Сегодняшнее состязание было необычно даже для новоорлеанцев. Это был бой быка с медведем.

Майкл подошел к собравшимся. Везде уже стояли палатки, где продавали еду и напитки. Он продрался сквозь толчею в середину. И остановился, широко раскрыв глаза. То, что он увидел, было очень странным! Просторная квадратная арена была сооружена из грубых высоких бревен, вбитых в землю на расстоянии примерно одного фута друг от друга, так что зрители могли наблюдать за происходящим. На арене в противоположных концах стояли две крепкие деревянные клетки около тридцати футов шириной и двенадцати футов высотой. В одной клетке находился большой, мощный бык синевато-серого цвета. В другой клетке сидел крупный медведь-гризли самого устрашающего вида.

Пока Майкл рассматривал все это, на арене появились несколько человек с деревянными пиками и, просунув их между прутьями клеток, принялись тыкать в животных. Бык ревел, выставив свои ужасные рога. Медведь рычал и пытался оттолкнуть острые шесты. Вскоре оба зверя обагрились кровью.

В толпе бродили мужчины; в руках у них были деньги, и они предлагали делать ставки на одного из животных. Медведь, кажется, пользовался предпочтением. Майкл был другого мнения, но не стал заключать пари, уже сожалея о том, что приехал сюда.

Он вздохнул. До города далеко, и раз уж он приехал, можно досмотреть до конца.

Вскоре оба животных пришли в ярость. У быка вся морда была в пене, и он, бодаясь, сотрясал прутья своей клетки.

Люди с жердями, за исключением двоих, быстро ушли с арены. Двое оставшихся по сигналу подняли двери клеток. Первым выскочил на арену бык. Опустив голову, он пронесся по арене и обрушился на крепкий частокол из бревен с такой силой, что земля содрогнулась, а публика в страхе отпрянула.

Медведь вышел из клетки медленнее. Увидев его, бык фыркнул и принялся бить копытом землю. Потом внезапно бросился в сторону медведя. Тот поднялся на задние лапы, разинул пасть и заревел. Бык помчался прямо на него. Медведь ударил быка мощной лапой по голове с такой силой, что крутые рога быка отклонились в сторону.

Зрители заорали и снова придвинулись к бревнам, с интересом наблюдая за происходящим.

Бык притормозил, в замешательстве тряся головой. Потом замычал, поводя глазами, пока не увидел медведя, и опять бросился на него. Гризли сделал неловкое движение и на этот раз не сумел избежать удара. Один рог задел его по боку, брызнула кровь.

При следующей атаке, когда бык промахнулся, гризли, рыча от боли и ярости, бросился за ним. Он настиг быка на середине арены, опять встал на задние лапы и нанес удар передней. На этот раз удар пришелся по спине быка. Удар оказался таким сильным, что бык упал на колени и из разодранной спины ручьями потекла кровь.

Взревев, он поднялся и отступил. Какое-то мгновение он смотрел на медведя, стоявшего на задних лапах. А потом, издав оглушительный рев, опять бросился на врага. На этот раз он прицелился получше, и оба рога вонзились в брюхо гризли. Бык потряс головой и вытащил рога.

Гризли испуганно попятился в угол, зализывая раны. Люди опять принялись колоть его в спину заостренными шестами, просовывая их между бревнами. Но гризли оставался на месте.

Бык, словно поняв, что победа за ним, гордо ходил взад-вперед и ревел. Толпа кричала «ура», а те, кто ставил на быка, ходили и собирали деньги.

Майкла тошнило от этого зрелища; он даже чувствовал некоторое отвращение к самому себе за то, что присутствовал при столь кровавой потехе. Протиснувшись сквозь толпу к Черной Звезде, он уехал в Новый Орлеан.

Мари Корбейль ждала его с почтой. Отдавая письмо молодому человеку, она с грустью сказала:

– Я полагаю, это то известие, которого ты ждал, милый. И наверное, Новый Орлеан больше не увидит Майкла Вернера.

Майкл Вернер вернулся в «Малверн» в конце июня. Дремотный, теплый день клонился к вечеру. Майклу не хотелось встречаться ни с кем из знакомых, и он проехал прямо в поместье.

Он пустил Черную Звезду идти, как ему нравится. Конь устал; оба они – и конь, и человек – устали и измучились за то время, которое пробыли в пути. Поездка была трудная; днем они ехали, а отдыхали только тогда, когда темнело и дороги не было видно. И на этот раз в пути их подстерегало множество опасностей.

В путешествии по диким, необжитым местам на таком замечательном коне, как Черная Звезда, был один недостаток – те немногие люди, которых встречал Майкл, завидовали ему. Но было также и преимущество, все уравновешивающее, – Черная Звезда с легкостью уходил от любого преследователя.

Однако теперь шкура Черной Звезды, всегда блестящая, потускнела от дорожной пыли. Майкл тоже был покрыт пылью, щетина у него отросла и превратилась в бороду, потому что не брился он с тех пор, как распрощался с Мари Корбейль в Новом Орлеане.

Когда вдали показался «Малверн», Черная Звезда прибавил ходу.

– Правильно, красавец. – Майкл потрепал его по гриве. – Это наш дом. Ты радуешься, как и я. Хорошо бы нам больше никогда не пришлось покидать родной дом.

В поместье, казалось, все было в порядке, все, как всегда. Из трубы кухни струился дымок; Майкл видел, что на полях зеленеет посаженный табак. Он проехал прямиком к конюшне. Играющие поблизости дети уставились на него.

Когда Майкл заводил Черную Звезду в конюшню, из полумрака появился какой-то человек. То был не Джон; этого человека Майкл не знал.

Спешившись, он спросил:

– Где Джон?

– Он уехать, масса. Уехать с миссис.

– Я – Майкл Вернер. Расседлай коня, напои его и накорми, а потом вычисти скребницей.

– Да, маста Вернер.

Майкл направился к дому. Забавно. Он уже ведет себя как хозяин «Малверна». Может, отец был прав, может, ему уже давно стоило взяться за ум.

Он отсутствовал очень долго: вряд ли он знает по имени хотя бы полдюжины обитателей «Малверна». Едва он вошел в парадную дверь, появилась какая-то молодая девушка.

– Дай-ка взглянуть… ты – Дженни, я не ошибся?

Она закивала:

– Да, маста Вернер.

Майкл глубоко втянул в себя воздух. Он дома!

– Не согреешь ли для меня лохань горячей воды, Дженни? – спросил он. – Мне нужно вымыться. А когда Генри придет с плантации, будь добра, пошли его ко мне. – Взгляд его стал суровым. – Генри все еще здесь?

– О да, Генри здесь. Он управлять поместьем, с тех пор как миссис уехать.

Майкл долго принимал ванну, счищая с себя грязь, после чего тщательно побрился. Одежда его была грязной и рваной, а при себе у него не было ничего – только то, в чем он проделал всю долгую дорогу. У себя в комнате он нашел вещи, которые носил до своего отъезда из «Малверна» и которые теперь были убраны в шкаф. Правда, оказалось, что все немного тесновато, однако, пока он не купит новое платье, сгодится и такое.

Когда Майкл сошел вниз, уже стемнело. Он взял в столовой бутылку бренди, стакан и отнес все это в кабинет. Долгий день он почти ничего не ел и теперь умирал с голоду, но ему хотелось поговорить с Генри до еды. Он налил стакан бренди и осушил его. В столе нашлась коробка с отцовскими сигарами, и Майкл раскурил одну от свечи. Сигары были старые, крошились, но все равно гораздо лучше тех, которые ему приходилось покупать в Новом Орлеане.

И тут он обнаружил кое-что, заставившее его присвистнуть. Он знал, что отец держал ценные вещи и деньги под рукой, в железной коробке на дне ящика письменного стола. Открыв этот ящик, Майкл увидел, что железной коробки нет.

Может быть, Ханна взяла ее с собой?

Достав ее письмо, Майкл перечитал его, хотя и знал уже почти наизусть, слово в слово. Если она взяла железную коробку, зачем было лгать в письме? Он еще раз взглянул на круглое сморщенное пятнышко на бумаге. Читая письмо в первый раз, еще в Новом Орлеане, и заметив это пятнышко, Майкл решил, что Ханна капнула на письмо водой. Потом в голову ему пришло, что она плакала, когда писала это письмо, и одна слезинка упала на бумагу. Ему ужасно хотелось верить, что второе предположение верно.