к Шарлотте будут плохо относиться соседи — а ведь ей простят добрачную связь, но не простят незаконнорожденного ребенка. Ну что ж, если такое случится, то он, Гус Хоффман, тоже все продаст и уедет за ними куда угодно, хоть в Калифорнию, хоть к черту в пекло. А может быть, ему даже удастся уговорить Гарнера купить ферму вместе, чтобы он жил с ними. Он готов жить рядом, в сарае, если они не захотят видеть его под своей крышей, и помогать растить внука. Или внучку — теперь он был согласен и на девочку. Если Джед откажется покупать ферму на паях, то он может приобрести свою и поселится где-нибудь по соседству. Лучше всего совсем рядом, даже если за это придется сильно переплатить. Денег у него, слава Богу, хватит: у него есть двенадцать тысяч долларов в банке, не считая того, что он может выручить за эту ферму. А ему делали весьма выгодные предложения.

Гус допил виски и тут понял, что пьян чуть ли не впервые в жизни. Во всяком случае, впервые с тех пор, как ему минуло двадцать. Поднявшись, он обнаружил, что не в силах стоять на ногах и вынужден хвататься за стены и окружающие предметы. Он не стал подниматься наверх, в спальню, а, добравшись до дивана в гостиной, снял ботинки и рухнул в беспамятстве.

Проснувшись на рассвете, он выпил кофе и заставил себя поесть. Подоив коров и выставив фляги с молоком, чтобы их смог забрать человек, объезжавший фермы, а также выполнив все работы, не терпящие отлагательства, он обнаружил, что еще довольно рано. Хотя у него была работа, как всегда бывало здесь, но все оставшиеся дела могли подождать до второй половины дня, когда завершится дознание. Кроме того, у него возникла одна идея, которую он намеревался реализовать немедленно.

Убедившись, что носок Томми и поводок Бака все еще у него в карманах, он кликнул Бака и направился вместе с ним через поле к ферме Джеда Гарнера.

Гарнер рыхлил землю в саду позади своего дома. Увидев Хоффмана, он остановился и стал поджидать его, опершись на мотыгу.

— Привет, — сказал Хоффман. — Как Шарлотта?

— Еще спит. Вчера она долго не могла заснуть. В чем дело, Гус?

— Да вот зашел сказать тебе, куда направляюсь. Хочу сходить еще разок на то место, где мы были вчера.

— Зачем?

— Хочу еще разок все осмотреть при свете. То место, где была одежда Томми, и то, где мы нашли его самого. Мы могли вчера что-нибудь упустить — было темно. Не знаю, что я надеюсь там увидеть, но, может, найду что-то важное. Хочу выяснить это до сегодняшнего дознания.

— В этом есть смысл, — произнес Гарнер.

— Для этого я и взял с собой Бака. Схожу туда, где мы первый раз увидели Томми, ну, помнишь, когда он бежал прямо на нас. Хочу, чтобы Бак привел меня к тому месту, откуда прибежал Томми. Даже не знаю, что там можно найти, но просто хочу посмотреть.

— Я пойду с тобой, — решительно заявил Гарнер. Что-то мне сегодня не до работы. Думаю, что тебе тоже. Погоди, я предупрежу Мо.

Гус Хоффман подождал ею, и двое мужчин двинулись в путь.

Мозговик был не то что встревожен, скорее он был зол на самого себя из-за того, что поддался панике и уничтожил своего первого и пока что единственного разумного хозяина. Более спокойное обдумывание случившегося привело его к выводу, что этого вполне можно было избежать. Разумеется, ему необходимо было увести их подальше от пещеры, но вовсе не обязательно было заставлять хозяина покончить с собой. Отведя их на безопасное расстояние, он вполне мог лечь на землю и притвориться спящим или лишившимся чувств. Когда они разбудили бы его, он мог изобразить удивление от того, что очутился здесь голым, и сказать, что ничего не помнит с того момента, как заснул рядом с девушкой в их укромном месте. Разумеется, в этом случае трудно было объяснить происшедшее потерей памяти, как он планировал раньше (после того, как он убегал от своего отца), но вполне можно было свалить все на «временное помешательство». Вряд ли они стали бы помещать его в психиатрическую лечебницу, а именно эта перспектива побудила его расправиться с Томми — запертый в больнице, он полностью терял для мозговика свою полезность в качестве хозяина. Он смог выяснить, покопавшись в голове Томми, что в психиатрических больницах особенно тщательно следят за тем, чтобы пациенты не могли покончить с собой — это безусловно заперло бы его в мозгу Томми на длительное время. А в случае неудавшейся попытки самоубийства режим мог ужесточиться и сделать освобождение мозговика практически невозможным.

Однако теперь мозговик понял, что те двое вряд ли стали бы помещать Томми в больницу после одного лишь эпизода временного помешательства. Наверное, за ним бы приглядывали, но не слишком долго, коль скоро его поведение вновь стало бы полностью нормальным. Разумеется, его показали бы доктору, а тот, по всей вероятности, порекомендовал бы обратиться к специалисту. Однако, как выяснил мозговик, ни в Бартлесвилле, ни в Уилкоксе психиатров не было, так что консультация специалиста потребовала бы поездки в Грин Бэй, а то и в Милуоки. В каждом из этих городов наверняка есть большая библиотека, представляющая для него несомненный интерес, и если использовать эту возможность, он мог бы получить массу необходимой информации.

Да, как сказал бы Томми, он явно «свалял дурака». Однако не следовало слишком уж винить себя. Невозможно сразу понять абсолютно чуждый мир, абсолютно чуждую культуру. Особенно если учесть, что для знакомства с этим миром ему пришлось использовать не слишком умного, не слишком образованного парня, мало чем интересовавшегося, кроме своей фермы. Да, Томми мог стать идеальным фермером.

Основным недостатком нынешнего вполне безопасного положения мозговика была практически полная невозможность заполучить себе еще одного хозяина-человека. В этих местах, правда, бывали охотники, но вероятность того, что кто-нибудь из них уснет поблизости, в радиусе сорока ярдов от него, была чрезвычайно мала.

Чтобы обрести еще одного разумного хозяина, нужно было сначала внедриться в мозг животного, которое перенесет его поближе к людям. Тут был определенный риск, особенно в процессе транспортировки, но риск в его положении был неизбежен. Хотя мозговик пока еще не сталкивался здесь с крупными животными, но от Томми он знал, что животные в этом месте появляются часто. Скажем, олень легко мог бы перенести его в зубах, то же самое мог сделать медведь. Можно было переместиться и по воздуху. Ястреб способен переносить в когтях мелких зверьков и цыплят, почему бы ему не перенести и тело мозговика. Наверняка ему подошла бы и сова: Томми знал, что совы порой бросаются сверху на мышей и улетают, держа их в когтях. Однако он не знал, какая тяжесть была для совы предельной.