Суетливо переставляя костыль, снимающий часть нагрузки с мышц спины и поясницы, добираюсь до юго-западного угла замка и внимательно смотрю за поведением мертвецов.

Громкий звук действительно привлёк их внимание и они поплелись к источнику, чтобы засвидетельствовать виновника нежданного торжественного обеда. То, что виновник всё это подстроил, чтобы отвлечь внимание – маловажный факт.

Когда последний из совсем недавно безучастно стоявших мертвецов прошёл за угол, я открыл окно и начал самый напряжённый этап – выбраться из окна так, чтобы не потерять сознание или не привлечь внимания мертвецов.

Решётка оказалась крепкой, но не для меня. Я открыл окно и вырвал её из весьма хлипких креплений. Рывок решётки вызвал у меня острую вспышку боли, перехлестнувшую через обезболивающий барьер, но я устоял и продолжил делать то, что делаю.

Можно было, конечно, разобрать баррикаду на двери, представляющую собой связанные многочисленными стальными цепями ящики с хламом, но это громко и хлопотно. А мы ищем только тихие и необременительные пути, но только из-за ранений.

Вылезание из окна оказалось действом менее болезненным, чем мне казалось изначально. Мышцы спины я старался не задействовать, поэтому, уже спустя десяток секунд, брёл к своей верной ласточке, которая сейчас, буквально, спасает мне жизнь.

Некоторые мертвецы, услышавшие невнятную возню за спиной, начали возвращаться, но даже раненым я был быстрее, чем они.

Отключаю сигнализацию и забираюсь в свою ненаглядную Тойоту Камри. Вот единственная моя машина, которой я горжусь и не могу нарадоваться.

Завожу двигатель и без разогрева срываюсь прочь.

– Выбр̀ался, ник та мэр̀! – воскликнул я и свернул в Михайловский сад.

Мост через Мойку однозначно подорван, поэтому даже не пытаюсь проверять, что там и как.

Непривычно, балясина винтажная, ехать по пешеходным дорожкам общественного парка на машине! Но ГАИ меня не остановит, а добропорядочные граждане, скорее, откусят от меня что-нибудь, чем накатают заявление!

Тележки с мороженым и фастфудом гнили себе спокойно с самого первого дня апокалипсиса, но тут их было немного – весна всё-таки. И теперь, когда всё уже случилось, появиться новым тележкам не суждено. Дети сюда тоже больше ходить не будут, а если и будут, то точно не ради мороженого или хот-догов с кетчупом и майонезом…

Выезжаю через открытые ворота парка прямо на набережную канала Грибоедова и вижу перед собой величественный Спас на Крови.

Александр II, если смотреть непредвзято, один из немногих хороших императоров Российской империи. Реформы у него были масштабными, в чём-то правильными, но главное – нацеленными на изменение отчаянной ситуации, всё отчаянье которой император прекрасно осознавал. Но народники взорвали его, уничтожив последнюю надежду на избежание революции.

Александр III и Николай II, реакционеры и контрреформисты, сын и отец, зарубили все либеральные реформы на корню и обрекли империю на закономерную погибель.

Одного хорошего императора не хватило, чтобы империя смогла свернуть с пути к верной гибели.

Я не монархист, не считаю, что при империи жилось лучше, потому что коммунистам не пришлось бы спешно затыкать дыры вообще во всех отраслях, возникшие там задолго до Гражданской войны. Кто-то поёт красивые песни о том, как же там было хорошо, в этой России, которую мы потеряли, но мне верится в это с трудом. Потому что революции на ровном месте не случаются. Даже моя бабуля, хоть и идейная марксистка, признавала, что будь в Российской империи всё так, как описывают краснобаи из телевизора, ни о какой революции не могло бы идти и речи.

Моё личное мнение, как человека, ознакомившегося с рядом позиций по вопросу – Александр II мог бы стать тем человеком, который спас империю, но его взорвали.

Не став любоваться на шедевр русской архитектуры, коим, безусловно, является Спас на Крови, поворачиваю направо и оказываюсь на Конюшенной площади.

Тут куча мертвецов, бредёт по парковке и проезжей трассе, но звук двигателя привлёк всё их внимание и они направились прямиком ко мне.

Даю задний ход и сворачиваю на набережную канала Грибоедова. Тут мертвецов практически нет, но набережка намного уже, чем обычные улицы, поэтому, если из-за угла выйдет мертвецкая толпа, мне останется только разворачиваться и ехать в объятия толпы с Конюшенной площади. Но мы давим педаль в пол, пролетаем через набережную и лихим разворотом выруливаем на Невский проспект.

Следы отступления наших ребят, до конца пытавшихся удержать район, видны повсюду – гильзы хрустят под колёсами и разлетаются в стороны, как и человеческие кости. По такому ехать очень неприятно, меня одолевает мысль о кощунстве, издевательстве над покойниками, но иначе тут не проехать…

Доезжаю до Дворцового моста и вижу, что ехал зря.

– Ну да, ну да, пошёл я нахр̀ен… – произнёс я, увидев разведённый мост.

Со всех сторон мертвецы, вылезают из дворовых арок, из парковой зоны, бредут с дворцовой площади, все на звук двигателя, аномально звучащего в этом нездорово тихом городе.

Не став ждать, пока меня обложат со всех сторон, поворачиваю на Адмиралтейский проспект и мчу к Благовещенскому мосту. Если полковник Краснодубов не соврал, один из мостов был опущен, что открыло мертвецам путь на Васильевский остров. Если не тот мост, то я покойник.

Резкая вибрация телефона в районе бедра заставила меня отвлечься от мрачных мыслей.

– Алло, – принял я вызов.

– Дима, ты где? – спросила Ани.

– Я еду к себе домой, – ответил я. – На машине.

– Ты с ума сошёл?! – воскликнула моя финская фанатка. – Ты соберёшь за собой большое скопление! Они не остановятся, Дима! Они будут идти до тех пор, пока не найдут тебя!

– А что мне делать пр̀едлагаешь, миледи?! – спросил я раздражённо. – Я р̀анен, пешком не пр̀ойду и километр̀а!

– Где именно ты? – обеспокоенно спросила она после недолгой паузы.

– Еду на Благовещенский мост, – ответил я. – Почти там. А ты где?

– Я на Смоленском, – ответила Ани.

Что она забыла на кладбище?

– Что ты там забыла? – спросил я, резко дёрнув машину в сторону, чтобы избежать столкновения с мертвецом.

– Мне надо было посетить одну могилу, – ответила она. – Приезжай сюда!

– Сначала удостовер̀юсь, что мост не поднят, – произнёс я, прикидывая маршрут к кладбищу. – Всё, конец связи, миледи.

– Твой акцент… – произнесла Ани с лукавыми интонациями. – Скоро увидимся!

Завершаю вызов и еду на площадь Труда. Тут полно мертвецов, но они держатся тротуаров и зданий, потому что на дороге ловить совершенно нечего. Ну, так было до того, как приехал я.

Давлю педаль в пол и мчусь к мосту. Мост опущен, полковник не лгал, поэтому есть шансы, что я прорвусь.

Тут на крыше здания, расположенного по левую сторону улицы, показался токсик.

– Ох, мьер̀де! – осознал я, чем всё это мне грозит. – Быстр̀ее, ласточка моя!

Топливо почти на исходе, если верить датчику, но километров на двадцать пути хватит.

Надо отказываться от передвижения на машине, раз пошла такая пьянка, поэтому думать о бензине больше не придётся. Но не сегодня.

Пересекаю мост со скоростью пули, лишь краешком зацепив самого неудачливого мертвеца, отлетевшего от столкновения в фигурную ограду моста. Мне это могло показаться, потому что видел я его долю секунды, но, кажется, сила удара была настолько велика, что мертвеца размазало по ограде в фарш.

Но других столкновений я больше не допустил, свернул с моста и пересёк набережную лейтенанта Шмидта, выехав на восьмую линию, но был вынужден свернуть на Большой проспект, потому что крупное скопление мертвецов двигалось с девятой линии, возможно, по мою душу.

По Большому ехал долго, около четырёх минут – это, в наши скорбные времена, считается долго.

– А что там по р̀адио? – включил я приёмник.

Волна с музыкой шипела помехами, то есть ребят, транслировавших разнородные треки, уже прикончили или они смылись со станции, чтобы заниматься вопросами выживания.