Мой второй вопрос был гораздо серьезнее.

«Когда вы оглядываетесь вокруг и видите современное общество, не думаете ли вы, что мы стали более психопатическими?»

На этот раз великому человеку потребовалось больше времени на раздумья. «Да, я думаю, что общество становится более психопатическим. Я имею в виду, что сейчас происходят вещи, которых не было двадцать и даже десять лет назад. Подростки становятся невосприимчивыми к нормальному сексуальному поведению из-за того, что слишком рано сталкиваются с порнографией в Интернете. Сайты по аренде друзей приобретают в Сети все большую популярность, потому что люди либо слишком заняты, либо слишком раздражительны, чтобы обзаводиться настоящими друзьями. И буквально вчера я читал некий отчет, который устанавливает связь между увеличением числа банд, целиком состоящих из женщин, со все более насильственной природой современной культуры видеоигр. На самом деле я думаю: если вы ищете доказательства тому, что общество становится все более психопатическим, то самым наглядным показателем является резкий скачок женской преступности. И даже не пытайтесь начать с Уолл-стрит!»

Позиция Хэера понятна любому, кто испытывает хотя бы мимолетный интерес к тому, что читает в газетах. Достаточно взглянуть на заголовки. В 2011 году в Японии семнадцатилетний подросток расстался с одной из своих почек, чтобы купить iPad. В Китае двухлетнего ребенка бросили одного посреди рыночной площади, где его переехала машина — и не одна, а две; при этом прохожие спешили по своим делам. После этого правительству была подана петиция о принятии закона «доброго самарянина», чтобы подобные вещи не повторялись впредь.

С другой стороны, в обществе всегда происходили скверные вещи. И, без всякого сомнения, будут происходить и дальше. Гарвардский психолог Стивен Пинкер недавно поведал об этом в своей книге «Лучшие ангелы нашей природы» («The better angels of our nature»). В действительности он пошел еще дальше. Пинкер утверждает, что уровень насилия не повышается, а снижается. Причина, по которой леденящие кровь убийства и прочие преступления попадают в передовицы газет, и состоит в том, что они являются не заурядными событиями, а чем-то прямо противоположным.

Давайте возьмем, к примеру, убийства людей. Изучив судебные отчеты ряда европейских стран, ученые подсчитали, что показатель убийств резко снизился за много лет. В Оксфорде XIV века жертвой убийства мог стать каждый: количество убийств составляло 110 на 100 тыс. населения, тогда как в Лондоне в середине XX века этот показатель составил всего одно убийство на 100 тыс. человек. Такие же паттерны выявляются при изучении документов в Италии, Германии, Швейцарии, Нидерландах и Скандинавии.

Эти же закономерности проявляются и во время войны. Пинкер подсчитал, что даже в богатом на конфликты XX веке на полях сражений погибло около 40 миллионов человек, тогда как население Земли составило около 6 миллиардов. То есть убито было около 0,7 %.

Если мы включим в число потерь, связанных с войной, тех, кто умер от болезней, голода и геноцида, количество погибших возрастет до 180 миллионов. Это число звучит устрашающе, но с точки зрения статистики не имеет особого значения, потому что составляет лишь скромные 3 % от общего населения нашей планеты.

Сравните эти данные с показателем для доисторического общества (15 %) — и вы увидите общую картину. Пробитый череп неандертальца, который Кристоф Цолликофер с коллегами откопали на юго-западе Франции, — это лишь верхушка айсберга.

Однако, как только мы узнаем об этих цифрах, у нас в мозгу сразу возникают вопросы. Во-первых, согласуются ли эти цифры с интуитивным, хотя и спекулятивным предположением о том, что общество становится все более психопатическим? Во-вторых, если уровень жестокости снижается, что же произошло за прошедшие века с нашими импульсами убивать и прибегать к насилию?

Давайте начнем со второго вопроса, ответ на который либо очевиден, либо приемлем с точки зрения большинства людей — причина кроется в существовании закона. В 1651 году в своем трактате «Левиафан» Томас Гоббс впервые выдвинул идею о том, что без контроля со стороны государства (направленного сверху вниз) мы все превратились бы в стаю кровожадных дикарей. В его представлениях есть нечто большее, чем просто крупица истины. Но Пинкер подходит к этому с другой позиции; не отрицая важности законодательных ограничений, он подчеркивает важность процесса культурного и психологического взросления, действующего снизу вверх.

«Начав с одиннадцатого или двенадцатого столетий и продолжив этот процесс взросления в семнадцатом и восемнадцатом веках, европейцы все сильнее сдерживали своим импульсы, научились предвидеть долгосрочные последствия своих поступков и стали принимать в расчет мысли и чувства других людей, — пишет Пинкер. — На смену культуре чести (готовности отомстить) пришла культура достоинства — готовность контролировать собственные эмоции. Эти идеалы восходят к тем наставлениям, которые культурные арбитры давали аристократам и знати, чтобы те имели возможность отличаться от крестьян и грубых, невоспитанных хамов. Эти правила становились неотъемлемой частью социализации детей все более младшего возраста до тех пор, пока не превратились во вторую натуру людей. Кроме того, эти стандарты начали спускаться вниз по социальной лестнице — от высшего класса к буржуазии, стремящейся подражать аристократам, а от буржуазии они проникли в низшие классы и, в конце концов, стали частью культуры всего общества в целом».

И с исторической, и с социологической точки зрения эти рассуждения явно имеют смысл. Однако среди наблюдений Пинкера прячется пара важных принципов, имеющих непосредственные последствия; детальное изучение этих принципов позволяет найти квадратуру круга и разрешить очень любопытный культурный парадокс. Кроме того, если эти принципы окажутся верными, они помогут нам найти ответ на первый вопрос: почему общество, с одной стороны, становится все менее жестоким, а с другой — все более психопатическим?

Давайте обратимся к элегантным построениям Пинкера и рассмотрим важность «культурного арбитра» как проводника идеологических изменений. Традиционно в те времена в качестве такого арбитра выступало духовенство. Или философы. Или поэты. Или, в отдельных случаях, монархи. Однако сегодня, когда общество становится все более светским, а бесконечная виртуальная вселенная расширяется с экспоненциальной скоростью, в качестве таких арбитров выступают люди совершенно иной породы — звезды эстрады, актеры, магнаты СМИ и индустрии видеоигр, которые вместо того, чтобы распространять обязательность достоинства, возлагают людей на алтарь креативной психопатии.

Давайте обратимся к телевидению. В «Факторе страха», идущем по каналу NBC, мы видим участников отвратительных состязаний, пожирающих червей и насекомых. В «Ученике» мы слышим небрежные указания: «Вы уволены». Разве Саймон Кауэлл не прославился своей способностью ходить на цыпочках? И меня бросает в дрожь при мысли о том, что происходит в груди Анны Робинсон, когда она находит проигравшего своим сладострастным, хирургически точным взглядом и объявляет, как некая безумная доминатрикс:[32] «Вы — слабое звено. До свидания».

Но передача в рамках культуры норм и стандартов поведения составляет лишь одну часть социобиологического уравнения Пинкера. Усвоение обществом этих норм в качестве общепринятого кодекса поведения до тех пор, пока они не станут «второй натурой» людей, — это совершенно другая вещь.

Рассмотрим в качестве примера финансовую сферу. Жадность и коррупция всегда были уделом большого бизнеса — начиная со спекулянтов времен Гражданской войны в США и заканчивая скандалами по поводу спекуляции ценными бумагами на основе конфиденциальной информации, которые разразились в капиталистической Британии эпохи Тэтчер в 1980-х. Однако похоже, что новое тысячелетие знаменовало собой такой подъем корпоративной преступности, какого не знала ни одна эпоха. Аферы с инвестициями, конфликты интересов, ошибки правосудия, вечные трюки с мошенничеством и растратами в настоящее время дошли до беспрецедентного уровня. Как по частоте встречаемости, так и по финансовому размаху.