– Возможно, – ответила она, опустив глаза. Потом взглянула ему прямо в лицо и хвастливо заявила: – Но теперь я самостоятельная женщина! Никакой мужчина не может распоряжаться мной. Я уже не Ханна Маккембридж, служанка, работающая на постоялом дворе по договору, и девка для развлечений. Не Ханна Вернер – игрушка плантатора! Я – Ханна, черт побери! Ханна!

– Может быть, оно и так, мадам, может быть, и так. – Андре теперь говорил серьезно, поборов желание смеяться. – Но я не уверен, что джентльмены с Юга отнесутся к этому благосклонно. Равно как и джентльмены из Новой Англии.

Насчет последнего Андре ошибся. Некто Джошуа Хоукес, капитан Джошуа Хоукес, доказал, что по крайней мере относительно одного представителя новоанглийских джентльменов Андре был не прав. Капитан Хоукес родился и вырос в Новой Англии.

И именно Джошуа Хоукеса ждала теперь Ханна, занятая расчесыванием своих волос.

Раздался оглушительный стук в дверь, и Ханна, подняв голову, радостно улыбнулась. Капитан Джошуа Хоукес всегда объявлял о своем появлении со смаком. Впрочем, со смаком он делал все.

Молодая женщина поспешила к двери и распахнула ее перед высоким, широкоплечим, чернобородым человеком, который почти упирался головой в притолоку.

– Джош! Я даже не знала, что твой корабль в Бостоне, пока не получила твое послание!

Тот вошел в комнату, раскатисто смеясь, и ногой захлопнул за собой дверь. Потом он сгреб Ханну в охапку и высоко поднял ее вверх.

– Я и сам не знал, девочка. Вышли из Бостонской гавани, а через два дня – хорошая течь в трюме, пришлось вернуться и стать на ремонт. Иначе Джошуа Хоукес уже кормил бы рыбок. Тебе бы ведь этого не хотелось, девочка?

Она отозвалась со смехом:

– Нет, Джош, дорогой, ни за что на свете мне бы этого не хотелось. Хотя, должна сказать… – Ее руки пробежали по его широкой мускулистой спине. – Для рыбок ты был бы лакомым кусочком!

– Ага, это точно. – Он отпустил Ханну и бодро потер руки. – А где бренди, Ханна, девочка? На улице чертовски холодно!

– Бренди, где всегда.

С огромной нежностью смотрела она, как он прошел по комнате к буфету, стуча по полу моряцкими сапогами. Взяв бутылку бренди, он налил полный стакан и выпил до дна.

Иногда, находясь в обществе Джошуа, Ханна вспоминала Майкла. Конечно, ничего элегантного во внешности. Джошуа Хоукеса не было; она никогда не видела, чтобы он был одет во что-то, кроме грубой одежды моряка, и обут во что-то, кроме таких же грубых сапог. Он ел, пил и занимался любовью с огромным удовольствием. Но у него была черная борода, у него были блестящие черные глаза, – и этого оказалось достаточно, чтобы заставить ее подумать о Майкле. Таким он был, когда она увидела его впервые, когда он изображал пирата по прозвищу Танцор.

Джошуа уложил ее в постель через час после того, как в первый раз вступил в ее личные апартаменты. Он командовал кораблем, который доставлял провизию в «Четверо за всех» из Виргинии и Каролины. До того Ханна видела его два раза на борту, когда приезжала заказать то, что ей нужно купить на Юге.

В третий раз они увиделись, когда он явился в трактир получить причитающиеся ему деньги. Он пил бренди, сидя в общем зале, смотрел ее выступление, а потом послал наверх записку о том, что хотел бы с ней увидеться. Ханна попросила Джона провести капитана наверх, полагая, что речь пойдет о деньгах.

Но едва они уладили деловые вопросы, как Джошуа подхватил ее на руки и понес в спальню. Он положил Ханну на кровать, задрал юбки и овладел ею. Поначалу она сопротивлялась. Но само сопротивление ее возбудило, и когда он оказался на постели рядом с ней, она выгнулась ему навстречу, объятая страстью!

Потом, когда все кончилось, он, охваченный дремотой. признался, что намеревался поступить так с самого начала.

– Я пришел сюда не только по делу, – сказал он, раскатисто смеясь. – И смотрел на тебя, когда ты пела, девочка. Ты разбудила во мне дьявола.

– А если бы я закричала?

Он удивился:

– Не знаю. Мне и в голову не пришло, что такое может быть.

Ханна не могла удержаться от смеха. Такой он был, Джошуа Хоукес, – прямой, без всяких сложностей и тонкостей. Как буйвол.

Особенной любви у них не было, только взаимное уважение и нежность да еще нечастые постельные забавы, которые доставляли такое же удовольствие Ханне, как и Джошуа, и при этом никто не обещал и не требовал впутывать сюда какие-то чувства.

Покончив с бренди, Джошуа подошел к Ханне:

– Ну, девочка?

Она отозвалась, уперев руки в бедра:

– Ну, Джош?

Он раскатисто рассмеялся. Ласково обхватив ладонями лицо молодой женщины, он поцеловал ее. Руки у него были грубые, покрытые мозолями от работы с корабельными снастями, но при этом удивительно нежные. От него исходили запах и вкус моря, и Ханна почувствовала, что тело ее отзывается на его поцелуй.

– На этот раз тебя не нужно нести на руках, девочка?

– Ага, Джошуа. Совсем не нужно.

Держась за руки, они вошли в спальню. Лежа в постели, Ханна смотрела, как он раздевается, и, как обычно, пришла в восторг. Тело его своей мощью напоминало дуб, и Ханна представила Джошуа на палубе корабля в шторм. Он твердо стоял на ногах и выкрикивал команды сквозь завывания ветра.

В следующее мгновение это видение исчезло, он подошел к ней и взял ее – с огромной нежностью, но при этом страсть его была и яростной, и требовательной, вызывающей в Ханне ответную страсть. В самый разгар страсти он опустил лицо и поцеловал ее, и Ханна мимолетно подумала о Майкле – каково было бы, если бы он поцеловал ее, будучи с бородой. Потом все утонуло в наслаждении, и мысли о Майкле Вернере исчезли.

Когда утихли последние восторги страсти, Ханна тихонько спросила:

– Сколько ты пробудешь в порту, Джош?

– Рабочие обещали заделать течь к концу дня, значит, я отчаливаю с утренним отливом.

Ханна подкатилась к нему и положила руку ему на грудь.

– Значит, мы должны как следует использовать оставшееся время, верно?

Он громко рассмеялся.

– Ты такая жадная девочка, а?

– Дама капитана должна пользоваться тем недолгим временем, которое ей дается, – проговорила Ханна с притворной скромностью.

– Ага, вот именно, девочка! Ясное дело, должна!

И, продолжая смеяться, он обнял ее.

Эймос Стрич прекрасно устроился в Бостоне. Через два года после своего внезапного отъезда из Уильямсберга он уже процветал, кошелек его вновь стал тугим. Конечно, одновременно с ним потолстел и он сам, и приступы подагры снова терзали его. От проклятых новоанглийских зим состояние его только ухудшилось. Однако Стрич полагал, что эти неудобства – приемлемая плата за процветание.

Приехав в Бостон, он случайно кое-что узнал. Пиратские корабли бежали от берегов Каролины и Виргинии, испуганные неожиданной расправой с Черной Бородой и его шайкой, однако дальше, к северу, по-прежнему можно было сбывать спиртное, награбленное на торговых судах.

Через пару недель Стрич завязал полезные связи с владельцами пиратских кораблей на предмет торговли спиртным. Они очень обрадовались возможности заиметь торгового посредника, ибо опасались в открытую появляться на берегу, потому что и до них уже дошли вести о судьбе Черной Бороды.

Никаких трудностей при заключении сделок с хозяевами постоялых дворов в Бостоне у Стрича не было. Врожденные инстинкты жителей Новой Англии подсказывали им, что подобные сделки выгодны, только у немногих заговорила совесть, и они отказались косвенно поддерживать пиратов.

Через год с небольшим Стрич преуспел настолько, что накопил сумму, достаточную для покупки собственного заведения. Оно находилось на окраине Бостона, на почтовом тракте, ведущем на Юг. После чего он отказался от посредничества между пиратами и хозяевами постоялых дворов и зажил как джентльмен-хозяйчик…

Он сразу переименовал заведение, назвав его «Чаша и рог». В Новой Англии нельзя было купить рабов, а те немногие слуги, которых можно было нанять, стоили очень дорого. Это его сильно раздражало, но делать было нечего. Слуги у него не задерживались. Когда Стрича охватывал очередной приступ ярости и он угрожал им палкой, они, как правило, тут же убегали. А поскольку Стрич был уверен, что эти люди постоянно что-то крадут у него, то вечно пребывал в дурном расположении духа. К счастью, кухни здесь из-за холодного климата помещались в самом здании, и, поскольку Стрич старался быть одновременно повсюду, следя, чтобы слуги не слонялись без дела, это было удобно. Нечего и говорить, что у своих работников он не пользовался симпатией. Однако он хорошо знал, как содержать постоялый двор, – лучше, чем какой-либо хозяйчик в Бостоне, – и был уверен, что его ждет удача.